Меньшее зло - Дубов Юлий Анатольевич 10 стр.


На мгновение Старик задумался.

Может быть, стоит пойти чуть дальше и приоткрыть собеседнику хотя бы часть задуманного? Нет — рано. Рано. Непонятно, как отреагирует. Поэтому риск недопустимо велик. Пусть сперва вступит в игру, увязнет. Тогда и будет время для допустимой откровенности.

— Настоящей катастрофой… Появление Восточной Группы неслучайно. То, что сейчас затевает эта сволочь, может отбросить Россию в такое варварство, — произнёс Старик заранее подготовленную фразу, — что эпоха хана Мамая покажется вершиной цивилизации. Влиять на Восточную Группу я не могу. Но среди этого сброда есть один серьёзный человек… Он пока не определился со своей позицией. С ним я, кстати, знаком лично. Если бы я был гуманист или интеллигент, — Старик пренебрежительно скривился, — или если бы вы были что-то вроде этого, я бы сейчас начал рассказывать про судьбы миллионов… Так вот. Не буду. На кону — российская государственность. И я — лично — выбрал вас.

Федор Фёдорович аккуратно поднял правую руку.

— Позвольте вопрос? Перед нашей встречей меня некоторые доброхоты пытались подготовить, так сказать. Говорили, в частности, что вы, в первую очередь, заинтересованы в нейтрализации… Не так… Скажем, в удалении олигархов, взяточников и коррупционеров из высшего руководства. Такая мягкая реставрация андроповской линии…

— В одну и ту же реку, — сказал Старик, и Федору Фёдоровичу привиделась слабая тень насмешки в выцветших глазах собеседника, — дважды войти невозможно. Тит Лукреций Кар, м-да… То, чем вам морочили голову, не может быть целью. Лишь средством. Не всякое лекарство надлежит принимать только потому, что это лекарство. Я бы сказал так. Убирать, причём беспощадно, будем других. Тех, кто станет лезть с советами. Невзирая на прошлое знакомство и боевое братство. А потом… Знаете, что будет потом?

— Догадываюсь. Я останусь один, потому что вы ко мне больше никого не допустите.

— Это правильно. Вероятно, эти решения буду принимать уже не я. Но это неважно. Надеюсь, что придёт время, когда вы сможете оценить плоды победы. Я хочу вам сказать одну вещь. Важную…

— Я вас внимательно слушаю.

— Не сказать… Это неточно. Хочу пожелать. Кстати, об Андропове Юрии Владимировиче… Он был последним, кому я желал подобное. Я тебе желаю, сынок, чтобы ты никогда не усомнился в том, что заплаченное стоит полученного. М-да, — Старик вытащил из нагрудного кармана вязаной профессорской кофты платок и промокнул глаза. С годами у него начала проявляться сентиментальность. — Теперь о делах. Уже подписан и завтра будет обнародован указ о назначении тебя председателем правительства. И это только начало пути. Ты станешь, сынок, руководителем огромной, но разорённой неумелыми, а скорее, вражескими, руками страны, и вместе мы превратим её в первую державу мира. Как когда-то, как раньше… В этом и будет наша великая миссия. Я знаю, что говорю загадками, но сейчас нельзя по-иному. Прекрасно понимаю, что у тебя нет опыта государственного строительства, но он тебе и не нужен. На рутинную работу всегда найдутся старательные и с опытом. Плохо будут работать — выгоним и подберём других. А ты будешь на самой вершине, сынок, терпеливо дожидаться своего часа. В этом и состоит твоя главная работа — быть на вершине. Я скажу, когда наступит твой час. И ждать тебе будет не тяжело, потому что я сделаю тебя самым любимым, самым уважаемым и самым популярным правителем за всё время существования державы Российской. Как это случится — не твоя забота.

— Когда Иисус спасался в пустыне, — задумчиво произнёс Федор Фёдорович, — к нему явился некто и предложил все царства земные…

Похоже было, что Старику понравилось.

— Не просто так, заметьте. Не просто так. Он сказал — получишь, но поклонившись мне. Я же никаких поклонов не требую. Мне этого не нужно.

Глава 14

Восток — дело тонкое

Редьярд Киплинг

Роли распределили ещё в Москве. Платону досталось вести переговоры с большими и средними начальниками, а Ларри взял на себя все неформальные контакты с уважаемыми людьми, общественными и религиозными лидерами. Он же отвечал за финансирование кампании, присматривал за Платоном, которому ровным счётом ничего не стоило нарушить достигнутое соглашение и влезть не в своё дело.

