Как же он не подумал?
– Ладно. Я не могу обещать, что сломаю и твою жизнь. Слишком серьезное обязательство. Одно обещаю твердо – о том, что ты сделал, узнают все.
Он подбросил телефон.
– И если это разрушит твою жизнь, я плакать не буду.
Новое письмо. Уже третье. Его принес тот же лакей, и Разгут по конверту понял, что оно от прежнего отправителя. На сей раз он не стал играть с Иаилом ни в какие игры. Как только слуга – по имени Спиветти – ушел, Разгут схватил письмо и вскрыл.
Своим ответам на прежние два он уделил особое внимание. Они почти напоминали любовные послания. Не то чтобы Разгут когда-либо писал любовные письма. Нет, не так. Писал. В том Давнем Времени. И он тогдашний слегка отличался от теперешнего уродца. Нежно прощаясь с девушкой с кожей цвета меда, он выглядел как настоящий серафим. Серафим, с разумом острым, как алмаз – попробуйте разбить алмаз! – а не то покрытое плесенью убожище, которым он стал сейчас.
С тех пор прошло столько лет, а Разгут все еще помнит, как писал то письмо. Он забыл и лицо девушки, и ее имя. Просто золотистое расплывчатое пятно, намек на жизнь, которая могла быть у него, не стань он Избранным.
Если я не вернусь, написал он тогда, покидая столицу, изящным четким почерком, с резким наклоном вправо, – знай, что я пронесу память о тебе через все преграды, в тьму грядущего, за край горизонта.
Вот как-то так. Разгут помнил если не точные слова, то обуревавшие его тогда чувства. Не любовь, нет. Даже не влюбленность. Холодный расчет. Если его не изберут – а каковы шансы, что ему повезет среди такого количества добровольцев? – то, вернувшись домой, он сможет изобразить радость, и девушка с кожей цвета меда станет утешать его в своих объятьях. И, может быть, они даже поженятся и родят детей, и будут жить серой счастливой жизнью под «сенью» его неудачи.
Однако его избрали.
Тот восхитительный день. В Давнем далеке Разгут стал одним из двенадцати, и слава увенчала его. День Именования: такая честь. Свет над городом, звезды на небесах. Божественные звезды невидимы тем, кто внизу, но смотрят на них сверху, и это главное: боги видят и знают. Они – избранные.
Открыватели дверей, светочи во тьме.
Разгут так и не вернулся домой; он больше не видел той девушки, но получилось, что он не солгал ей, ведь так? Он помнил ее сейчас, за краем горизонта, во тьме грядущего. Грядущего, которое и представить не мог!
– Что она пишет?
Она.
Голос Иаила вывел Разгута из задумчивости. Письмо было не от девушки с шелковистыми волосами, а от женщины, которую он ни разу не видел, хотя и знал ее имя. В ней не было девичьей нежности, совсем не было, однако это не играло роли. Разгут изменился, и вкусы его изменились тоже. Нежность – слишком пресно. Оставим нежность бабочкам и птичкам. Как стервятников, его теперь привлекали более острые ароматы.
Порох и гниль.
– Огнестрельное оружие, взрывчатка, боеприпасы, – переводил Разгут для императора. – Она пишет, что может доставить тебе все, что требуется; все, что ты только пожелаешь. Если ты согласишься на ее условие.
– Условие! – прошипел-выплюнул Иаил. – Кто она такая, чтобы ставить условия?
Он шипел и плевался с тех пор, когда они получили первое письмо. Для Иаила сильные женщины были игрушкой, которую сломать трудно, но нужно. И потом пользоваться сломанной. Женщина что-то требует? Уступить женщине? Это приводило его в ярость.
– Она лучший вариант из всех, что у нас есть, – ответил Разгут.
Иного ответа Иаил бы не воспринял. Она падальщик. Зловонный кусок мяса. Порох, ожидающий язычка пламени.
– Никто никогда не предлагал тебе взятки. Выбирай. Или день за днем улещивать упрямых госсекретарей и смотреть, как они продираются сквозь минное поле общественного мнения, опасаясь собственного народа больше, чем тебя. Или дать простое обещание состоятельной даме и покончить с этим. Твое оружие ожидает тебя, император. И всего-то надо принять одно небольшое условие.
