— Очень скоро вам предоставится такая возможность! Прощайте! Мне нужно работать. — И мистер Грин повернулся к столу.
— Напрасный труд, — сказал мистер Кэрилл, доставая табакерку. — Вы можете искать до скончания века, но ничего не найдете — если, конечно, не разломаете стол на кусочки. Там есть тайник, мистер Грин. И я мог бы продать вам его секрет.
Шпик вновь обернулся, впившись своими проницательными глазами в лицо Кэрилла.
— Продать? Он того не стоит.
— Вы так полагаете? Фу! Там лежит письмо, которое я привез из Франции и которое вы с таким усердием искали в Мэйдстоуне, мистер Грин. — Кэрилл постучал пальцами по полированной столешнице. — Но без моей помощи вам его не найти. Тайник очень хорошо спрятан. Так что же, сэр, не хотите ли поторговаться? Это могло бы сберечь вам уйму времени и сил.
Мистер Грин смотрел на него, задумчиво облизывая губы, словно кошка.
— И что вы предлагаете? — холодно спросил он. Его мозг напряженно работал — Грин пытался сообразить, что кроется за откровенностью мистера Кэрилла, в искренность которого шпик, разумеется, не поверил.
— Мне известно не только имя, — сказал Кэрилл. Он постучал пальцами по табакерке, и в этот момент память подсказала ему, что нужно делать. — Вы видели «Неразлучную парочку»? — спросил он.
— Неразлучную парочку? — повторил мистер Грин и, озадаченный, пустил в ход свой тяжеловесный юмор: — Я не видывал неразлучных парочек — все они рано или поздно разлучаются.
— Ха! Да вы шутник! Но я-то говорю о пьесе «Неразлучная парочка».
— А, пьеса? Кажется, видел — несколько лет назад, когда ее играли впервые. Но какое это имеет…
— Вы сейчас поймете, — сказал мистер Кэрилл с улыбкой, которая очень не понравилась шпику. — Вы помните уловку сэра Гарри Уайлдерса, к которой он прибег, чтобы избавиться от настырного старого болвана? Вы помните, как он это сделал?
Мистер Грин чуть склонил голову, внимательно и нетерпеливо глядя на Кэрилла.
— Нет, не помню, — сказал он и, чтобы быть готовым к любой неожиданности, сунул руку в карман, где лежал пистолет. — И что же он сделал?
— Я покажу вам, — ответил мистер Кэрилл. — Сэр Уайлдерс поступил вот так… — И он резким движением швырнул содержимое табакерки в лицо шпика.
Мистер Грин отскочил назад и, вскрикнув от боли, закрыл глаза руками, невольно сыграв роль надоедливого старого болвана из комедии. Глаза щипало и жгло так, что он был не в силах открыть их, и мистер Грин в бешенстве метался по комнате, завывая, как пожарная сирена.
— Это скоро пройдет, — успокоил его мистер Кэрилл. — Уйметесь, и боль уляжется. — Он подошел к двери, распахнул ее и позвал: — Эй, подойдите кто-нибудь!
На его крик прибежали сразу трое. Кэрилл взял за плечи ослепшего, ревущего от боли мистера Грина и передал его попечению слуг.
— С этим джентльменом случилась неприятность. Дайте ему теплой воды — пусть промоет глаза… Это пройдет, мистер Грин, я уверяю вас — это скоро пройдет.
Он закрыл дверь, запер ее и обернулся к Гортензии, мрачно улыбаясь. Затем он быстрым шагом подошел к столу, девушка за ним. Кэрилл вынул нижний правый ящик в верхней части секретера — так же, как это делал чуть больше недели назад лорд Остермор. Сунув руку в образовавшееся отверстие, он несколько секунд водил рукой по внутренним стенкам, но безрезультатно. Затем прошелся по ним еще раз, ощупывая доски более тщательно, дюйм за дюймом, и наконец услышал щелчок. Распахнулась дверца тайника, мистер Кэрилл вынул из углубления бумаги и развернул их. Это были те самые документы, которые он уже видел — письмо короля и ответ Остермора, подписанный и готовый к отправке.
— Их нужно сжечь, — сказал мистер Кэрилл, — и сжечь немедля — в любой момент Грин может вернуться или прислать своего человека. Позовите Хамфриза. Пусть принесет свечу.
Когда Гортензия вернулась в библиотеку, она была крайне взволнована.
