– Что значит – нашел? Я об него споткнулся. А потом он меня укусил за палец.
– Не морочьте мне голову, – рассердился Крафт. – Мертвые не кусаются.
– Это вы погорячились, Вацлав Карлович, – не согласился с ним Ключевский. – Мы с вами уже не раз были свидетелями обратного.
– У вас есть зажигалка, Марк?
– Есть, но кремень, скорее всего, отсырел.
– Дайте я попробую.
Мне все-таки удалось оживить зажигалку после нескольких бесплодных щелчков. Огонек вспыхнул и осветил странный круглый предмет, который я держал в левой руке. Это действительно был череп, вернее, его точная копия, сделанная из полупрозрачного материала. Я подсветил его снизу и показал спутникам. Пустые глазницы черепа сверкнули адским огнем, напугав до икоты Генриха Шварца, стоявшего рядом со мной. Для усиления эффекта я щелкнул нижней челюстью, не своей, разумеется. Эта челюсть свободно ходила на шарнирах, производя воистину устрашающее впечатление.
– Забавная игрушка, – хмыкнул Ключевский. – Непонятно только, кому и зачем понадобилось делать ее из хрусталя. Это же адский труд.
Марк склонился над черепом и заглянул в его пустые глазницы. В ту же секунду он с криком отпрянул назад.
– Нет, я так не могу, – возмутился Вацлав Карлович. – Кругом сплошные неврастеники.
– Взгляните сами, – обиженно буркнул Ключевский.
Крафт не замедлил воспользоваться советом, и его реакция была еще почище, чем у Марка, сн просто рухнул наземь как подкошенный. Нам с трудом удалось привести его в чувство.
– Это она, – в ужасе прошептал Вацлав Карлович.
– Кто – она? – не понял я.
– Горгона Медуза, – ответил за Крафта Марк.
Я собрался было заглянуть черепу в глазницы, но тут зажигалка погасла, наверно в ней закончился газ, и все мои попытки ее оживить заканчивались пшиком.
– Она была живая, – хрипло проговорил Ключевский. – В этом я готов поклясться. Я видел, как змеи шевелятся на ее голове.
– Она взглянула на меня, – поддержал Марка Крафт. – Это ужасно, Чарнота.
Справедливости ради надо сказать, что Вацлав Карлович очень быстро успокоился после пережитого стресса. Все-таки с нервами у Крафта все было в порядке. Что же касается Ключевского, то о нем я особенно не волновался. Рыцарь де Меласс был атлантом, и подобные сюрпризы не могли выбить его из колеи.
– Не могу судить с уверенностью, Чарнота, но, по-моему, это приемно-передающее устройство, – задумчиво проговорил Ключевский.
– Точно, – встрепенулся Крафт. – Я читал о подобных черепах. Кажется, их обнаружили в древних храмах ацтеков или майя. А Горгона Медуза почиталась гипербореями как дочь могущественнейшего морского бога.
– А змеи на голове? – напомнил Морава. – Хороша дочка, ничего не скажешь.
– Змея – символ мудрости, – напомнил нам Сусанин.
– Вам, конечно, виднее, – смущенно откашлялся драматург.
Если мне не изменяет память, Медузу Горгону убил один очень известный греческий герой и отдал ее голову богине Афине Палладе. Которая не нашла ничего лучше, как поместить голову загубленной соперницы на свой щит.
– Вы не в курсе, Вацлав Карлович, что собой олицетворяла богиня Афина Паллада?
– Мудрость. На начальном этапе ее изображали с головой совы. Скорее всего, именно от этой совы произошло имя София.
– Спасибо за информацию.
Нет ничего труднее, как искать зерно истины в сказаниях наших предков. По-моему, все они были постмодернистами вроде Ираклия Моравы, и иррациональное восприятие мира было в них развито больше, чем рациональное. Не жизнь у них была, а сплошная аллегория. Видимо, этим и пользовались жрецы атлантов, создавая своих монстров, способных привести в трепет даже самую мужественную душу. А испуганной толпой легче управлять.