53
Мастер-класс для девочек
Когда Мик и Зузана зашли в вестибюль фешенебельного римского гранд-отеля «Сент-Реджис», разговоры стихли, посыльный замер, а элегантная матрона с тщательно уложенной сединой и следами подтяжки на лице вскинула руку к жемчужному колье, оглядываясь в поисках охраны.
Бэкпекеры не останавливались в «Сент-Реджис».
Никогда.
К тому же эти бэкпекеры, они выглядели… ну, тут было сложно подобрать слова. Некто в высшей степени проницательный мог бы предположить, что они переночевали в пещере, поучаствовали в битве – и, возможно, даже добирались сюда верхом на чудовище.
На самом деле они добрались сюда из Марракеша на частном самолете, но ошибившегося вполне можно было извинить: покидая Тамнугальт в дикой спешке, они не могли воспользоваться такими благами цивилизации, как душ или смена чистой одежды. Пожалуй, так никто из них не выглядел ни разу в жизни.
Управляющие и персонал отеля было предположили, что они сейчас попросят разрешения воспользоваться туалетом; да, время от времени случалось и такое – неотесанное простонародье пыталось прорваться внутрь и осквернить раковину и кафель налетом грязи. Вероятно, парочка из той же породы?
Впустивший их швейцар отводил глаза, уставившись на дверь: он осознавал, какой грех совершил, позволив быдлу прорвать периметр. Без сомнения, во времена минувшие стражника, допустившего такое оскорбление постояльцам, приговорили бы к смерти. Но что он мог сделать? Они заявили, что их ждут.
У стойки регистрации служащие обменялись взглядами гладиаторов на арене. Ты ими займешься или лучше я?
Победительница шагнула вперед.
– Чем могу служить?
Хотя слышалось совсем другое: «Общаться с вами – мой тяжкий долг. И вы у меня сейчас за это схлопочете».
Зузана приняла вызов. Перед ней стояла итальянка лет двадцати пяти, холеная и с лоском одетая. Недовольная. Нет, царственно недовольная. Ее глаза скользнули по Зузане вверх и вниз – и брезгливо вспыхнули, обнаружив покрытые пылью кроссовки на платформе. Хорошенькие кроссовочки зебрового окраса. От пущего отвращения красотка даже поджала губы. Будто собираясь с силами, чтобы сбросить устроившегося на рукколе слизняка.
Зузана бросила:
– Вы, возможно, выглядели бы симпатичнее, если бы сделали лицо попроще.
Упомянутое лицо сковало льдом. Ноздри раздувались, показывая весь масштаб нанесенного оскорбления. А затем, как в замедленной съемке, изящно выщипанные брови одной из женщин чуть приподнялись.
Бокс!
Зузана Новакова была хорошенькой. Ее часто сравнивали с куклой. Или с феечкой. Не только из-за хрупкого телосложения, но также и из-за тонко выписанного, будто фарфорового личика. Нежная кожа, округлые щеки, большие яркие глаза и – хотя каждого, сказавшего это, она бы прибила, – ротик, напоминающий очертаниями лук Амура. Однако все это внешнее изящество служило просто приманкой. Наживкой. Зузана Новакова не исчерпывалась кукольной внешностью. Далеко не исчерпывалась.
Решение бросить ей вызов было равноценно решению плотвички просто из интереса ткнуться губами вон в ту блестящую штучку, что колышется в волнах в игре света и тени, и внезапно обнаружить – ОЙ ЗУБИЩИ КОШМАР!!! – сидящую в засаде щуку.
Зузана людей не ела. Она их испепеляла презрением. И сейчас, в сверкающем позолотой, мрамором и хрусталем вестибюле одного из самых роскошных элитных отелей Рима, одним лишь поднятием брови в две секунды продемонстрировала мастер-класс.
Не обратить внимания на эту гримаску было невозможно. Безукоризненно ровная дуга, и в ней – удивление, веселое удивление, презрительно-веселое удивление, уверенность, осуждение, насмешка, даже жалость. Брови Зузаны напрямую обращались к бровям итальянки, каким-то образом говоря: «Мы не предполагали мыться в вашей раковине. Ты просчиталась. Не нарывайся».
Итальянские брови приняли послание и передали его своей хозяйке, рот которой немедленно утратил брезгливое выражение охотницы на слизняка. Она получила первый намек на грядущее унижение еще раньше, чем Мик мягко, почти извиняясь, сказал:
– Для нас забронирован Королевский люкс?