— Уезжайте! Прошу вас! — умоляющим голосом сказала девушка. — Вы должны немедленно вернуться во Францию.
— Да, оставаться здесь опасно. И все же… — Кэрилл протянул к Гортензии руки.
— Я поеду за вами, — пообещала она. — Я отправлюсь сразу после того, как его светлость поправится, или… или умрет.
— Вы хорошо все обдумали, милая? — спросил мистер Кэрилл, обнимая девушку и глядя ей в глаза.
— Я не смогу жить без вас.
Его вновь охватило сомнение.
— Расскажите лорду Остермору — расскажите ему все, — попросил Кэрилл. — И прислушайтесь к его совету. Его мнение — это мнение общества.
— А что мне общество? Во всем мире для меня существуете только вы! — воскликнула она.
Раздался стук в дверь. Кэрилл отстранил от себя Гортензию и открыл замок. На пороге стоял Хамфриз с зажженной свечой в руках. Мистер Кэрилл взял ее, поблагодарил слугу и закрыл дверь перед его носом, не обращая внимания на то, что Хамфриз явно собирался что-то ему сказать.
Мистер Кэрилл вернулся к столу.
— Нужно убедиться, что там больше ничего нет, — сказал он и сунул свечу в тайник. Сначала ему показалось, что там пусто, но когда свет проник дальше, он увидел в глубине тайника что-то белое. Мистер Кэрилл протянул руку и достал маленький пакет, перевязанный лентой, которая когда-то была зеленой, но теперь выцвела и пожелтела. Положив пакет на стол, он вновь принялся за поиски, но больше в тайнике ничего не было. Кэрилл закрыл его и вставил на место ящик. Гортензия наблюдала за ним, стоя по другую сторону стола. Кэрилл сел и взял пакет в руки.
Лента легко развязалась, и из пакета высыпались с полдюжины листков, рассыпавшись по столу. От листков шел смешанный запах затхлости и духов, которыми их пропитали много лет назад.
Мистер Кэрилл развернул один из сложенных листков и увидел, что это было письмо на французском; чернила выцвели и пожелтели. Тонкий изящный почерк был ему знаком. Мистер Кэрилл взглянул на подпись, стоявшую в конце письма. Перед глазами поплыло: «АНТУАНЕТТА». «Celle qui t'adore, Antoinette», — прочитал Кэрилл, и слова эти, казалось, заслонили собой весь мир; все его сознание, каждая клеточка его существа, его чувства сосредоточились на них — он видел след мечтаний обманутой женщины.
Читать он не стал. Ему показалось кощунственным читать письмо девушки, его матери, человеку, которого та любила и который жестоко обманул ее.
Мистер Кэрилл рассмотрел и другие письма; он разворачивал их одно за другим, убеждаясь, что в них написано примерно то же самое, что и в первом. Просматривая их, он поймал себя за мысли — как странно, что Остермор так берег эти листки. Возможно, что он положил письма в тайник и забыл о них. Такое объяснение куда лучше согласовывалось с тем, что Кэрилл знал о своем отце, чем предположение, будто столь холодный, эгоистичный человек был настолько покорен исполненными нежности посланиями, что решил их сберечь.
Кэрилл механически перебирал письма, совсем забыв о необходимости сжечь найденные им компрометирующие документы, забыв совершенно обо всем, даже о Гортензии. Она же молча смотрела на него, поражаясь медлительности и в еще большей степени — печали, набежавшей на его лицо.
— Вы что-то нашли? — наконец спросила она.
— Призрак, — ответил он напряженным голосом, в котором звенел металл, и как-то необычно усмехнулся. — Пачку любовных писем.
— От ее светлости?
— Ее светлости? — Кэрилл поднял глаза, и на его лице появилось такое выражение, будто бы он не мог понять, о ком идет речь. Потом грубые черты лица увешанной драгоценностями размалеванной Изабель заслонили в его видении милый образ матери, который он представлял себе по картине, висевшей в Малиньи, и мистер Кэрилл вновь рассмеялся. — Нет, не от ее светлости, — сказал он. — От женщины, которая любила графа Остермора много лет назад. — И Кэрилл взял седьмой листок, последний из этих жалких призраков — седьмой, роковой листок.
Он развернул письмо и, нахмурившись, склонился над столом. Из его груди вырвался тяжелый вздох. Он сжался в кресле, затем внезапно выпрямился, устремив перед собой невидящий взгляд. Потом он провел рукой по лицу, издав странный горловой звук.