Тоннель закончился столь внезапно, что я даже зажмурился от яркого света, ударившего по глазам. Мы вновь оказались в огромном зале, предназначенном, скорее всего, для религиозных церемоний, но здесь, на наше счастье, не было жертвенного алтаря. Это первое, на что я обратил внимание, осматривая огромное помещение. Зато тут были зеркала, украшавшие противоположную от входа стену. Именно от этих зеркал и отражался ослепивший нас свет. Увы, источник этого света мне так и не удалось обнаружить, хотя я добросовестно осмотрел и стены, и потолок. Кстати, волшебные зеркала отражали не только нас, но и вампиров, опровергая тем самым древнее поверье. К сожалению, в этом зале мы не обнаружили главного – выхода из роскошного дворца, который претендовал теперь на то, чтобы стать нашим последним пристанищем. Мы так увлеклись поисками, что в результате не только выход не нашли, но потеряли и вход. Когда за нами захлопнулась входная дверь, никто из моих спутников не заметил. Более того, не было даже намека, что она здесь когда-то была. А между тем в зале становилось все жарче и жарче. Наша вымокшая одежда сохла прямо на глазах. Жар исходил именно от зеркал, которые то ли от испарений, то ли по какой-то другой причине все больше тускнели.
– Надеюсь, нас не собираются превратить в жаркое? – выразил робкую надежду Генрих Шварц.
– Собираются, – желчно отозвался Вацлав Карлович, стягивая с плеч рубашку и обмахиваясь ею. – Кошмар какой-то. Это место специально для вас приготовлено, Чарнота. Сначала вас пытались утопить, теперь будут поджаривать на медленном огне. Ну, допустим, вы Совершенный, а мы-то, нормальные люди, за что страдаем?
Наверно, в словах Крафта была своя сермяжная правда, поскольку взоры всех присутствующих немедленно обратились ко мне. Если эти ребята видели во мне спасение от изнуряющей жары, то напрасно. Я ничем не мог им помочь и страдал от духоты нисколько не меньше всех прочих. С целью отвлечься от мрачных мыслей я принялся рассматривать хрустальный череп, благо света в этом зале хватало.
– По-моему, это копия женского черепа, – высказал свое мнение Марк.
– Медузы Горгоны? – хмыкнул я.
– А вы загляните девушке в глаза, а потом мы посмотрим, что останется от вашего чувства юмора.
Я не стал спорить с Марком и охотно выполнил его просьбу. Ничего, даже отдаленно напоминающего голову сказочного чудовища, я там не увидел. Зато моему взору предстал огромный пиршественный зал с дубовым столом посредине. Этот стол был заставлен такими яствами, что у меня даже слюнки потекли. Зал не пустовал, за столом сидело не менее сотни пирующих. Если судить по одежде, то менее всего они походили на наших современников. А вот обличье у них было самое обычное, разве что бородатые здесь преобладали над чисто выбритыми, а блондины над шатенами. Видение было настолько четким, словно я стоял на пороге пиршественного зала и выбирал свободное место у стола. Внезапно один из пирующих обернулся и глянул мне прямо в глаза. Лицо его, еще секунду назад улыбающееся, перекосилось от ужаса, он попробовал вскочить на ноги и тут же рухнул на пол. Смерть его была ужасной. Сначала он превратился в мумию, потом в скелет и, наконец, рассыпался прахом. Та же участь постигла и всех пировавших за столом людей. Не прошло и минуты, как в пиршественном зале остался лишь стол, ломившийся от яств.
– Вы видели? – спросил я Марка, смотревшего в те же глазницы через мое плечо.
– Надеюсь, не мы стали причиной их смерти, – хрипло проговорил он.
Я тоже на это очень надеялся, но с уверенностью утверждать не мог. У меня было чувство, что этот несчастный смотрел именно в мои глаза и именно мой взгляд его убил.
– Обратите внимание, Чарнота, на луч, который идет от зеркала к затылку хрустального черепа.
– И что это, по-вашему, за луч?
– Понятия не имею. Но на вашем месте я попробовал бы войти в дверь.
– А вы уверены, что мне удастся?
– Если не хотите, то давайте это сделаю я. Все равно при такой температуре мы здесь долго не продержимся.
– Убедили, – сказал я Марку и сделал первый шаг.
Я действительно вошел в пиршественный зал, а следом за мной сюда же проник Марк. Я слышал его хриплое дыхание за спиной. Недолго думая, я подошел к столу и протянул руку к ближайшему блюду. Мясо было еще горячим, и я невольно отдернул пальцы, чтобы не обжечься. Марк наполнил серебряный кубок красным виноградным вином из золотого кувшина и поднес его к носу. Пить вино он не стал, хотя, если судить по запаху и цвету, вино было самым обычным.