– Королевский… королевский люкс?
Королевский люкс в отеле «Сент-Реджис» видел монархов и рок-звезд, нефтяных шейхов и оперных див. Даже в обычное время номер стоил двадцать тысяч долларов в сутки. А сейчас времена были необычные. Рим находился в центре внимания, сюда со всех концов мира стекались любопытствующие, паломники, журналисты, государственные делегации, фанатики, безумцы и прочая публика. Свободных мест в гостиницах просто не осталось. Семьи массово сдавали приехавшим балконы и погреба – даже крыши, – и полиция еле успевала разгонять все новые палаточные городки.
Зузана и Мик не знали, во что номер обошелся Кэроу – или ее фиктивной бабушке, Эстер, или кто там оплачивал счет. Прежде в такой обстановке они чувствовали бы себя страшно неловко, крестьянами в присутствии господина. В точности так, как ожидала служащая отеля. Однако после того, что им пришлось пережить, эта лощеная, утонченная публика напоминала Зузане дорогие туфли, пылящиеся в коробке триста шестьдесят два дня в году. Так же, как туфли, эти люди, завернутые в три слоя ваты, воспринимали жизнь только как череду гала-событий в маленьком тесном мирке. Как глупо. Как скучно. Нет, для нее теперь въевшаяся за время путешествия грязь и эксцентричное несоответствие собравшемуся здесь бомонду стало доспехами.
Я заработала эту грязь.
Уважение. И грязь.
Зузана подтвердила:
– Именно. Королевский люкс. Предполагается, что нас здесь ждут.
Она скинула с плеч рюкзак. Он упал на пол, взметнув облако пыли. Подняла руки – не столько, чтобы растереть уставшие плечи, сколько чтобы продемонстрировать пропотевшие концентрическими кругами подмышки. Множественно пропотевшие. Они напоминали годовые кольца на срезе деревьев и были для нее отчего-то очень важны. Как напоминание о той страшной сказке, в которую ей довелось попасть… куда, вероятно, не суждено было попасть другим.
Эту рубашку она стирать не станет. Никогда.
– Разумеется.
Сейчас голос итальянки звучал совсем иначе. Наблюдать, как она борется с собой, было забавно: губы дергались, то складываясь в недовольную мину, то расслабляясь; нос морщился, глаза то широко распахивались, то приобретали стальной прищур. Она была посрамлена. Брови, которые она поднимала в старательной любительской гримаске, теперь вернулись на место постоянной дислокации, где и оставались до конца беседы: тире, разжалованное до дефиса.
Мика и Зузану немедленно препроводили к лифту. Вознесли наверх. Провели в нелепую помпезную прихожую.
Где они и воссоединились с остальной частью компании.
54
«Липовая» бабушка
Из практических соображений они разделились в аэропорту Чампино на окраине Рима, где сел арендованный Эстер самолет. Зузана и Мик – единственные официальные пассажиры – спустились по трапу и отправились проходить таможню и пограничников, а остальные провернули номер с исчезновением прямо у люка и отбыли в гостиницу по воздуху. Зузана и Мик взяли такси.
Ожидая их появления в гостиной люкса, Кэроу устроилась на диване, обитом зеленым вышитым шелком. На позолоченном столе расположились карта Ватикана, открытый ноутбук и композиция из свежих фруктов, включая ананас – казалось, можно взять целиком и откусить. Кэроу не отводила взгляда от кисти винограда, но боялась трогать, чтобы сооружение не рассыпалось.
– Бери, если хочешь, – сказала «бабушка», Эстер ван де Влут, поглаживая босой ногой мускулистую спину гигантского пса, разлегшегося у ее ног.
Эстер, хоть и немыслимо богатая, не принадлежала к породе немыслимо богатых женщин, которые сохраняют молодость, ложась под нож пластического хирурга, или сидят на безрадостной диете, или носят тугую одежду от дизайнеров, более подходящую для манекенов.
На ней были джинсы и туника, купленные в супермаркете, седые волосы собраны в слегка растрепанный пучок. Она не ограничивала себя, чему свидетельством были плюшка в руке и мягкий изгиб бедер и бюста. Сохранность – ну, точнее говоря, кажущееся семидесятилетним почти стотридцатилетнее тело – обеспечивалась не хирургическим скальпелем или диетой, а загаданным желанием.