— Что случилось? — спросила Гортензия.
Кэрилл не ответил; он вновь впился глазами в бумагу. Некоторое время он сидел неподвижно, потом трясущимися пальцами схватил остальные письма, развернул одно из них и принялся читать. Пробежав глазами несколько строк, он воскликнул:
— О, Господи! — потрясенный, он взмахнул руками, в одной из которых была зажата лента, но затем его порыв угас, и он уронил ленту на пол. Мистер Кэрилл не обратил на нее никакого внимания и даже не объяснил, зачем он взял ленту со стола. Он поднялся на ноги. На его лице проступила смертельная бледность, и Гортензия увидела, что он дрожит всем телом. Мистер Кэрилл собрал письма и сунул их во внутренний карман.
— Что вы делаете? — воскликнула девушка, желая вырвать Кэрилла из охватившего его оцепенения.
— Мне нужно увидеть лорда Остермора! — крикнул он и пошел к двери, пошатываясь, словно пьяный.
Глава 19
Смерть лорда Остермора
В прихожей, примыкающей к спальне лорда Остермора, графиня беседовала с Ротерби, которого она вызвала, как только ее супруга постиг удар.
Ее светлость сидела в кресле у окна; Ротерби стоял рядом, облокотившись об оконную раму. Они тихо и серьезно переговаривались, из чего можно было сделать вывод о том, что речь идет о тяжелом положении, в котором оказался граф. Так оно и было, правда, ее светлость обсуждала с сыном скорее политическое положение лорда Остермора, чем его здоровье. После того, как графу предъявили обвинение и послали к нему агента, который должен был его арестовать, угроза разорения и нищеты стала более чем реальной. По сравнению с этой проблемой вопрос жизни и смерти графа представлялся им мелким, незначительным; интерес, который они проявили к сообщению врача лорда Остермора сэра Джеймса о том, что еще сохраняется надежда, был скорее показным.
— Будет он жить или умрет, — заявил виконт, когда доктор ушел, — это не меняет наших планов. Мы должны действовать. — И он еще раз повторил вкратце то, о чем шла речь до прихода доктора: — Если бы удалось скрыть доказательства измены, которую отец затевал на пару с Кэриллом, я мог бы уговорить лорда Картерета прекратить судебное разбирательство, на котором настаивает правительство, и в таком случае нам нечего бояться конфискации.
— Но если бы он умер, — хладнокровно заявила графиня так, словно лорд Остермор был ей совершенно чужим человеком, — то этой опасности вовсе не существовало. Они не смогли бы взыскать убытки с мертвеца.
Ротерби покачал головой.
— Вы не правы, мадам, — сказал он. — Они могут взыскать долги с его наследников и конфисковать поместье. Именно так и поступили с канцлером Крэггзом, хотя он и застрелился.
Графиня подняла свое худощавое лицо и посмотрела сыну в глаза.
— Ты и впрямь рассчитываешь на то, что лорд Картерет станет с тобой разговаривать?
— Да, если я сумею дать ему неопровержимые доказательства того, что заговор действительно существует и что сторонники Стюарта готовят восстание. Доказательства, которых хватит, чтобы лорд Картерет и правительство решили заплатить ту ничтожную цену, о которой я прошу — прекратить преследовать моего отца за сотрудничество с Южноморской компанией.
— Но это может еще ухудшить его положение, Чарлз, если он выживет.
— Эй, матушка, ну что вы все твердите одно и то же? Я вовсе не такой дурак, как вам кажется! — воскликнул Ротерби. — Второе условие, которое я намерен поставить — неприкосновенность отца. Как только раскроется заговор, жертв будет с избытком. Они могут начать хотя бы с этого шута Кэрилла, который и затеял свару.
Леди Остермор сидела, задумчиво глядя в залитый солнцем сад, где легкий ветер раскачивал ветви деревьев.
— Где-то в его столе, — сказала она, — спрятан тайник. Если у него есть документы, которые им нужны, то они, конечно, лежат там. Может быть, ты их поищешь?
Виконт мрачно усмехнулся.
— Я уже видел их, — ответил он.
— Как? — возбужденно воскликнула графиня. — Ты взял бумаги?
— Нет. Но я отправил за ними человека, более опытного в таких делах; к тому же, у него по счастливой случайности оказался ордер. Это агент министра.