– Мама дорогая, – услышал я голос Ираклия Моравы, – сейчас погудим.
И прежде чем мы с Марком успели сказать хотя бы слово, драматург опрокинул содержимое серебряного кубка в рот. Я оторвал глаза от жуткого черепа и перевел их на несчастного Мораву. Ираклий как ни в чем не бывало жевал мясо, взятое с ближайшего блюда. Жир стекал с его пальцев, но проголодавшийся драматург не обращал на это никакого внимания.
– По-моему, это гусятина, – сказал он, оборачиваясь к нам. – А вы почему не едите? Налетай, подешевело.
Призыв Моравы был услышан, и через раскрытую дверь в зал ворвалась группа товарищей, утомленных долгим путешествием и сильно оголодавших после длительного поста.
– Я бы не торопился, – попробовал уговорить их Марк, но, увы, его предостережение никто не стал слушать. Пример Ираклия, с необыкновенным аппетитом поглощавшего расставленные на столе яства, подействовал распаляюще как на ополоумевших вампиров, так и на трезвомыслящего Крафта.
– Э, – удивленно глянул на Шварца Морава. – Вампирам вроде пить вино не полагается.
– Это еще почему? – огрызнулся Генрих Иоганнович, успевший уже осушить один кубок и нацелившийся на другой.
– Народное поверье, – растерянно развел руками Ираклий.
– Плевать я хотела на твое поверье, – цыкнула на драматурга Верка. – Будешь под ногами путаться – укушу.
Я оглянулся на дверь, она была открыта. Выглянув в дверной проем, я увидел все тот же зал, в котором мы едва не изжарились, и пришел к выводу, что чудо все-таки произошло – Сезам открылся. И открылся он с помощью хрустального черепа, который я сейчас держал в руках. Впрочем, два других зеркала оставались на месте и пока еще хранили от нас свои тайны.
– Я бы перекусил сначала, – вздохнул Марк. – Кто знает, что ждет нас за этими зеркальными дверьми.
Предложение было дельным, и я охотно с ним согласился. Тем более что с нашими товарищами, уже успевшими приложиться к спиртному и хорошенько закусить, ничего неожиданного и наводящего на размышления не произошло. Ираклий Морава просто-напросто блаженствовал. Мне пришлось отобрать у него кувшин с вином, дабы он не упился до полного безобразия. Вино было очень хорошим, но я не мог так просто выкинуть из головы людей, которые не успели его допить. Они умерли в одно мгновение, на наших с Марком глазах, и причину их смерти я при всем желании не назвал бы естественной.
– Пир закончен, – сказал я, поднимаясь из-за стола. – Прошу всех занять исходные позиции и быть готовыми к неприятностям.
– Ведите нас, генерал, – икнул драматург, которому в данный момент море было по колено. – Взвейтесь, соколы, орлами…
Соколы, однако, отступили к самой стене и уже оттуда наблюдали за моими манипуляциями с хрустальным черепом. Вокруг нас с Марком крутился только Ираклий Морава, которому ударивший в голову хмель не давал покоя.
– Дайте же хоть краем глаза взглянуть, мужики, – умолял он нас. – Не лишайте поэтическую душу вдохновения.
– На, – сунул ему в руки дьявольскую игрушку Марк. – Потом не жалуйся.
Морава вцепился в череп и без раздумий заглянул в его сияющие загадочным светом глазницы. Если Марк рассчитывал, что Ираклий грохнется в обморок, то ошибся. Драматург, похоже, пребывал на верху блаженства.
– Богиня, – причмокнул он от удовольствия языком. – Венера. И родятся же такие крали.
– Ты о чем? – не понял Марк.
Но Ираклий, не отвечая Ключевскому, двинулся прямо к зеркалу. Мы с интересом наблюдали за драматургом, чтобы броситься за ним вслед, как только дверь откроется. Однако, увы, Морава, наткнувшись на невидимое препятствие, с воплем полетел назад, а выпавший из его рук хрустальный череп подкатился к моим ногам. К счастью, драматург не пострадал и уже через минуту вскочил на ноги с сияющим лицом и масляными глазками.
– Я ее видел, – доверительно сообщил он нам.
– Кого – ее, – не понял Марк.