Бруксис – самая сильная из монет, платить за которую полагалось самую большую цену и только раз в жизни. Почти все поставщики Бримстонуна тратили их на одно и то же: долгую жизнь. Заранее нельзя было знать, насколько длинной она станет. Кэроу знала одного бодрого охотника-малайца, которому ко времени их встречи было за двести. Казалось, это вопрос силы желания. Большинство людей уставали от жизни раньше. Сама Эстер говорила, что не знает, смерть какого числа собак она готова оплакать.
Она и теперь не утратила молодость, находясь в расцвете сил и здоровья. У генералов Ли и Гранта были лошади, звавшиеся Путешественник и Мафусаил. Мастифы Эстер носили те же имена. Это была уже шестая пара живущих с ней псов, и теперь очередь дошла и до американской истории.
Кэроу посмотрела на горку с фруктами.
– Вероятно, потребовалось несколько часов, чтобы сложить.
– Ну, их труды отлично оплачены. Ешь.
Кэроу взяла кисть винограда, радуясь, что сооружение не рухнуло.
– Учись получать удовольствие от денег, моя дорогая.
Эстер произнесла это так, будто инициатива исходила от самой Кэроу, а Эстер назначена ее проводником в мире роскоши. Помимо текущих дел, которые на протяжении многих лет Эстер выполняла для Бримстоуна: записывала Кэроу в школу, добывала для нее поддельные документы и тому подобное, – «бабушка» вела для Кэроу бухгалтерию, открывала многочисленные банковские счета и, конечно, знала «стоимость» Кэроу куда лучше, чем сама девушка.
– Урок номер один: нас не волнует, сколько сил потрачено на создание этой горки. Мы просто едим фрукты.
Кэроу качнула головой:
– На самом деле мне ни к чему этому учиться. Я не собираюсь здесь задерживаться.
Эстер обвела взглядом номер люкс:
– Тебе не нравится отель?
Кэроу тоже осмотрелась. Удар по органам чувств – словно дизайнеру заказали воплотить на пятидесяти квадратных метрах идею изобилия. Высокие, сводчатые, отделанные золотом потолки. Красные бархатные драпировки – будуар вампирши, да и только. Везде позолота. Огромный рояль; серебряное блюдо с пирожными отражается в его матовой мерцающей поверхности. Стены отделаны гигантским гобеленом со сценами коронации.
– Ну, не особенно. Но я не об отеле – о Земле. Я здесь не останусь.
Эстер посмотрела на нее, словно удивляясь, как можно бросить оставленные Бримстоуном деньжищи.
– В самом деле. Конечно. Учитывая тот осколок рая, – она кивнула на соседнюю комнату, – не могу сказать, что я тебя виню.
Эстер была… под впечатлением от Акивы. Когда Кэроу их знакомила, «бабушка» тихонько воскликнула: «О!» И сейчас заметила:
– Не то чтобы я знала точно… Подозреваю, некто принес во имя любви большууую жертву.
Обсуждать тему любви девушке не хотелось. Впрочем, ничего странного, что их чувства бросаются в глаза. Она призналась:
– Не думаю, что я чем-то жертвую.
Жизнь в Праге уже казалась ей далеким сном. Когда-нибудь она будет скучать по Земле, но сейчас ее разум и сердце занимали мысли о том, что происходит в Эреце, его тревожное настоящее и будущее. О, Нитид, божественные звезды, да кто угодно! Пожалуйста, ну пожалуйста, пусть наши друзья останутся в живых.
И конечно, как заметила Эстер, Акива был важной частью этих мыслей и тревог.
– Пусть так. По крайней мере, получай удовольствие от роскоши прямо сейчас. Разве такая ванна – не прелесть?
Кэроу кивнула. Ванная комната была больше, чем вся ее квартира в Праге, и каждый сантиметр отделан мрамором. После мытья влажные благоухающие волосы рассыпались по плечам.
Она взяла карту и разложила на диване между ними.
– Где поселили ангелов?
У нее был очень простой план, и осталось лишь узнать местонахождение Иаила. Ватикан, может, и мал для того, чтобы считаться государством, но в нем чертова прорва закоулков, в которых искать не переискать.