— Ты права, — сказал Хант. — Этот район невероятно опасный. Явно пугающий. Я пойму, если захочешь вернуться.
Я ударила его, но он, посмеиваясь, уклонился от моего удара.
— Ну же, принцесса. Давай посмотрим, в какую беду мы можем попасть.
С ним мне хотелось попасть во все беды. Любого типа. Предпочтительно, многократно.
Мы немного прогулялись, поворачивая, когда что-то выглядело интересно, не спешили и просто наслаждались видом.
(Я всецело считала Ханта частью вида.)
— Куда дальше? — спросил он.
— Эм, прямо, я думаю?
— Я имел в виду после Праги. Куда ты полетишь дальше?
Я вздохнула и вытерла струйку пота на лбу.
— Никуда.
— Ты останешься здесь?
— Нет. Я имею в виду, что поеду домой. Я так думаю.
Я перекинула волосы через плечо, пытаясь убрать их от нагретой шеи.
— Ты
11
и карусель. Эти экстравагантные керамические творения будто были чертой между динозаврами и Гамби
12
. Я направилась напрямую к карусели. Я распласталась на плоской поверхности и подождала, когда подойдет Хант. Он скинул в нескольких футах от нас наши рюкзаки и спросил:
— Ты этим хочешь заняться?
Я пожала плечами. Это был выбор номер два, но он работал.
— Тогда держись.
Я сжала металлическую перекладину, ближайшую ко мне, и он начал меня крутить. Он толкал сильнее и я кружилась быстрее. Это было глупо и по-детски, но определенно не требовало раздумий.
— Быстрее, — крикнула я.
Хант еще раз сильно толкнул, затем запрыгнул ко мне на карусель. Она так быстро двигалась, что он практически промахнулся, и ему пришлось затаскивать себя весь остаток движения. Было так странно видеть его, мужественного и замкнутого, пытающегося остаться на карусели. Я рассмеялась. Как только он умудрился лечь на спину, тоже засмеялся. Я легла рядом с ним, пытаясь изо всех сил дышать сквозь истерику. Но каждый раз, когда я представляла его, запрыгивающего на эту великовозрастную детскую игрушку, я снова начинала хихикать.
Такое же веселье случается, когда заканчиваешь колледж. Ты так много слышишь о том, как быть взрослым, что начинаешь чувствовать, будто за одну ночь должен стать другим человеком, что взросление означает не быть собой. И настолько концентрируешься на жизни согласно термину "взрослый", что забываешь, что взрослеешь, когда живешь, а не когда добиваешься этого исключительно силой воли.
Смотря вверх на быстро вращающиеся ветви деревьев и на розовую и пурпурную палитру утреннего неба, я чувствовала себя моложе или, может, просто на свой возраст. Мы лежали рядом друг с другом, смеялись без причин и вдыхали, пока карусель не замедлилась и не остановилась.
Его рука прижалась к моей и, когда я приподнялась на боку, то смогла почувствовать внутри себя, что знала, какого целовать этого мужчину. Что я целовала его прежде. Я не могла вспомнить это. Не в картинках. Но я могла это чувствовать. Мое тело помнило.
Может вращение прочистило мою голову немного больше, потому что я сказала прямо:
— Ты целовал меня.
— Что?
— Прошлой ночью. Ты целовал меня, верно?
Он присел, поставив локти на колени. Он сжал одной рукой заднюю часть своей шеи и сказал:
— Это было до того, как я узнал, что тебя накачали наркотиками. После этого я не... я бы не стал целовать.
13
, то поняла, что общежитие было идеальным.
Я прочитала вслух.
«Единственные люди для меня — это безумцы, те, кто безумен жить, безумен говорить, безумен быть спасенным, алчен до всего одновременно, кто никогда не зевнет, никогда не скажет банальность, кто лишь горит, горит, горит как сказочные желтые римские свечи, взрываясь среди звезд пауками света».
14
Возможно, я была немного погружена в свою деятельность. Как — никак я была актером. Но иногда кто-нибудь просто так верно подбирает слова, что тебе кажется, будто они считали их с твоего сердца.
Хант посмотрел на меня и протянул руку, но не дотронулся. Его рука парила поблизости, будто я была артефактом, произведением искусства, которое подвергнется опасности от прикосновения его кожи. Все еще смотря на меня, он опустил руку и сказал:
— Две кровати, пожалуйста.
Нас разместили в смешанную комнату с еще шестью кроватями, и я попыталась не думать о том, что его кровать была справа от моей. Что, если мы оба посреди ночи протянем руки, то наши пальцы соприкоснуться. Мы заперли свои вещи, даже несмотря на то, что все остальные уже ушли из общежития, и он спросил:
— Что теперь?
Я могла бы попросить найти Дженни. Но заметив, что мы были одни, я увидела перспективу получше. Я подошла, чтобы сесть рядом с ним на кровать, достаточно близко, чтобы мои колени коснулись его, когда я повернулась к нему лицом.
— Твое решение, — сказала я. — Ты получил меня на неделю. — Я оперлась сзади на руки и наблюдала, как его взгляд опускался по моему телу. — Итак, Джексон, что ты собираешься делать со мной?
Он дотронулся пальцами до своего подбородка и его взгляд переместился за меня.
— У меня есть несколько идей.
— Да?
— Да.
Он склонился надо мной и мои локти задрожали. В самом низу моего позвоночника распространилось покалывающее ощущение. Оно напомнило мне взболтанную банку с содовой. Ты знаешь, что случится, когда ее откроешь. Ты каким-то образом можешь чувствовать всю накопленную внутри энергию, но идея открыть ее просто слишком искушает.
— У меня тоже есть очень хорошая идея, — сказала я.
Он прогудел и щетина на его подбородке едва коснулась моей ключицы. Я откинула голову назад, и его дыхание свободно перемещалось по коже моей шеи. Его губы скользнули практически в легком поцелуе пульса и все мои мышцы напряглись. Его рот передвинулся, чтобы зависнуть над моим ухом, и мои руки так сильно затряслись, что я ждала, что они в любую секунду обессилят.
Он снова прогудел, и я могла почувствовать вибрацию на своей коже даже несмотря на то, что мы не соприкасались.
Его рот на секунду коснулся ушной раковины, практически целуя, и он сказал:
— Не сейчас, милая.
Мои руки сдались, и я плюхнулась на его кровать со стоном.
Его улыбка была шаловливой и сводила с ума.
Он ухватился за каркас кровати и встал с нее, оставив меня лежать.
Вот это поддразнивание.
— Как ты относишься к высоте?