В один из первых дней Платон летел на машине на встречу с кем-то из руководства, увидел толпу, велел остановиться. И оказался на казачьем сходе.

Нельзя сказать, что казакам сильно понравился московский гость. Он им совсем не понравился. И закончиться эта история могла бы из рук вон плохо. Но Платон извлёк откуда-то из глубин памяти обрывочные сведения о положении казаков и вообще русских в этом регионе и заявил, что полностью поддерживает раздачу оружия казачьим формированиям, чтобы они могли защищать свои дома и семьи.

Казаки, несколько лет просившие Москву именно об этом и неизменно получавшие недвусмысленные отказы, воодушевились и проводили Платона до «Мерседеса» с криками «Любо! Любо!».

Ларри, узнав о происшествии, рассвирепел, устроил Платону нагоняй. Тот всячески выкручивался.

Потом Ларри махнул рукой:

— Всё равно тебя не переделаешь… Знаешь, я что придумал? Я тебе сам расписание буду составлять. Я тебе такое расписание составлю, чтобы на глупости времени не осталось. Ты у меня по двадцать четыре часа в сутки пахать будешь. Как этот… Микула Селянинович. И ещё. Мне тут сказали. Ты к главе администрации зачем с девкой впёрся? Здесь тебе не Майями. Это Кавказ, тут свои порядки. Если тебе ещё хоть одну в самолёт загрузят, клянусь, что она сюда не долетит. Скажу охране — выкинут прямо в воздухе. Без парашюта.

Вторая встреча Ларри с главами общины проходила на привокзальной площади. Хозяин кафе, как мог, приукрасил холодное неотапливаемое помещение, побросал на пол ковры и шкуры, развесил по стенам турьи рога. В чёрном от копоти чреве обложенного грубыми булыжниками камина метался огонь. Две официантки в чёрном с любопытством выглядывали из-за занавески, закрывающей вход на кухню.

Ларри приехал заранее, с неудовольствием оглядел зал и поманил хозяина пальцем.

— Ты вот это зачем сделал? — мрачно спросил он, показывая на укрытый красным сукном стол с графином и двумя стаканами посередине. — Здесь что будет, партсобрание? Придут уважаемые люди, со мной встретиться, поговорить. Покушать немного. Это всё убери. Столы сдвинь, чтобы один стол был, как на Кавказе положено. Зелень поставь, хлеб, сыр… Я тебя учить должен? Зачем ты здесь нужен, если я тебя учить должен? Ты к себе в туалет заходил? Мыла нет, полотенце грязное. Замени! Эй! — крикнул он хозяину вдогонку. — Быстро распорядись и встань у двери. Приедет человек — встретишь, поздороваешься, проводишь сюда и иди следующего встречать. Совсем идиот, — пробормотал Ларри в усы, когда хозяин вылетел из зала. — Ничего не понимает. Ты куда смотрел? — обратился он к следующему за ним по пятам начальнику охраны. — Чтобы впредь так было — посылай вперёд человека, пусть все проверит. Чтобы я этой ерундой больше не занимался.

К заходу солнца старики собрались все. Было их одиннадцать, с белыми усами, в папахах и черкесках, один — в генеральской форме, с золотой звездой Героя. Неторопливо обнялись, расселись за столом, с осторожным интересом поглядывая на чёрный костюм Ларри, повертели в тёмных пальцах стаканы с водкой, приготовились к продолжению разговора.

На самом деле позиции обозначились ещё на первой встрече. Республика была заброшена и никому не нужна. Курортный и туристический бизнес, которым когда-то кормилось население, сведён на нет чеченской войной, обострившимися вдруг межплеменными конфликтами и нарастающим вытеснением русских за предгорья. Промышленность развалилась, из любых десяти заводов хорошо если один работал, и то в непонятном режиме, сколачивая табуретки — единственную мебель, имеющую платёжеспособный спрос, и разливая по бутылкам минеральную воду. Традиционно сильная в этом регионе оборонка перестала существовать — орденоносные директора привидениями бродили по заброшенным цехам и скрежетали зубами от бессильной ненависти к демократам, олигархам и прочей жиреющей в Москве сволочи. Блестяще реализованная либеральными экономистами гайдаровской школы операция по уничтожению рабовладельческого колхозно-совхозного строя похоронила и сельское хозяйство, уцелели лишь нарезанные ещё Хрущёвым приусадебные участки да немногочисленные бараньи отары. Ограбленное реформами и обнищавшее население с утра заполняло дикие рынки, пытаясь наторговать на хлеб насущный, но покупать было некому.

