Хаффелтайн приближался к нему, напевая модную арию. Ли стоял за широким деревом, прильнув к ледяному стволу пылающим лицом. В ушах стоял шум, как от проходящего поезда.
Хаффелтайн поравнявшись с ним, вдруг с силой ударил тростью по стволу дерева. Расхохотался, повторяя: "Ах, озорница, ну и озорница… " – и пошел дальше.
Этот удар подействовал на Ли исцеляюще. Он ясно представил себя лежащим в открытом гробу на краю могилы. Священник, несколько старых партнеров по бриджу. И Хаффелтайн в сторонке. С этой тростью. В этом цилиндре. С постной физиономией, которая за кладбищенской оградой сменится довольной улыбкой.
Ли вышел из-за дерева, в два шага догнал Хаффелтайна и приставил револьвер к его спине, ниже левой лопатки. Он стрелял в упор, так что выстрел услышали только несколько бродячих собак. Это было гораздо легче, чем он ожидал.
Это было гораздо легче сделать, чем забыть об этом.
Убитый что-то сломал в нем. После того, как выстрелишь человеку в спину, трудно смотреть другим в глаза.
Хаффелтайну повезло. Он умер мгновенно, не успев растерять ни капли своего благодушного настроения, не испытав ни страха, ни боли. Может быть, он успел ощутить только сильный удар в спину, и все кончилось. А Ли Броуди теперь всю жизнь будет ожидать выстрела в спину, и каждый звук сзади будет заставлять его вздрагивать…
Он еще какое-то время играл, держался бодро, но время от времени животный страх охватывал его, и тогда хотелось бросить все и бежать, бежать без оглядки. На север, на юг, все равно. Но оказалось, что и на юге страх не отпустил его…
Ли открыл глаза и увидел склонившихся над ним напуганных фермеров.
– Сеньор, успокойтесь!
– Я кричал во сне?
– Да, словно вас кто-то душил! Успокойтесь, это просто сон. Вы дома, мы ваши друзья…
– Да… – Ли сел в постели.
– Выпейте воды… Не бойтесь. Вам нечего бояться.
– Нечего бояться… Какие замечательные слова… Я повторяю их как молитву, сорок раз на день. Не помогает.
– Чего вам бояться, сеньор?
– Всего. Я боюсь всего, – сказал Ли. – И мне остается только ждать той пули, которая прекратит этот кошмар. Но и пули я боюсь…
– Сеньор, вы просто устали. И еще эта текила… Ее нельзя пить сразу так много, к ней надо привыкнуть. А то начинают мерещиться всякие ужасы, – увещевали его фермеры. – Бывает, что напьешься ее, чтобы развеселиться, а получается наоборот, хоть в петлю лезь.
– Петля? Это слишком просто, – сказал Ли. – Мне надо дождаться своей пули.
– Не надо, сеньор. Вы еще так молоды, а уже седина на висках. Вы, наверно, не раз слышали, как свистят пули над головой. Но вы сражались и остались живым, значит, вы побеждали в бою. Вы отважный человек, сеньор, просто вы немного устали.
– Отважный человек? Когда-то Ли Броуди был отважным. Но это был другой человек. Он не стрелял в спину. И привык смотреть в лицо любому врагу… – Ли уселся за стол и плеснул текилы в кружку. – А теперь он прячется за спины друзей.
Он сделал глоток и уставился на трех мух, деловито ползающих по столу. Махнул свободной рукой, сжимая кулак. Разжал – и выпустил единственную пленницу.
– Одна… Были времена, когда я мог схватить сразу трех. Меня уже нет. Меня разъел страх.
Понурив головы, фермеры пошли вон. У выхода один из них повернулся к Ли:
– Мы тоже знаем, что такое страх. Он давит на нас всю нашу жизнь. Только смерть освободит человека от страха, сеньор. Только смерть.
ВОЕННЫЙ СОВЕТ
Гарри организовал несение караульной службы по всем правилам. Несколько крестьян сидели попарно в ночных дозорах на разных краях деревни, их товарищи спали в лавке Сотеро, готовясь заступить на пост через пару часов. Остальные бодрствовали там же при свете масляной лампы, закрыв окна ставнями.
Гарри, как начальник караула, мог бы спокойно дремать на своей лавке, но он сидел вместе со своими бойцами, перебрасываясь в картишки и одновременно расширяя свои географические и исторические познания.
