Сашенька расстегнула английскую булавку и молниеносно воткнула ее в налитый кровью глаз. Тот лопнул, как гнилой помидор на жаре, обдав содержимым лицо девушки. Теряя сознание, она слышала издалека звериный крик, страхи отошли, и душа Сашеньки Бове на время переместилась в иное измерение…
Она пришла в себя в какой-то светлой комнате, с решетками на окнах и открытой дверью, в проеме которой мелькали милицейские фигуры. Она полулежала на скрепленных вместе стульях, как обычно бывает в актовых залах, над ней склонилось женское лицо в медицинской шапочке и спросило:
– Лучше?
А ей совсем не было плохо в забытьи, потому она вновь попыталась было отключиться, но рука с алым маникюром прямо-таки воткнула ей в нос ватку с нашатырем. Сашенька закашлялась, в мозгу развиднелось, и она, сев прямо, четко спросила:
– Вы с какой подстанции?
– С тринадцатой.
– У вас там Федякин, я знаю… Я с четвертой… Ручьев у нас…
– Вы – доктор? – недоверчиво спросило женское лицо в медицинской шапочке.
– Бове моя фамилия… Я – психиатр…
– Там решают, что с вами делать, – вдруг заговорщицки зашептала медичка. – Мы сотрудничаем с Тверским отделом… Ну, знаете, как это бывает… Вы там глаз кому-то выкололи! Вытек из глазницы, как яйцо из скорлупы… Я вас минут десять оттирала…
– Спасибо…
– По женской части не трогали?
– Чуть-чуть…
– Ну, чуть-чуть не считается!..
Неожиданно Сашенька услышала громкий голос с ярко выраженным кавказским акцентом.
– Если меня не хотите слушать, – продолжал голос уверенно, – министр вам прикажет!
Сашенька узнала голос Зураба, и тотчас ее тело расслабилось, сразу захотелось спать, но она держалась, слушая разборки, проходящие в коридоре.
– Она нашему сотруднику глаз выколола! – приводил доводы полковник Журов. – Такая маленькая, а садистка!
– А как, товарищ полковник, она вообще оказалась в вашем отделе?
– А так, товарищ полковник, – также громко отвечал Журов. – А так, что она проходит по делу о нападении на сотрудника милиции соучастницей!
Сашенька коротко подумала, что Зураб не только бизнесмен, владелец модельного агентства, но еще и полковник. Как это хорошо! Наверное, фээсбэшник…
Далее разговор двух полковников происходил наедине в кабинете Журова.
– За идиота меня не считайте! – попросил Зураб.
– Не считаю… Давайте компромисс искать!
– Это правильно, – согласился кавказец. – Компромисс – не водка и не вода! Компромисс – это вино! Нет ничего лучше вина!..
Журов, конечно, поспорил бы, что лучше, водка или вино, но высказался дипломатично:
– Да-да…
– Есть предложения?
– Есть, – покачал головой Журов и поглядел с мрачным оттенком на хачика, фээсбэшного полковника. – Вашу, эту, Бове отпустим… Но на лысого не претендуйте! Я буду бороться!
Журов тылом качнул стол, с которого слетел бюстик Президента, заелозил ногой, сгребая под стол черепки, словно собака после туалета гигиену сделала, затем автоматически открыл шкафчик и вытащил новый гипс.
– А мы ни на какого лысого не претендуем! – радостно оповестил Зураб. – Какой такой лысый! Не знаем никаких лысых!.. А одноглазому вашему, Кутузову, так сказать, милицейских дел, фруктики в больницу завезем, шашлычок с зеленью. А потом протезик самый лучший организуем. Доставим из-за границы!..
– Ладно, ладно! – менял гнев на милость Журов, радостный, что лысого с его признательными показаниями не отнимают. – Фиг с вами, – сказал полковник по-простецки. – Забирайте девицу!
В дверях Зураб обернулся на Журова и поинтересовался, кивнув на произведение искусства:
– Сколько их у вас?
– А хрен знает, – честно признался начальник Тверского отдела. – Я здесь давно практикую. У меня даже предыдущий Президент остался. Не нужно?.. Раритет…
Через пять минут Зураб вынес на руках Сашеньку из отдела и бережно усадил ее на заднее сиденье «мерседеса» с затемненными окнами. Выгнал водителя в машину сопровождения и сам сел за руль. По дороге спросил:
– В больницу не надо?
