— У меня — нет, но вот там, в кафе… Я угощаю.
От халявы Протасов никогда не отказывался.
— Соточку, — сказал в кафе Алик.
— Соточку, — согласился Протасов, хотя по глазам было видно, что стакан коньяка тут был бы в самый раз.
Кафе «Айсберг» было удобно расположено, как раз напротив оперного тетра — далеко идти не пришлось. Себе Алик заказал чашку кофе. Варили тут его плохо, но все-таки варили, а не колотили из растворимого.
— Ну, земля ему пухом, — провозгласил Протасов и осушил емкость. — Царство небесное…
— А ты когда узнал о смерти? — спросил Алик.
Он прекрасно помнил, что, судя по записи, Протасов крутился возле кабинета, и это значило, что и в момент смерти работодателя он находился рядом. Но начать разговор как-то нужно. И правильно было дать возможность Протасову вспомнить, как близок он был к живому Ларенко, и как нечеловечески несправедливо обошлись с ним родственники покойного.
— Там я и узнал. В самый момент, можно сказать. Шеф назначил разговор. Представляешь — про телевизионную студию говорили. Я даже смету подготовил: что нужно для закупки оборудования, для работников. Ларенко ведь вышку купил. Радиовышку, сам собирался вещать на Город, мимо этих козлов из области. А особенно этого… — Протасов махнул рукой в сторону оперного театра. — Ну ты понял.
— Прямо в самый момент… — покачал головой Алик, — Значит, мог выстрел услышать?
— Не мог. Там такие двери… Диана музыку включила… Да и народу там было, все болтали…
— Много народу?
— Сам смотри — Диана, я, водитель, он всегда там сидит, Скорик…
— Это кто?
— Охранник, Васька Скорик.
— Это он карабин отнес?
— Он всегда оружие шефу таскал. — Протасов задумчиво повертел в руках бокал.
— Повторишь? — предложил Алик, пытаясь мысленно подсчитать, на сколько порций у него хватит денег.
— Можно, — вздохнул Протасов.
Алик сходил и принес еще коньяку.
— То есть охранник принес карабин, вышел и все время сидел в приемной? — подождав, когда Протасов приговорит коньяк, спросил Алик, — Его теперь, наверное, затаскают по допросам…
— Это с чего?
— Ну последний, кто видел шефа живым… Разговаривал с ним…
— Видел — да, а разговаривал — нет. С шефом последней Диана разговаривала, по селектору. Спрашивала, кофе нести или не нужно. Шеф сказал, что не нужно. А через полчаса его нашли мертвым… Такие дела…
— Такие дела… — повторил Алик.
Вот так рушатся версии. Красивые версии, логичные версии. Алиби хотел? Так вот тебе алиби!
За полчаса до того, как нашли тело, это получается в двенадцать пятнадцать… И это через полчаса после того, как охранник занес в кабинет карабин.
Выходит, что действительно был прав Гринчук. Совершенно прав.
— Ладно, — вставая, сказал Алик, — Пока. Мне пора.
— Уже уходишь? — печально спросил Протасов, посмотрев в свой пустой бокал.
— Ага, мне нужно, — Алик даже руку пожимать не стал, быстро вышел из кафе.
Все.
Итог истории подведен, ловить тут больше нечего.
Несчастный случай есть несчастный случай, и ничего тут не поделаешь.
Алик двинулся было к метро, но увидел, что из оперного театра выносят гроб.
Сперва шла вдова с детьми и внуками, рядом с ними — крупный парень лет тридцати, спортивного типа. Заплаканная девушка лет двадцати пяти постоянно вытирала глаза и сморкалась в платок.
Кажется, это была секретарша, Диана, о которой говорил Протасов. А спортивный парень — его Алик напрочь не помнил — наверное, охранник. Тот, что принес карабин, Скорик. Или кто-то другой из охраны.
Вот он что-то сказал брату покойного, тот оглянулся, кивнул и что-то ответил.
Ладно, в последний путь Ларенко проводят без моего участия, подумал Алик. Печально, конечно, но никто ему не виноват. С оружием нужно обходиться осторожно. Как верно говаривал старшина роты, когда Алик служил срочную, палка и та один раз в год стреляет. Банально, но верно.
Жизнь продолжается, нужно работать, а значит, предстоит Алику сегодня встреча с Вадимом, его армейским источником. Обещал Вадик поделиться информацией о новой оборонной стратегии родного государства.