– Что-то я опять сбился со счета, – сказал он, энергично тасуя колоду. – Вяло играем, джентльмены, скучно. Может быть, все-таки начнем играть на интерес? Поверьте мне, старому картежнику. Даже самая маленькая ставка сразу добавит перчика в нашу игру.
Крис и Винн, сидевшие неподалеку, переглянулись. "Жаль, что здесь не видно Ли, – шепнул Крис. – Он бы добавил ему перчика…".
– Я-то не против, чтоб сыграть на интерес, как вы говорите, – согласился Хилларио. – Только что мы можем поставить? Мое дырявое сомбреро против вашей протертой жилетки? Какой же нам с вами интерес раздевать друг друга?
– Были бы монеты… – вздохнул еще один игрок.
– Совершенно необязательно делать ставку в деньгах, – сказал Гарри. – Почему бы не поставить на кон те камни, которые добывают в ваших горах?
– Какие камни, сеньор Гарри?
– Обыкновенные драгоценные камни, – объяснил Гарри. – Изумруды, например. Или опалы. Их же полно в ваших горах.
– Да, сеньор Гарри, это чистая правда, их там полным-полно, – согласился Хилларио. – Но все-таки давайте лучше играть по-старому. Сдавайте карты.
Гарри раздал карты, но по всему было видно, что игра его уже не занимает.
– Кстати, давно про эти камни… – заговорил он снова. – Как вы их находите? У вас сохранились старинные карты или в горах есть какие-то знаки, показывающие на тайные тропы?
– Какие тропы, сеньор?
– Ну, где вы находите эти изумруды?
– Да мы сроду никаких изумрудов не видели!
Хилларио почесал затылок, обдумывая ход:
– Изумруды, изумруды… Может быть, вы говорите о тех сокровищах, которые спрятали в горах древние ацтеки?
– Ну да, конечно! – обрадовался Гарри. – Ты знаешь, где они?
– Эх, сеньор Гарри… если бы я знал это, то сейчас мы бы с вами играли в моем дворце, и не в этой деревне, а в большом городе, и вы бы называли меня не Хилларио, а дон Хилларио! Нет у нас никаких изумрудов, никаких сокровищ.
– Хорошо, тогда объясните мне, – сказал Гарри. – Почему Кальвера так привязан к этим горам? Почему он так и рыщет здесь?
– Да Кальвера уже рыщет в других горах! Мы ему так задали, что он давно уже смылся отсюда!
Все весело рассмеялись, вспомнив радость победы. Но тут раздался голос Чико. Никто не заметил, как он появился. Стряхивая со своей новой шляпы прилипшие листья и хвоинки, он сказал:
– Кальвера никуда не смылся.
Он повесил шляпу на гвоздь и зачерпнул воды из кувшина. В наступившей тишине раздавались его громкие жадные глотки.
– Кальвера никуда не смылся, – повторил он, вытирая губы. – И не собирается смываться.
– Откуда ты знаешь? – спросил Сотеро, стоявший за стойкой. – Кто тебе сказал?
– Он сам, – с трудом сдерживая самодовольную улыбку, ответил Чико. – Я ходил к нему в гости. Побеседовали о жизни, о погоде, о видах на урожай.
– Хватит паясничать, – сказал Сотеро, – скажи нам все как есть. Сейчас не время для шуток.
– Я не шучу, – сказал Чико важным и таинственным тоном. – Когда начало темнеть, я отправился в лес и по следам нашел, где они прячутся. Я подкрался и проник в их лагерь. Мне удалось подслушать их разговоры. Они, конечно, здорово обозлились на нас, на всю деревню…
– Теперь они боятся нас? – спросил кто-то.
– Что ты выяснил об их намерениях? – спросил Крис.
– Вот что я выяснил, – Чико повернулся к нему и заговорил уже серьезно. – Кальвера не собирается ухолить. Его людям нечего есть. У них нет никаких припасов не то что на зиму, на завтрашний день. Может быть, он бы и ушел в другие места, но для этого ему все равно нужно сначала накормить своих людей. Вот так.
– Значит, завтра он снова будет драться, – заключил Крис. – И драться насмерть.
– О, Господи… – перекрестился Хилларио.
– Что же нам делать?
– Да пусть только сунется, – вскинулся Мигель. – Мы ему покажем!
– Нас мало, а у него целая банда… И оружия у нас почти нет… Патронов совсем не осталось… Что же нам делать?