– Нет… – отказалась девушка. – Спасибо тебе…
– Не за что… Ко мне поедем?
– Долг платежом красен, – кивнула она.
– Зачем ты так?
– Прости, я, действительно, тебе очень благодарна!
– Скажи спасибо, своему Душко!
– Кто это? – не поняла Сашенька.
– Мент рядовой. Он позвонил…
Зураб ткнул кнопку опции диктофона в мобильнике, и Сашенька прослушала колоритную речь о заезде вагона с фруктами в заднепроходное отверстие владельца телефона. Она заулыбалась, но, когда услышала угрозу Душко убить Зураба, стала серьезной.
– Ты же понимаешь, – объяснил кавказец. – Такое простить невозможно!.. Какой-то пацан, мне…
– Мы на дачу, или в городе?
– Как королева прикажет…
А потом он плакал, клялся, что продаст модельное агентство, звал ее жить на Бали, или на Гоа, предлагал купить Сашеньке частную психиатрическую клинику.
– Люблю тебя! Люблю!
Все в нем было хорошо. И красив, и богат. И полковник спецслужбы… Но что-то Сашеньке совсем не нравилось в нем… Он не был похож на ее отца и каплей единой.
– У меня пациент остался в Тверском.
– Лысый?
Она кивнула.
– Не смогу помочь. Слово мужчины дал. Тебя за него…
– Пусть меня отвезут домой.
– Тварь! – выругался Зураб.
– Я знаю, – согласилась Сашенька. – Водителя попроси, с тобой не поеду!
Она уже шла к машине, когда услышала брошенное в спину:
– Конец менту! В бетон закатаю!
Она вздрогнула, но не остановилась.
Три часа стояла дома под душем, отмываясь и от камеры, и от грязных прикосновений жирного старшины, и от следов кавказской любви… Часы показывали третий час ночи, когда в дверь позвонили.
– Кто? – с раздражением спросила она, уверенная, что это Зураб приполз умолять о любви. – Кто там?…
– Это я, – услышала она шепот. – Это я, рядовой Душко…
11
Лиля Мятникова проснулась рано утром, лежа на стареньком ковре. Она чувствовала, как просится солнце в ее пока еще закрытые глаза. Женщине было так хорошо и покойно, что она не торопилась лицезреть мир, просто лежала, наслаждаясь прекрасным физическим самочувствием. Она вспомнила, как вчера с трудом дотащилась до дома, как думала, что подхватила грипп, но сейчас все минуло, в теле чувствовалось здоровье, а душа тянулась к весне.
Весна не только для красивых, но и для уродов приходит, подумала Лиля. Хотя, может быть, уроды попросту пользуются весной!..
Мятникова открыла глаза и увидела лежащий прямо перед лицом большой спортивный лифчик с десятирублевками, здесь же валялась юбка, теплые чулки и туфли.
Вероятно, подумала Лиля, вирус вчера был сильнейший, если на ковре развалилась, не помня, как разделась…
Резко пахло жареной колбасой, вероятно соседи собирались завтракать. Запах был настолько притягательным, что во рту собралось озерцо слюны. Мятниковой тоже захотелось колбаски, хотя она никогда не ела ее и в холодильнике лежали лишь оцелофаненные сосиски, которые тоже при желании можно было пожарить.
Запах сводил с ума, и Лиля выбралась из-под одеяла, показавшееся ей очень тяжелым. Женщина огляделась и обнаружила, что это вовсе не одеяло, а ее пальто…
«Да, грипп», – уверилась она. Свалил с ног, будто по голове ударили. Хорошо, что у нее иммунитет!.. Главное, что сейчас прекрасное самочувствие…
Лиля Мятникова встала на задние лапы и увидела свое отражение в зеркале дверцы шкафа. На нее смотрела большая черная крыса, очень похожая на того, вчера убитого. Тот крыс так же стоял на задних лапах и пристально смотрел, как обрываются жизни его сородичей. А эта крыса – девочка, уж в этом Лиля разбиралась профессионально.
Как же тварь сюда попала?.. Если я вижу ее в зеркале, значит, крыса находится сзади.
Женщина резко обернулась, но никого не увидала за спиной. Когда вновь посмотрела в зеркало – опять обнаружила грызуна.
