— И тоже практически невозможно, — вставил Алик запальчиво.
— Слово «практически» в протоколах не встречается. И следователями не используется. Практически убит или практически украл — чушь собачья. Несусветная. Что нам говорит принцип Оккама? Если отбросить все невозможное, то оставшееся — реально, каким бы фантастическим оно ни выглядело, — Гринчук почесал в затылке. — Ну решил прикинуть Ларен-ко, как это из такой штуки можно застрелиться. Ну в голову пришло — получится или нет? Сам-то что, никогда не делал глупостей? Вот и он: отстегнул магазин, приставил ствол, нажал на спуск и даже удивиться не успел — апостол Петр навстречу. Здравствуй, добрый человек, проходи, устраивайся. Что морщишься?
— Не знаю… Не лежит у меня душа к этому…
— Конечно, убийство — оно пошикарнее будет. Злодей проник сквозь стену в кабинет, дождался, пока принесут карабин, вылез, отобрал пушку, зарядил патрон, приставил-выстрелил и ушел назад, сквозь стену… Или нет, киллер спрятался в ящике стола или в шкафу. В сейфе, в конце концов. Вылез — дальше по тексту. И снова спрятался, переждал, пока все уйдут… — Грин-чук застегнул куртку и встал со стула, — Не получается детектив. Так, бытовуха… Но ты же знаешь, что даже в наше суровое время восемьдесят процентов всех убийств — это именно бытовые. Знаешь ведь? А самое опасное место на свете — ванная. А сколько народу от глупостей гибнет? Все, успокойся, отдыхай, веселись… Вон Машеньку куда-нибудь пригласи.
— Угу, — кивнул Алик. — В кафе. Кофе попить с орехами…
— Пожалуй, кафе она не оценит… Хотя, кто мы такие, чтобы знать желания женщин? — Гринчук протянул руку Алику. — Все, бывай! За телефон спасибо — я тебе должен. Не очень много, но достаточно. Обращайся, если что…
— Слушай, Юра! — удерживая руку Гринчука, спохватился Алик. — Отпечатки на карабине смотрели?
— Только его пальцы — никого постороннего. Не ломай себе голову, ничего не придумаешь. — Гринчук высвободил свою руку из пальцев Алика, помахал Маше и вышел на улицу.
Ага, не ломай голову. Еще не думай о белом медведе — так, кажется, наказывали в семье дедушки Ленина? Сядь на диван и не думай о белом медведе. Или о белой обезьяне? Да какая разница? Не думай о смерти Ларенко, Алик. Тебе только что как дважды два доказали, что нет других вариантов. Если не самоубийство, значит — несчастный случай. Третьего не дано. Не самоубийство. Точно. Значит — несчастный случай. Дурацкая шутка, закончившаяся трагедией.
Алик встал из-за стола, намотал шарф, натянул перчатки и шапочку. Может, и вправду пригласить Машеньку куда-нибудь? В кино? Отпадает, кинотеатры сдыхают потихоньку — холод, мрак, чушь… В кафе? Ты еще домой к себе пригласи, на равиоли.
— Спасибо, Маша! — сказал Алик, проходя мимо стойки, — До свидания.
— До свидания, — улыбнулась Маша, — Заходите!
— Обязательно.
Обязательно, повторил Алик, выходя на улицу. Юрка, наверное, прав — хорошая девушка, приятная. Только после развода Алик все еще не пришел в состояние готовности. Крутится в голове фраза про неудачника и нищенскую зарплату.
Ладно. Проехали. Машеньке только Алика до полного счастья не хватало.
Алик поехал домой.
Он честно пытался выполнить совет Гринчука и забыть об этом деле. Все, не его это дело. Нужно отдохнуть, прилечь на диван, включить телевизор… Здрасте, снова информация о покойном, только теперь разговор о несчастном случае. Показали брата погибшего — крепкий такой парень лет тридцати пяти. Держится уверенно, говорит спокойно, будто и не о родном человеке. Да, брат был иногда небрежен с оружием. Так получилось.
Так получилось.
Алик выключил телевизор, сел за письменный стол, подвинул к себе печатную машинку. Взять и соорудить детективный роман. Закрытая комната, все как положено: есть труп, есть оружие, нет подозреваемого и нет никакой возможности прилепить к делу злоумышленника. Алик настолько проникся мыслью о детективе, что даже занес руку над клавиатурой. Нужно придумать первую фразу, а там — пойдет.
«Выстрела никто не услышал…»
Алик потрогал клавишу с буквой «в», даже надавил легонько — рычаг с литерой приподнялся над общим рядом, замер в готовности. Нужно нажать чуть сильнее, не забыть перевести машинку в верхний регистр. «Выстрела никто не услышал…»
Точно, не услышал. Там такие двери, что можно было стрелять целыми днями. Хотя карабин грохочет так, что может прозвучать и сквозь две массивные двери с плотной обивкой. Но в приемной кто-то сидел, болтали, мог работать телевизор или играть музыка.