– Я вам скажу, что делать, – Крис встал. – Ждать его. И дать ему достойный отпор. Как вы умеете это делать.
Былое воодушевление покинуло фермеров, и они подавленно переглядывались. Сотеро вышел из-за стойки, нервно комкая тряпку в руках:
– Вы что, хотите, чтобы он нас перерезал, словно кур? Мы вас не для этого приглашали!
– Нам некуда отступать! – воскликнул Рохас. – Надо продолжать то, что начали!
– Хватит! – отрезал Сотеро. – Деревня не выдержит новой атаки.
– Кальвера не выдержит первым, – сказал Крис. – У победителей раны заживают быстрее, а побежденные дважды уже никогда не поднимутся на новый бой.
– Все, хватит! – ответил Сотеро, не слушая Криса. – Забирайте своих людей, садитесь на коней и уезжайте!
– Да, лучше отдать Кальвере зерно, чем лишиться всего… Зато живыми останемся…
– Зря, зря мы все это затеяли…
– И урожай потеряли, и деньги…
– Нет, вы как хотите, а я пошел прятать последнюю курицу… Кальвера теперь заберет даже цыплят…
– Да вы с ума сошли! – взорвался Рохас. – Земляки! Соседи! Посмотрите на себя! Вы же только что были другими людьми!
– Нет, это ты с ума сошел, – сказал ему Сотеро. – Наслушался своих новых друзей. Им легко говорить. «Сражайтесь, сражайтесь». Им нечего терять. Как пришли, так и уйдут. А у нас тут дети, жены, скот… Хватит. Пускай все остается по-прежнему.
Крис вышел на середину комнаты. Взгляд его был жестким, но голос оставался спокойным и ровным.
– Давайте уточним, чего вы хотите. Кто из вас будет драться, и кто хочет помириться с Кальверой? Скажите мне это сейчас, что бы я знал, как поступить.
Рохас, Мигель и еще пара фермеров встали с ним рядом. Не выдержав их презрительных взглядов, Сотеро закричал:
– Вы сумасшедшие! Если вы разозлите Кальверу, он оставит от деревни только пыль! Уезжайте, сеньор Крис, я вас очень прошу! Вы сделали все, что могли, а теперь оставьте нас в покое!
– Нет, я сделал еще не все, – спокойно сказал Крис. – Кое-что я еще Могу сделать. Я вышибу мозги первому, кто захочет сдаться Кальвере. Чтобы спасти остальных, я готов пристрелить ублюдка и труса. Надеюсь, мне не придется это делать.
УРОКИ ЭНДИ КРОФОРДА
Он сказал это жестко, насколько может быть жесткой испанская речь. Жестко и тихо. Важные слова лучше говорить тихим голосом, чтобы к ним внимательнее прислушивались. И самые страшные оскорбления надо произносить наиболее внятно, не оставляя слушателю возможности превратного истолкования.
Этому он тоже научился у Энди Крофорда. Со своими людьми надо быть тихим, скромным, вежливым в обычной жизни. Когда твои люди привыкнут, что ты говоришь с ними вежливо, то в минуту опасности даже самые страшные слова, которыми ты будешь обзывать их, не будут их оскорблять, а только добавят им смелости.
Сам Крис легко прощал оскорбления, которые ему приходилось выслушивать. Большую их часть он просто не воспринимал, потому что подвергался им еще в те годы, когда плохо понимал по-английски.
Когда Энди Крофорд в вагоне спросил его, куда он держит путь, Крис долго и мучительно вспоминал, как будет по-английски «Аргентина». Так и не вспомнил, и ответил иначе:
– Буэнос-Айрес.
– Это далеко, – заметил Энди. – И поезда туда не ходят.
– Знаю, – сказал Крис. – Я ехал пароход. Но только Нью-Йорк. Мне надо Буэнос-Айрес.
– Так нам по пути, братишка. По крайней мере, какое-то время. А какие у тебя дела в Буэнос-Айресе?
– Красивый город. Богатая страна. Много серебра.
– Ты немец? – спросил Энди. – Давно приехал?
– Один год.
– У меня был друг, тоже немец. Кристиан. Я звал его Крис. Такой же, как ты. Не любил много говорить. Нам долго ехать, братишка. А я два года не мог поговорить с приличным человеком. Поэтому не сердись, что я буду болтать слишком много.