В Москве про республику вспоминали от случая к случаю. То есть при наступлении даты очередных всенародных выборов или какого-нибудь придуманного Кремлём референдума. Тогда в аэропорту начинали приземляться чартерные самолёты, набитые журналистами, пиарщиками, социологами, группами поддержки кандидатов. На республику обрушивался золотой дождь, без счёта скупались войлочные шапки, папахи, разукрашенные сувенирные кинжалы, раздавались налево и направо фантастические обещания, невиданные деньги — десятки и сотни тысяч долларов в пакетах и сумках — начинали кочевать из рук в руки, оседая в карманах чиновников и самозванных лидеров общественного мнения.

Потом карнавал заканчивался, гости разлетались восвояси, и территория продолжала приостановленное было движение вниз.

Так что ничего нового в появлении очередных московских визитёров не было. Им что-то нужно, они привезли деньги и заплатят тому, кого сочтут полезным для своего дела. Что это за дело, никому не было интересно, потому что его успех или неуспех на территории не отразится никак. Важно лишь, на кого из местных сделают ставку гости.

Это хорошо, что рыжий грузин, приехавший с чернявым миллионером из Москвы, судя по всему, оказался умным человеком, который не считает собеседников дураками и баранами, не рассказывает сказки про политику, очередное светлое будущее и небо в алмазах. В открытую объясняет, что ему нужно и сколько готов заплатить. Спокойно, уверенно и с достоинством. С таким человеком можно говорить.

— У нас есть хорошие новости, — сказал Ларри, оглядывая собравшихся. — Но меня просили сегодня никому про это ещё не рассказывать. Поэтому я хочу, чтобы мы просто посидели за этим столом, поговорили о наших семьях, немного выпили. А завтра я приглашаю вас к нам, в дом, где мы живём с моим другом. Там мы обсудим дела.

Старики обиженно загомонили. Тот, что со звездой, приподнял ладонь. Все замолчали, будто по команде.

— Ты и твой друг — вы живёте у Якуба. Никто из нас никогда не переступит порог его дома.

— Я ещё в прошлый раз хотел сказать, уважаемые, — спокойно ответил Ларри. — Но тогда я не был готов. А у нас не принято говорить — я сделаю. У нас говорят — я сделал. Я — не бедный человек. Прямо скажу вам — я богатый. Очень богатый. Когда я прилетел в ваш город, я пошёл в гостиницу. В одну, в другую. Я там жить не могу. Мне там неудобно. И моему другу неудобно. А мы здесь будем долго — месяц, может быть, два. Мы посоветовались и решили, что лучше купим дом, сделаем все, как надо. Будем там жить, чтобы было удобно. Пока не купили — жили у того, про кого вы сказали. Сегодня уже переехали. Теперь у себя в доме живём. Я хочу, чтобы вы были первыми гостями в нашем доме. Завтра. А послезавтра к нам придёт в гости человек, у которого мы жили. Потом другие люди тоже придут. Мы — я и мой друг, — мы хотим, чтобы к нам приходили люди, сидели с нами за столом, пили вино. Я прошу, чтобы вы были нашими первыми гостями в вашей стране.

Старики переглянулись, помолчали. Тот, со звездой, встал:

— Сказано в Коране — поистине, те, которые разделили свою религию и стали партиями, ты не из них. Их дело — к Аллаху, потом Он сообщит им, что они делали. И ещё. Действуйте, и увидит ваше дело Аллах и посланник Его и верующие. И будете вы возвращены к ведающему тайное и явное. И Он сообщит вам то, что вы делали. Мы принимаем твоё приглашение с уважением и благодарностью. Завтра мы поговорим о делах.

По дороге к местному водочному королю Якубу Ларри заехал на Солнечную улицу, вылез из машины и поманил рукой охранника из машины сопровождения.

— Я дальше сам доберусь, — сообщил он. — А ты оставайся здесь и собери всех. У нас завтра вечером гости. Меньше суток у тебя времени. Я тебя прошу — постарайся, дорогой. Чтобы было, как в Москве, только лучше. Вот тебе деньги — потрать, сколько надо.