Обещал и поделился.
Вадик сунул Алику папочку с бумагами, попрощался и двинулся обратно на службу.
— Там к тебе заходил милиционер, — сказал Алик, — Ты извини…
— Кто заходил? — спросил Вадим.
— Мент. Гринчук. Или не заходил?
— Никто не заходил. А должен был?
— Должен был. Если зайдет, поговори. Он позвонит сперва…
— Лады.
Значит, не заходил и не звонил, подумал Алик. А ведь вроде торопился и очень хотел. Странно. Позавчера вечером дома сидел, между прочим… Его дело. Воспользовался он номером телефона или не воспользовался, а все равно должен. Сам такие правила установил, вот пусть и выполняет.
День в результате получился странный. Такой насыщенный, каким давно не был. Настолько насыщенный, что Алик даже смог не вспоминать про белую обезьяну. Или медведя — он все время путал.
Выбросил смерть Ларенко из головы. Напрочь. Несчастный случай. Если бы ему сейчас даже денег предложили за статью с версией о самоубийстве или там о таинственном убийстве, то Алик послал бы заказчика с ходу, даже не задумываясь над размером гонорара.
Иногда приснившийся банан — это просто банан. И ничего более. Случаются несчастные случаи, и пусть это тавтология, но случаи случаются самые разные. Вон в конце декабря машина на темной улице сбила мужика. Тот приехал в гости из Владивостока. Ехал хрен знает сколько для того, чтобы на темной улице его насмерть убил грузовик. И пока менты оформляли бумаги на погибшего и фиксировали факт происшествия, на беднягу еще раз наехала машина. Потому что темно и тело с дороги не убрали. А вы говорите — совпадение.
Алик возвращался домой в приподнятом настроении, статья в ближайший номер обещала быть забавной и поучительной. А там, глядишь, жизнь наладится, появится в ней смысл, и Алик, наконец, соберется и пригласит Машу куда-нибудь…
Его ударили прямо возле подъезда.
Свет из окон освещал пространство перед домом, но Алик не смог разглядеть темный силуэт под козырьком крыльца, сунулся без опаски, что-то даже насвистывая, как вдруг навстречу выплыла тень, качнулась, блокируя попытку Алика от встречи уклониться, а потом свет погас.
Когда Алик пришел в себя, оказалось, что рук у него нет, ног нет, глаз тоже нет. Может быть, где-то его ноги с руками как-то существовали, но Алик их не чувствовал. Разве что немного боли, но она вполне могла оказаться фантомной. С глазами было проще — их завязали, повязка на лице чувствовалась вполне себе конкретно. И еще чувствовалось, что лежит Алик на чем-то твердом. Болезненно твердом. И твердое это все время подпрыгивало, трясло, лупило по суставам и коленям, а один раз даже изловчилось и опрокинуло Алика лицом вниз, на пахнущее мазутом и бензином нечто ребристое и резиновое.
Машина, не сразу сообразил Алик.
Его везли в машине, в каком-то микроавтобусе. Связали руки и ноги, завязали глаза и везли куда-то, довольно долго, если судить по онемевшим конечностям. Рядом с Аликом подпрыгивала и гремела пустая канистра. Несколько раз машину заносило, колеса взвизгивали, попав на лед, но это необязательно могла быть загородная дорога — в городе проезжую часть тоже не убирали.
Интересно, в связи с чем такая прогулка, даже как-то отстраненно подумал Алик. Его колотила крупная дрожь, но не от страха. Просто было холодно.
Машину начало бросать из стороны в сторону, как корабль во время шторма. Алик никогда не попадал на корабле в шторм, но почему-то именно это сравнение пришло ему в голову. На корабле в шторм.
«Бам!» — канистра подъехала, наконец, к своему попутчику и гулко приложилась об его голову.
Кто же его встретил и оглушил, подумал Алик. Нет, по голове врезала канистра, понятно, а вот кто его встретил и оглушил? Кандидатов было не много. Совсем не было кандидатов, если честно. Давно уже ничего такого не писал Алик, чтобы заслужить интимную поездку за околицу. В прошлую зиму — да, был вариант, но с тех пор прошла куча времени, да и разрулилось вроде все…
Неужто смерть Ларенко все еще никак не отпускает? Ерунда, никто не знает, что Алик интересовался этим делом… да и не интересовался он им на самом деле. С Гринчуком говорил. И с Протасовым.