– Говори, – разрешил Крис.
И Энди заговорил. К исходу третьих суток Крис понимал все, что произносил попутчик, и сам мог рассказать о себе.
Энди не понимал только одного. Зачем надо было уезжать из своего родного города. Чтобы ответить на такой вопрос, пришлось бы рассказать о родном городе слишком много.
Рассказать о ресторане на бульваре, где работал знакомый мороженщик. Где можно было по утрам, пока не собралась публика, сидеть за столиком, как фон-барон, важно потягивать лимонад и смотреть на море, которое раскинулось внизу, на сиреневые силуэты пароходов, стоящих на рейде… И с замиранием сердца ждать, когда застучат по бульвару копыта, как подкатит к ресторану изящная бричка и смуглая гувернантка с зонтиком подведет к столику в другом крыле ресторана девочку с волосами медового цвета, всегда в белом платье и всегда в новом: то с кружевными оборочками, то с узором на поясе. У нее, наверно, в шкафу было триста шестьдесят пять белых платьев. И она была удивительно похожа на его сестру, только помладше и потоньше.
У его сестры не было ни одного такого платья. Даже устроившись прислугой в богатый дом, на белое платье она не заработала. Заработала она дурную болезнь от одного из гостей хозяина, флакон уксусной эссенции и могилку под кладбищенской стеной.
Но как объяснить Энди, да и самому себе, что невозможно жить там, где две одинаковые девочки получают от жизни такие разные подарки? Почему надо бежать отсюда? Ведь все другие остаются жить в этом городе?
Крис вспомнил своего Веньку Янкелевича, который отправился в Аргентину за год до него.
– Туда уехали мои лучшие друзья, – говорил Крис.
– Ну и что, – отвечал Энди. – Друзья как дети, хочешь или нет, обязательно появятся новые.
– Старых друзей никто не заменит, – ответил Крис.
– Понятно, – сказал Энди. – Значит, ты решил не расставаться со старыми друзьями. А что, они звали тебя с собой?
– Нет.
– Они прислали какую-то весточку, что им тебя не хватает?
– Нет.
– Ну, они вообще хоть что-нибудь сообщили о своей новой родине? Как устроились, какая погода, какие цены и все такое?
– Нет, – говорил Крис. – Аргентина очень далеко, и они не могут мне ничего сообщить.
– Знаешь, братишка, – отвечал Энди, – если ты напишешь несколько слов на бумаге, заклеишь конверт и отнесешь его на почту, то рано или поздно твой друг получит этот конверт. А если в Аргентине нет даже почты, то, значит, не такая она и богатая, эта страна.
– Поздно, – говорил Крис. – Я уже уехал и ни за что не вернусь.
– Гордый, – отвечал Энди. – Не хочешь, чтобы над тобой смеялись. Правильно, братишка. Но если тебе все равно, куда ехать, так поехали со мной. Может быть, ты немного и ошибся с пароходом, но зато вагон ты выбрал правильный. Ничего, что здесь у нас из мебели только голые доски и немного сена. Неудивительно, ведь это вагон для скота. Он идет прямиком в Техас. И до самого Техаса нас здесь никто не побеспокоит. Придется, конечно, поторчать в тупиках, и удобств здесь не так много. Но для нас главное – добраться до Техаса, а там будут и удобства, и все остальное.
– Кому я нужен в Техасе, – сказал Крис.
– Мне, – ответил Энди. – Я буду звать тебя Крисом, буду учить профессии, буду кормить первое время, пока ты не научишься зарабатывать на хлеб.
Энди был человеком редкой профессии. Он грабил коммерческие банки. Это только дилетантам кажется, что взять банк ничего не стоит. На самом деле направить ствол на кассира – это всего лишь предпоследнее действие в решении чрезвычайно сложной задачи. Первое действие – это разведка, последнее – отрыв от погони.
Настоящий налетчик редко появляется дважды в одном и том же городе. Он кочует по штатам, и вместе с ним кочует его команда, каждый участник которой играет свою, строго определенную, роль. Причем все роли – главные, второстепенных нет. Наводчик, который выясняет, где, когда и сколько денег можно будет положить в мешок, ничем не хуже громилы, который одним своим взглядом заставит кассира положить эти деньги в этот самый мешок.
Наводчик и громила – это, выражаясь театральным языком, солисты. Для Криса в спектакле Энди Крофорда была уготована роль участника кордебалета.