– Медузу Горгону, – пояснил Ираклий. – Шикарная женщина выходила из бассейна. Но стоило мне только шагнуть на порог, как она – хрясь по мордасам.
– Кому по мордасам?
– Мне, естественно, я же за ней подглядывал.
– А змеи? – напомнил Крафт. – У нее же змеи в волосах?
– Не было пресмыкающихся, – возмутился Морава. – Была женщина потрясающих пропорций.
– Тебе не на пропорции надо было смотреть, а на лицо, – укорил драматурга Вацлав Карлович.
– Как же я мог видеть ее лицо, когда она стояла ко мне задом, в смысле спиной.
– Нашли кому доверить ответственное дело, – махнула рукой Верка. – Дайте мне посмотреть.
Я не успел слова сказать, как вампирша выхватила у меня из рук череп и приникла к глазницам. Правда, через секунду она его с воплем отбросила. Это был вопль ужаса, а отнюдь не восторга или негодования, как это можно было ожидать.
– Это дьявол! – крикнула Верка. – Боже, как он ужасен.
– Но была же женщина, прекрасная, как утренняя заря, – удивился Ираклий.
– Чтоб ты провалился, паразит, со своими шуточками. Говорю же вам, он ужасен – и лицом, и телом. И светится весь, словно сделан из фосфора.
– Возможно, Вера Григорьевна видела Люцифера, – мрачно изрек Вацлав Карлович.
– По-твоему, он здесь, за зеркалом? – испуганно спросил Шварц.
Чтобы разрешить все споры, я сам приник к хрустальному черепу, направив его затылок к тому самому зеркалу, в которое всматривались драматург и вампирша. К сожалению, а может и к счастью, я не увидел ни женщины потрясающих пропорций, ни дьявола. Зато я увидел огромный зал с тремя золотыми креслами посредине. В креслах сидели облаченные в белые одежды старцы, которые смотрели на меня строгими глазами. Дабы не стыть истуканом на пороге, я сделал шаг вперед.
– Мы ждали тебя, и ты пришел.
Голос прозвучал буднично, без всякого пафоса. А говоривший чем-то напомнил мне Сергея Васильевича, точнее, верховного жреца храма Йопитера Ширгайо, убитого негодяем Варлавом. Два других старца с длинными белыми бородами молчали. Впрочем, и в их глазах читался неподдельный интерес к моей скромной персоне. Я оглянулся, но в этот раз за моей спиной никого не было, – видимо, коварное зеркало пропустило в это блистающее роскошью помещение только меня.
– Почему погибли те люди? – задал я мучивший меня в данную минуту вопрос.
– Они увидели его воочию.
– Кого – его?
– Носителя Света. Люцифера. Это было давно, очень давно. Тысячи лет миновали с тех пор, но след их остался в нашей памяти.
Я, конечно, мог бы спросить почтенных старцев, почему за минувшие тысячи лет не прокисло вино на столе и не остыло мясо, но делать этого не стал. Вместо этого я задал совсем другой вопрос:
– Вы атланты?
– Мы Совершенные, – ответил все тот же старец, похожий на Ширгайо. – Он был одним из нас. Верховным жрецом храма Света. Нас всех съедал демон честолюбия. Мы возомнили себя всесильными, не думая о том, что рано или поздно наступит час расплаты.
– Он что, превратился в дьявола?
– Он стал его земным воплощением. Энергия Зла погасила каплю света, которая согревала его душу. Земное тепло ушло из души, и в ней воцарился космический холод. Так бывает, царевич.
Я, честно говоря, не совсем понимал, какое отношение имеет ко мне вся эта история, случившаяся неведомо где и неведомо когда. Эти люди играли в какие-то странные игры. Они обладали могуществом почти божественным, но распорядились им из рук вон плохо. Но неужели они думают, что человек, рожденный совсем в другую эпоху и не обладающий и тысячной долей их могущества, способен исправить ошибку, совершенную ими когда-то?
– Тебе придется ее исправить, царевич Вадимир, в противном случае жизнь на Земле прекратится. Он заключил договор. С кем-то в далеких глубинах Космоса. Не спрашивай нас, с кем именно. Мы этого не знаем. Энергия Зла, полученная оттуда, разрушила наш материк, от прежней цивилизации остались лишь обломки. Но на этих обломках возникла другая цивилизация, Земля вновь полна энергией созидания, и он проснулся.
– А вы? Вы тоже проснулись?