Первый настоятельно рекомендовал не лезть в это дело. Очень настоятельно.
Алик приложился лбом о что-то твердое и вскрикнул от боли и неожиданности.
Говорил Юрка, что его приятель, младший брат покойного, очень не хочет, чтобы журналисты лезли в их семейные дела. Говорил? Говорил. А он?
Он и не лез. Ну разве что побеседовал с Протасовым, налил ему два раза по сто. Черт!
Машина подпрыгнула, Алик взлетел, а потом приложился об пол боком. Мать его так! Куда же его везут?
Он ведь ничего такого не сделал, просто спросил. С Юркой поговорил, а потом… потом с Протасовым… Случайно получилось ведь, совершенно случайно…
Юрка сам его нашел и сам все начал в подробностях рассказывать. Юрке нужно было получить телефончик… Так торопился и не позвонил… Не позвонил…
Неужели Гринчук?
А ведь…
Удар — какой-то угол врезался в Алика, чуть не сломав ребро.
А ведь Юрка… Он нашел Алика, перехватил в кафе, значит, ему это очень было нужно. Вначале рассказал все, потом выслушал его версию, потом стал уговаривать, чтобы не лез тот в это дело. И еще что-то было странным… Что-то еще было не так, было необычно…
«И за моего приятеля тоже, — сказал Юрка Гринчук, отдавая Маше деньги за кофе, — Я сегодня немного денег заработал, имею возможность шикануть…»
Деньги он заработал сегодня. Заработал деньги. Сегодня.
Накануне встретился с приятелем, капитаном милиции, который ему жизнь спас, и денег на следующий день заработал. Искал настойчиво Алика, но телефоном не воспользовался…
Странно? Странно. Дал возможность высказать все, что пришло Алику в голову, и просто посоветовал в дело не лезть. Спокойно, без надрыва посоветовал… А вот вечером, во время телефонного разговора, уже немного нервничал. И даже психовал. С чего? Что изменилось? Что изменилось за это время? Или это не за время изменилось, а в Алике что-то изменилось? Мысли неправильные пришли в голову, мысли об охраннике, который мог убить своего шефа…
Машина резко остановилась, Алик проехал на боку вперед, стукнулся головой.
Открылись, лязгнув, дверцы. Его зацепили за ногу и потащили.
Слишком поздно сообразил, что тащат его к выходу и цацкаться не собираются. Сгруппироваться он не успел, ощутил мгновение полета и приложился плечом о твердое и холодное. Воздух от удара вылетел из легких и не вернулся. Алик захрипел, но никто не бросился на помощь. Алика поволокли за ноги, пришлось напрячь шею, чтобы не стучать лицом по льду.
Ступенька или порожек — боль полоснула по лицу, холод и огонь одновременно. Алик закричал и получил удар по ребрам, на этот раз — точно ногой. Без злобы, но и без пощады.
— Заткнись, — сказал кто-то хриплым голосом. — Еще вякнешь — кляп забью.
Заскрипели двери, Алик преодолел порог, щека проехалась по холодному бетону.
Терпеть, приказал он себе. А то… а то кляп забьет… сволочь… Но ведь больно же…
Алика подняли, поставили на ноги… попытались поставить — ноги не держали, словно ватные. Они таки были, но не держали.
— Сука, — сказал тот же голос. — Я тебе…
— Я пытаюсь… — прохрипел Алик. — Я готов… готов сотрудничать… у меня уже это… стокгольмский синдром…
Ему, похоже, развязали руки. Алик не был в этом уверен, рук все еще не чувствовал. Его снова прислонили к чему-то, кажется к столбу. Что-то делали с кистями рук, потом боль взорвалась в плечах. Его привязали к столбу, завели руки за столб и связали, а ноги не держат — и весь вес пришелся на плечи. Больно… Больно-то как…
— Стоишь молча. Начнешь кричать — убью. Понял?
— По… понял…
От говорившего пахло одеколоном и водкой.
— Вот стоишь и молчишь.
Алик старательно дышал. Было больно, в горле что-то хрипело и резало. В ногах вдруг зашевелились иголки — сотни, тысячи иголок. Иголки двигались, разрывая плоть. Больно, очень больно.