Ее светлость выпрямилась.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Не нужно волноваться, — успокоил ее Ротерби. — Этот человек, некто Грин, находится у меня на жалованье — так же, как и у министра. Ему куда выгоднее действовать в моих интересах. Грин — жадный, корыстный пес, готовый загонять и травить дичь, лишь бы за это хорошо платили. К тому же, он готов пожертвовать своим ухом, только бы упечь Кэрилла на виселицу. Я пообещал ему это, а также тысячу фунтов, если нам удастся избежать конфискации поместья.
Миледи смотрела на Ротерби глазами, в которых читались удивление и ужас.
— Ему можно доверять? — задыхаясь, спросила она.
Виконт негромко рассмеялся.
— Можно, ведь ему обещана тысяча фунтов. Как только мистер Грин услышал об обвинении, предъявленном моему отцу, он устроил так, чтобы именно ему поручили арестовать графа. Получив ордер, он первым делом пришел ко мне и все рассказал. За тысячу фунтов я купил его со всеми потрохами. Я велел мистеру Грину отыскать не только доказательства того, что мой отец получал неправедные доходы, но также и бумага, свидетельствующие о его связи с якобитским заговором, в который его втянул наш приятель Кэрилл. Именно этим Грин сейчас и занимается. Закончив обыск, он сообщит мне о результатах.
Графиня медленно, задумчиво кивнула.
— Ты все предусмотрел, Чарлз, — похвалила она сына. — Если твой отец выживет, будет совсем нетрудно…
Внезапно она замолчала и обернулась; Ротерби тоже поднял глаза и поспешно отошел от окна.
Дверь спальни распахнулась, и оттуда вышел сэр Джеймс, бледный и взволнованный.
— Мадам… Ваша светлость… Господи боже мой! — Его губы тряслись, руки выделывали какие-то невероятные жесты.
Графиня поднялась на ноги, приняв надменную, суровую позу. Виконт нахмурился. Взглянув на него, сэр Джеймс испуганно попятился, всем своим видом выражая величайшую скорбь.
— Мадам… Его светлость… — Исполненный печали жест доктора красноречиво свидетельствовал о том, что он не осмеливался передать словами.
Леди Остермор шагнула вперед и взяла сэра Джеймса за руку.
— Он умирает? — спросила она.
— Крепитесь, мадам, — ответил доктор.
Неуместное в такой момент замечание рассердило ее светлость. Она была раздражена и не скрывала этого.
— Я спросила, он умирает? — повторила графиня с холодной яростью в голосе, отметая все попытки увильнуть от прямого ответа.
— Ваша светлость… он умер, — запинаясь, проговорил доктор, опустив глаза.
— Умер? — оцепенело произнес Ротерби, стоя за спиной матери.
Губы ее светлости шевельнулись, но она не смогла произнести ни слова. Она покачнулась и прижала руку к лицу. Ротерби тут же подхватил мать и усадил ее в кресло. Графиня сразу как-то обмякла. Силы покинули ее.
Сэр Джеймс протер лоб миледи мокрым платком, дал ей понюхать аммиак, приговаривая бессмысленные, банальные слова утешения. Пораженный внезапным известием, Ротерби двигался словно автомат, помогая доктору и поддерживая мать.
Постепенно к леди Остермор вернулось присутствие духа. Было странно видеть, как сильно расстроила ее потеря человека, которого, казалось, она так мало ценила и о возможной кончине которого совсем недавно говорила столь равнодушно.
Почти тридцать лет они с лордом Остермором состояли в освященном церковью законном браке, хотя любви между ними никогда не было. Он женился на графине, соблазнившись ее богатством, которое быстро промотал, и материальное положение семьи было весьма стесненным. Между супругами постоянно вспыхивали ссоры, и рождение сына, которое должно было сблизить родителей, лишь ухудшило их отношения. Ребенок рос грубым, бесчувственным, истинным сыном своих родителей. Тридцать лет ее светлость прожила, словно рабыня, душа ее огрубела и очерствела, а от красоты, которой некогда блистала эта женщина, не осталось и следа. У графини не было причин любить мужчину, который никогда ее не любил, однако за долгие годы она привыкла к нему. Тридцать лет они прожили вместе, хотя их брак и не был счастливым. Еще вчера граф был жив и полон сил — упрямый, сварливый, но живой. И вот от него осталась лишь бренная оболочка, которой отныне суждено было гнить в земле.