Ладно, просто примем к сведению — выстрела никто не услышал.
В одиннадцать сорок пять охранник отнес карабин. В двенадцать сорок пять был обнаружен труп. Час.
Вот интересно, сразу прозвучал выстрел, как только дверь за охранником закрылась, или через полчаса? Жена во сколько звонила? Уточнить бы, спросить. Жена ведь не сразу бросилась к секретарше, явно несколько раз перезванивала. Муж мог быть занят. Звонок — трубку с городского прямого не взял, может, вышел из кабинета. Звонок на мобильник — не взял. Может, пошел в туалет? Пять минут пауза и снова звонок на городской. И на мобильник. Сломаться оба сразу не могли, может, встреча важная. Кто может рассказать? Правильно, секретарша. Звонок ей в двенадцать сорок пять. То есть где-то в половине первого Ларенко уже был мертв.
Алик решительно отодвинул машинку, взял лист бумаги и написал на нем карандашом: 11–45. Подумал и добавил: охранник принес оружие. Принес оружие… То есть охранник был последним, кто видел шефа живым.
Так? Так…
Опаньки, прошептал Алик. Охранник. Черт-черт-черт…
Нет, в рамках полного бреда все могло выглядеть так: охранник берет карабин, заходит в кабинет, приставляет ствол к пиджаку шефа и нажимает на спуск. Если двери он за собой закрыл, то никто не мог услышать выстрел.
«Бабах!», охранник кладет карабин на стол и выходит, плотно прикрыв за собой сначала первую дверь, а потом вторую. Зачем плотно прикрыл? Понятно. А еще чтобы запах сгоревшего пороха не проник наружу. Возможно? Возможно.
Алик побарабанил пальцами по столу.
Очень возможно. Если брать отвлеченного абстрактного охранника. Технически он мог все провернуть. Шеф часто чистил оружие. Если задумал его убить, то нужно только дождаться вызова, приготовить в кармане патрон, в тамбуре засунуть его в патронник — это недолго. В конце концов, те, кто был в приемной, видели только, как закрылась наружная дверь. Сколько времени охранник стоял в тамбуре — никто засечь не мог. А хозяин кабинета видел только, как открылась внутренняя дверь. Можно хоть десять минут стоять между дверьми, собирать-разбирать оружие, досылать патроны и все такое. Потом войти и убить.
А, убив, можно даже не прощаться на пороге. Там и не попрощаешься толком — внутренняя-то дверь закрывается первой. Можно даже и не притворяться. Просто закрыть за собой дверь и сесть на стул или на диван в приемной. И ждать, когда будет обнаружен труп. И всех обмануть.
Всех, кроме гениального сыщика Алика Зимина.
Как ты дело раскрутил, похвалил себя Алик. Никто не смог, а ты, даже не побывав на месте преступления, не вложив пальцы в рану, все просчитал и раскрыл. Награду гениальному сыщику!
Но Юрка Гринчук был очень уверен. Совершенно уверен. У него бы хватило ума понять, что охранник вполне мог убить Ларенко. Алик однажды видел, как Гринчук тесты решает, те, что на айкью. Лихо это у него так получалось, у самого Алика выходило значительно хуже.
Алик пересел на диван, взял на колени телефон.
Вот позвонить и спросить у него, как же это так проморгали они убийцу. Ладно, потенциального убийцу, но проморгали же. Прокурор прозевал, менты не сообразили. Брат опять же ничего не заподозрил…
Алик взял трубку.
Или его волновало только доброе имя брата? Важно было, чтобы не самоубийство, чтобы и брата не позорить, и чтобы семья не страдала. Им и так плохо, но это несчастный случай. Не самоубийство. Брат приехал, чтобы спасать семью и имя брата. Ему было важно, чтобы дело… как это… переквалифицировали из «доведения до самоубийства» в «несчастный случай». И это помешало ему увидеть всю картину.
А вот сейчас господин Зимин позвонит товарищу Гринчуку и скажет… Спросит, а не рассматривали орлы-опера версию об убийстве? Гринчук помолчит пару секунд, потом скажет энергично «твою мать» и пообещает перезвонить. А уж когда перезвонит, то будет благодарен. Признает, что Алик не какой-то там щелкопер, а очень толковый журналист. И окажется Алик единственным, кому будет позволено писать об этом деле.
Алик набрал номер.
Гудок. Длинный. И еще раз длинный. И снова. Может, Юрки нет дома? По делу побежал. Вон с «сапогом» договорился о встрече и побежал.
— Да? — спросил Гринчук из телефонной трубки.
— Это я, — сказал Алик.
— И?