Очень хитрая, решила Мятникова. Поймаю, убивать не стану, попросту вышвырну в мусоропровод.
Лиля вновь резко обернулась, и опять за ее спиной никого не нашлось, хотя в зеркале вновь маячила черная зверюга с подвижным носом и стеклянными глазами.
Да ты что, мать моя, играться со мною вздумала!
Мятникова сделала два шажочка по направлению к шкафу и поняла, что непрошенная гостья находится вовсе не в тылу, а перед ней. Крыса тоже сделала два шага на задних лапах, чем привела Лилю в полный восторг. Женщина еще никогда не видела, чтобы крысы такое проделывали. Стоят на задних лапах редкие, породистые, но чтобы ходить!.. Вместе с тем Мятникова, как профессиональный охотник, отметила, что до противника осталось не более метра…
Лиля напружинила сильные ноги, прыгнула, на миг почувствовала ошеломляющую боль и потеряла сознание…
Когда ощущение личности возвратилось к ней, она продолжала мучиться сильнейшей болью в носу. Открыла глаза и увидела черную крысу, лежащую возле шкафа, упертую в зеркало нежным носом, вокруг которого запеклась кровь…
Так Лиля Мятникова поняла, что превратилась в крысу.
Ужас и шок тотчас заморозили ее сознание, позволяя не сойти с ума. Мозг медленно, словно допотопный компьютер, продолжал думать.
Как это произошло?..
Неужели это вчерашний крыс к происходящему причастен?
Я – крыса?.. Ах!…
Что скажут на работе?!! Ерунда какая…
Очень болит нос от столкновения с зеркалом.
Я подведу начальство…
Какие глупости лезут в голову!..
Господи! – хотелось ей закричать. – Да что же это, Господи!.. Прошу тебя!..
Но из крысиной глотки не исторгалось человеческого призыва, получался лишь писк единый и противный…
Бог всемогущий и всеобъемлющий не слышал ее.
Она еще раз потеряла сознание, а когда пришла в себя, поползла к подсобке, собираясь наесться собственноручно приготовленной отравы для крыс и издохнуть безо всякого гонорара. Ха…
Лиля Мятникова всегда была аккуратным человеком, а потому дверь подсобки была наглухо закрыта.
Она приползла обратно в комнату и по покрывалу, свисающему до пола, забралась на кровать. Легла по центру пуховой подушки и пригрелась…
Крыса наверняка знала, что не останется таковой, что живущий в ней человек непременно найдет способ, как умертвить животную оболочку.
Вместе с этой оболочкой умру и я, подумала Лиля… Моя душа… У животных нет души…
А что я теряю?.. От чего отказываюсь?.. Это отвратительное лицо, на которое без тошноты не может взглянуть самый неудачно сделанный мужчина?.. Мне не жаль такого лица… Одиночество, которое лишает жизнь смысла. Нетронутое лоно, так и не понадобившееся ни единой детской душе, чтобы появиться из него на свет. Эх, Коровкин… Это тоже самое, что расстаться с порожней бутылкой, у которой треснуло горлышко… Самую омерзительную работу, к которой она привыкла и даже стала получать удовольствие?.. Все это крыса Мятникова потерять не боялась!..
Лиля посмотрела на открытую форточку и уже знала, что делать.
Она медленно спустилась по покрывалу обратно на пол, прошла через всю комнату и поползла, словно профессиональный скалолаз, по тюлю, к открытой форточке, из которой так и пахло весной…
Крыса несколько секунд побалансировала на фрамуге, подышала коротко, затем мощно оттолкнулась лапами и полетела, словно птица, обдуваемая свежими ветрами…
* * *
Родители Лили Мятниковой существовали совсем обыкновенными людьми. Отец был токарем шестого разряда, а мать, Софья Андреевна, рано располневшая от диабета, служила образцовой домохозяйкой, в обязанности которой входило кормить мужа и единственную дочку, а также блюсти чистоту в доме, что она и делала справно, тем более, что дом, в котором проживала семья Мятниковых, был блатной, начиненный всякой интеллигенцией и отчасти партработниками. Надо было равняться если не богатством, так прилежной опрятностью.
Родительнице это удавалось легко, пока мужа не увезли в Институт мозга, где Василь Василич и пропал, растворившись в науке. Но эти события более позднего времени.