Охранник окинул взглядом каменный особняк с полуразобранной крышей и вытянулся в струнку.

— Будет исполнено, Ларри Георгиевич.

— Хорошо. Я на тебя рассчитываю. А сейчас соедини меня с Платоном Михайловичем.

— Алло! — сказал Ларри, когда охранник протянул ему трубку. — Ты где? А… Понял. Это хорошо. Смотри. У нас завтра гости. Тут такая история получилась, понимаешь… Я их пригласил, а потом только сообразил, что к Якубу они в жизни не пойдут. Это ты хорошо придумал, насчёт купить дом. Он, правда, немножко без крыши… Так что я сейчас на Солнечной, дал ребятам задание. Да. Да. Думаю, справятся. А так все хорошо прошло. Посидели. Потом стали друг другу подарки дарить. Я все свои зажигалки раздал, авторучки. Галстук с себя снял. Они мне тоже кое-что подарили. Так что всё нормально. Ты во сколько будешь?

Глава 15

Что было, что будет

Блез Паскаль

Между первым и вторым взрывами прошло меньше двенадцати часов: примерно в шесть тридцать вечера громыхнуло на Краснопресненской набережной, а в четыре утра уже на Новом Арбате.

Главное здание Хаммеровского центра — с кукарекающим золотым петушком и стеклянным, спускающимся прямо в фонтан, лифтом, с офисами, ресторанами и пальмами в кадках — подпрыгнуло от ударной волны и сползло вниз бесформенными мусорными кучами. Гостиница «Международная» зазвенела вылетевшими стёклами, потом на четвёртом этаже начался пожар, который удалось погасить только к середине ночи.

Среди постояльцев гостиницы обошлось без жертв, поскольку время было раннее и гости столицы, удалившиеся по своим делам, ещё не успели вернуться. Так и не удалось обнаружить сумасшедшую парочку, которая шумно возилась в номере на пятом этаже под завывания сирены и не реагировала на стук в дверь. Может, успели выскочить в последнюю минуту и раствориться в толпе, а может, так и сгорели — счастливыми.

Что же касается обитателей рухнувшего здания, то покойников считали сотнями. Прошедшая по цокольному этажу ударная волна поглотила не меньше ста человек, находившихся в вестибюле в момент взрыва. Они исчезли почти бесследно, остались только куски мяса и окровавленные обрывки одежды. В японском ресторане в это время готовили небольшой банкет по поводу чьей-то свадьбы. Гости, на своё счастье, собраться не успели, и по телевизионным каналам крутили изображение рыдающей невесты в белом платье рядом с оградой, в которой застрял вышвырнутый вихрем букет с ленточками.

Спасатели с собаками ползали в цементном облаке по развалинам, пытаясь обнаружить живых. Иногда раздавался крик, и сразу же сбегались люди.

Как это обычно бывает, прибыло невероятное количество начальства. Руководители всех рангов с мрачными и озабоченными лицами орали, махали руками, командовали, мешали спасателям и гоняли журналистов, не забывая при этом предстать перед телекамерами в нужном ракурсе.

Террористический акт, совершенный загадочной организованной группой под водительством Аббаса Гусейнова, поражал дерзостью и непостижимой бессмысленностью. Будто бы некто огромный, проходя мимо муравейника, небрежно швырнул окурок, и суетящиеся среди вспыхнувших сосновых иголок муравьи тщетно пытаются постичь смысл произошедшего.

Ещё более неожиданным был второй взрыв — на Новом Арбате. Включившие поутру телевизор, увидев бушующее пламя и снующих пожарных, сперва подумали, что запустили вчерашнюю картинку. И лишь потом до них начало доходить — картинка-то новая.

Удивительно, но здание, начинённое разнообразными конторами, приютившее театр Калягина и радиостанцию «Эхо Москвы», построенное ещё при раннем Брежневе, не рухнуло, перегородив улицу. Оно всего лишь выгорело дотла и торчало в начале проспекта подобно чёрному обелиску. Восемь охранников, находившихся ночью при исполнении в фойе первого этажа, испарились, превратившись в облачка пара.

Охвативший страну ужас смешивался с ненавистью к убийцам. Газеты, радио, телевидение, ораторы на стихийно возникающих митингах — все требовали немедленных и беспощадных действий. В Москве и в регионах начались погромы.

Назад Дальше