— Хотел спросить… — Алик кашлянул. — О Ларенко…
— Я же тебе сказал — нечего там искать. Несчастный случай. Там на всем деле гигантскими буквами написано — несчастный случай.
— Охранник.
— Что — охранник?
— Он мог убить, — сказал Алик тихо.
— Это как?
— Ну вошел, выстрелил, вышел…
— Не мог, — отрезал Гринчук.
— Да нет, мог. Смотри, это он сказал, что просто вошел и оставил карабин, а на самом деле мог свободно войти и застрелить… В тамбуре зарядить и потом…
— Не мог. Вот просто прими к сведенью, что не мог, и все.
— Но он был последним, кто видел Ларенко живым…
— Да, последним. И что?
— Так почему он не мог этого сделать? У него алиби нет, между прочим…
— Есть у него алиби, — сказал Гринчук. — Проверяли — есть.
— Какое может быть алиби?… — начал Алик, но Гринчук дослушивать не стал.
— Значит, слушай сюда и не говори, что не слышал, — с нажимом произнес Гринчук, — Мы с Сашей Ларенко все это еще прошлым вечером переговорили. И об охраннике тоже подумали.
— Ты знаком с братом Валентина Николаевича? — удивленно протянул Алик.
— А почему бы мне не быть с ним знакомым? В самом начале прошлого года я как раз дослуживал в спецназе, мы банду в Луганской области гоняли. Вот там и познакомились. Я пулю поймал, он меня вытаскивал. Немного пострелять пришлось, но в целом все обошлось…
— Знакомы… — растерянно повторил Алик.
— И мы пришли к выводу, что охранник здесь ни при чем. И ты — тоже ни при чем. Если надумал карьеру восстанавливать на этом деле — ничего не восстановишь. Сашка злой на ваших, как черт. Грозился головы отрывать, если кто-то полезет в семейные дела. Им и так хреново. Ты это понять можешь? Хреново. Нужно все это пережить, похоронить погибшего и дальше как-то… Ты можешь это понять?
— Могу.
— Ну вот и понимай, — сказал Гринчук и положил трубку.
— Вот и понимай, — сказал Алик.
То есть откуда-то у охранника есть алиби. Вот есть алиби, хоть ты тресни, хотя быть не может по определению. Как это получается?
Ведь все так логично укладывается — была у него возможность. Была ли причина — черт знает, а возможность — точно была.
Просто Гринчук завидует Алику. Вот прямо на ходу придумал охраннику алиби, чтобы держать Зимина на расстоянии, а сам сейчас начнет копать в этом направлении. Зацепит убийцу, раскрутит…
В конце концов, он это не от плохого отношения к Алику, а для соблюдения конспирации. Чтобы не было утечки, прежде чем убийцу возьмут. Вполне себе версия.
С этой мыслью Алик отправился в душ, а потом — спать.
Утром долго валялся в постели, не торопясь отправился на кухню, разогрел паек, сделал себе кофе.
За окном мело так, что дом напротив вроде как и не существовал.
Хорошо, что не нужно сегодня выходить на улицу, поздравил себя Алик. Завтра, кстати, тоже можно не выходить. И послезавтра — тоже. Нужно было бы пройтись, поскрести по сусекам материалов на полосу — на вторник нужно все-таки что-то принести в редакцию… Не факт, что это пойдет в номер.
Не факт, что некролог Ларенко, которым заменили его материалы, не был поводом намекнуть Алику, что редакция в его услугах больше не нуждается. На голой ставке, без гонораров, он долго не продержится. Да и его никто держать не станет, если не будет публикаций. И останется только писать детективные романы. Из книжных издательств Алика еще не выгоняли.
Ну что — он не сможет придумать внятный сюжет? Закрутить интригу? Вполне сможет. «Ага, — сказал кто-то в голове у Алика, — вот не смог же ты придумать алиби для охранника. Оно есть, а ты придумать не смог».
Не смог, честно признал Алик. Но, кстати, никто и не доказал, что оно есть. Гринчук сказал? Так Юрий Иванович и соврать может по служебной надобности.
— Пошло оно все к черту! — провозгласил Алик. Он достал с полки книгу и завалился на диван читать. Все — к черту.
А материал в следующий номер — будет. Есть в заначке кое-что о военных, о родной армии, бьющейся в судорогах, дай бог родовых, а не предсмертных…
И целый день Алик читал, сделав перерыв на обед и ужин. Потом смотрел кино. Правда, не успел переключить канал с новостей и узнал о том, что прощание с погибшим в результате несчастного случая предпринимателем и депутатом будет проходить в оперном театре завтра в десять утра.
Не пойду, сказал себе Алик.
И не хочу. И неинтересно слушать, как городской зверинец будет лить слезы по безвременно ушедшему.
Не желаю.
В десять Алик появился в оперном театре.