Василь Василичу досталась квартира в блатном доме не за выдающиеся заслуги перед Родиной в области труда, хотя он был токарем приличным, а за совершенно другое событие, вошедшее в анналы мировой медицины. Справедливости ради надо отметить, что муж Софьи Андреевны и часа не жил в доме на Остоженке.
Как-то в воскресение, когда Мятниковы проживали еще на Преображенке, Василь Василич позволил себе с друзьями выпить лишку, отчего в понедельник слегка потрясывались руки, впрочем, как у всякого россиянина, спешащего к родному станку или к баранке троллейбуса.
Василь Василич перебирал редко, так как был мужчиной ответственным, да и снабженным отменным здоровьем. Вот и дочка Лиля, слава Богу, в него уродилась, а не в мать, ногастая и плечистая, ее из-за этих масштабов взяли в бассейн заниматься плаванием…
Василь Василич, включил станок, натянул защитные очки и подвел резец к заготовке. Что-то щелкнуло в станке, токарь моргнул и не обнаружил этого самого резца в станине.
Василь Василич тотчас отключил механизм, испугавшись, что забыл закрепить резец и, что он вылетел из станины. Вообразив себе эту картину, токарь похолодел всем нутром, так как трехсотграммовая железяка могла запросто убить человека.
Василь Василич прислушался к работе в цеху, но не расслышал каких-нибудь странных звуков.
Пронесло, подумал он с облегчением. Не зашиб никого…
Немного успокоившись, токарь Мятников пошел по цеху искать свой резец. Он остановился возле соседа со странным отчеством Гобеленович и поинтересовался:
– Не видел ли ты моего резца часом, Гобеленович?
– Нет, – не отрываясь от работы, сообщил обладатель редкого отчества. – Не видел…
Когда все-таки Гобеленович на секунду оторвал взгляд от обрабатываемой детали и посмотрел на Василича, то чуть было не уронил руку во вращающееся нутро станка.
– А ты, Егорыч?! – прокричал Василич, стараясь быть громче визжащей стружки. – Егорыч, здесь мой резец не пролетал?!!
– Не-а, – проорал в ответ Егорыч, поднял глаза на товарища, и чуть было не опупел. А сзади строил рожи Гобеленович, который вырубил станок и шел следом за Василием Василичем.
Незадачливый токарь побрел по цеху дальше, спрашивая Митричей, Вованычей, Серег и Пашек о пропавшей штуковине, но всюду получал отрицательный ответ.
Вскоре все станки были отключены, и за Василием Василичем, шаг в шаг, шел весь рабочий класс токарно-слесарного цеха. Тишина стояла гробовая, какой не бывает даже ночами в морге.
Василь Василич, обеспокоенный тишиной, обернулся к товарищам по бизнесу и поинтересовался:
– Не случилось ли чего, друзья?
Он видел выражение лиц работяг – словно они наблюдали в цирке за полетом карлика из-под купола в бочку с горящим огнем.
Случилось, опять похолодел кишками Василь Василич.
– Зашиб, что ли, кого? – спросил обескровленными от страха губами.
А в ответ ему вновь состоялась тишина.
Здесь сбежал по своей лесенке начальник цеха, армянин Кеосаян, обеспокоенный прекращенной работой и столпившимися рабочими.
«Забастовка! – паниковал начальник. – В СССР забастовка рабочих! Из партии выгонят, взамен выдадут путевку в морозильную камеру „ЗИЛа“. Вся семья – в морозильную камеру!» Когда Кеосаян внедрился в живую массу потных тел и увидел, что произошло на самом деле, то просто тихо вскрикнул, а Гобеленович заткнув ему рот грязной ладонью с запахом машинного масла, не дал свалиться в обморок чувствительному армянину.
Пятьдесят мужиков стояли посреди цеха и пялились на Василь Василича, изо лба которого торчал пропавший резец. Он так глубоко вошел в голову рабочего, что снаружи осталось сантиметра три. Весь остальной металл прижился в сером веществе незадачливого токаря.
– Это что, – отважился сказать плюгавый мужичонка. – Во время войны чего только не было. Снаряд человеку в голову попадал, и ничего! Лет двадцать прожил мужик со снарядом в башке!
– Ты ж не воевал! – вступил в диалог Егорыч, который был дедом всему цеху.