Послышались шаги.
Это не тот, кто привязывал Алика. Это шел человек уверенный, имеющий право.
— Добрый… добрый вечер, — прошептал Алик.
— Даже так? — удивился подошедший. — Добрый?
— Конечно… Могли же просто голову проломить у подъезда… Если бы хотели. А тут просто стукнули… привезли… очень добрый вечер… Поболтать захотели?
— Неплохо, — сказал мужчина, — Совсем неплохо. Я ожидал худшего…
— А я… я вообще ни хрена не ожидал… Вы по поводу Ларенко?
— И снова — пять баллов.
Алик почувствовал, как повязку на его глазах потащили вверх.
— А может, не надо? — успел спросить Алик. — Я вас пока не видел, больше шансов уцелеть…
— Ничего. Будем считать, что она — условность. — Повязка исчезла.
Алик зажмурился, боясь, что свет ударит по сетчатке. Медленно приоткрыл глаза. Вокруг был полумрак. Пахло сыростью, цементом, горелой бумагой.
Перед Аликом стоял Александр Николаевич Ларенко, капитан милиции. Стоял и рассматривал Алика, как какую-то диковинку.
— Нравлюсь? — спросил Алик.
— Лицо мы все-таки немного повредили… — задумчиво протянул капитан. — И ведь просил, предупреждал… Чтобы без увечий.
— В открытом гробу хоронить планируете? — осведомился Алик.
Он не боялся. Вот совершенно не боялся. И сам был этому несказанно удивлен. Был уверен, все время был уверен, что в случае опасности испугается и все такое… Бывшая регулярно именовала его тряпкой, не способной на мужские поступки. А тут… Тут даже какой-то азарт появился, кураж…
А наплевать ему на то, что этот капитан его может на куски порвать. Наплевать — за что он сюда приказал притащить. Наплевать! Важно было только с вызовом смотреть ему в глаза и плюнуть в них, когда появится такая возможность.
Во рту вот только все пересохло — жаль. Атак бы плюнул. Вот честное и благородное слово — точно плюнул бы…
— Почему решили, что вас привезли из-за брата? — спросил капитан.
— А из-за кого? Больше как бы и не на что грешить… Меня Юрка подставил?
— Кто?
— Бросьте, товарищ капитан! Гринчук меня подставил, Юрий Иванович? Приятель ваш?
— Можно и так сказать, — медленно кивнул капитан.
— Вот ведь сволочь… — попытался улыбнуться Алик. — А ведь сколько притворялся порядочным человеком…
— Кто вас привез? — спросил капитан.
— Тест устраиваем?
— В том числе.
Алик задумался на минуту.
Значит, что-то не так с этой смертью… Что-то в ней не так…
— Александр Николаевич! — прозвучало слева.
Алик повернул голову и присвистнул. Скорик,
охранник покойного Валентина Николаевича. Кажется, нашел нового хозяина. Быстро.
— Что, Василий? — спросил капитан.
— Машину отгонять?
— Отгоняй. И посмотри снаружи, пока мы пообщаемся…
— Да что с ним общаться? — Скорик вдруг оказался возле Алика и коротко, без замаха, ударил под дых. — Ну какого беса он лезет в семейное дело? Какого? Сказано же ему было — отцепиться и не беспокоить Анну Ивановну. Ей и так сейчас плохо, а он…
Напрасно он так близко подошел. Алик как раз накопил слюны на один плевок. Тут же и потратил.
— Ах ты тварь! — Скорик замахнулся, но капитан успел перехватить его руку.
— Нам нужно поговорить…
— Нечего с ним… Я его тут на куски порву — и всех разговоров. Ненавижу журналюг, особенно любопытных. А Протасов сказал, что этот въедливый… Вот мы его и…
— Пойди к машине, Скорик. — В голосе капитана прозвучал металл и обещание больших неприятностей, если тот не послушает. — Я позову, если понадобишься…
Скорик ощерился, как волк, и вышел.
— Где мы? — спросил Алик.
— Какой-то заброшенный цех в лесу, — пожал плечами капитан. — Какая разница?
— Никакой… Так, разговор поддержать.
— Почему вы стали расспрашивать Протасова?
— А он сразу побежал стучать?
— Сразу. Он надеется вернуться к кормушке, — сказал капитан. — Так почему продолжали расспрашивать?