Потом Надя долго носилась за Викой по подземным коридорам, ужасаясь про себя ходам и лабиринтам, которые ей придется досконально изучить, чтобы не заблудиться. Через пару часов у нее уже был бэйджик с надписью Nadya и фотографией, на которой Надюша безумно себе нравилась, шкафчик на двоих с Викой и мешковатая униформа. Работать предстояло в службе приема, или, как следовало говорить правильно, reception.
– Место хлебное, сюда все лезут, а взяли тебя. Радуйся, соответствуй и бери от жизни все. Со своими принципами не лезь, работай как все, и будет тебе счастье.
– В каком смысле?
– Вопросы задавай только по существу, а то люди тебя боятся будут. И вообще тут все интеллигентные и культурные, но сожрут и не поперхнутся. Годик поработаешь, потом я тебя перетащу в приличное место.
– А тут неприличное? – заволновалась Надюша.
– Еще раз повторяю – все вопросы только по существу. Ты на напряженку внимания не обращай, у них сегодня шесть человек уволили, так они сейчас всех боятся и в каждом подозревают стукача. Здесь люди работают и зарабатывают. Как могут. Хочешь быть белой и пушистой, тебе не сюда, а на клумбу с одуванчиками. – Вика впихнула подругу в небольшое помещение, заставленное столами и забитое людьми: – Коллеги, у вас новенькая!
Быть новенькой всегда плохо. Это тяжело морально. Новый человек – это инородное тело, которое однородная сработавшаяся среда норовит вытолкнуть. Очень важно успеть ассимилироваться до того, как тебя окончательно выживут. Новенький – это червивая ягода в компоте, неизвестный гриб в корзине грибника среди опят и лисичек, соленый огурец на бисквитном торте. Примерно так и чувствовала себя Надюша, ощущая напряженные, ощупывающие взгляды.
– Калека калеке рознь, – философски заметила симпатичная блондинка лет сорока и приветливо улыбнулась. – Но мы рады.
Судя по выражению глаз, рада она не была. То есть она была даже напугана, чем страшно удивила Надюшу. Повисла пауза, стремительно отдалявшая Надю от коллектива.
– Товарищи, простите, что прерываю вашу скорбную минуту молчания, – хмыкнула Красовская. – Это наш человек, так что можно расслабиться. Меня все правильно поняли? Никто засланных казачков в ваши революционные ряды не внедряет. Это моя лучшая подруга и протеже. Я сама тут начинала и все понимаю. Надеюсь на вас, други мои. Девушка хочет работать и зарабатывать. Я правильно глаголю, Иванцова?
Надя подобострастно кивнула.
– Вот. Все всё правильно поняли? Девочку не обижать, не обделять, обучить всему. Ежели что не так, жаловаться тоже мне, а не устраивать темную.
Надюше стало жутко. Было такое ощущение, что ее запихивают в клетку к хищникам и без особого успеха уговаривают их не есть дичь, так как она невкусная.
– Иванцова, ты готова вступить в ряды нашего братства? – строго спросила Вика и сдвинула брови.
Надя снова кивнула. А что оставалось делать? Долг тридцать тысяч, дома мама, в анамнезе – непоправимая глупость, исправить которую уже нельзя. Тут на что угодно согласишься, даже и спрашивать незачем, что к чему. Надо так надо.
– Тогда распишись кровью, – нечеловеческим голосом прошептала Вика. Надя отшатнулась.
– Викуль, а у протеже твоей с юмором как? – безнадежно поинтересовался худой высоченный парень, похожий на дятла, вытянутого в длину.
– Нормально у нее с юмором. И с мозгом тоже. Просто она стесняется сегодня. Иванцова, не позорь меня, пошути что-нибудь.
– Анекдот подойдет? – безнадежно спросила Надюша. Она выпала из струи общения и никак не могла вернуться. Хор пел нечто жизнерадостное, а она все пыталась доисполнять траурный марш.
– Нет, лучше частушки, – с чувством рявкнула Вика. – Народ, перестаньте пылесосить девушку взглядами, у нее сейчас последняя соображалка отсохнет. Вы свою трагедию уже пережили, бомба дважды в одну воронку не падает, так что давайте уже возвращаться к нормальной жизни. В общем, завтра Надежда выходит на работу в тестовом режиме. Пусть утренняя смена берет ее под крыло как свою. Физкультпривет, ударники!
Душевного прощания не получилось. Надя пятилась к дверям, кланяясь на манер хорошо воспитанной японской женщины, а будущие коллеги продолжали разглядывать ее так, словно она была малопонятным агрегатом с надписями на неизвестном языке.
– Надь, ты чего ведешь себя как дура? – рассердилась Вика. – Одичала совсем, с людьми общаться разучилась. Первое знакомство, оно самое важное.
– А чего они там такие странные? Я вообще ничего не поняла, – оправдывалась Надя. – Там, что ли, умер кто?
– Почти. Целую смену поймали.
– Как это?
– Надя, так! Они не сдали часть денег, а их на этом поймали!
– Украли, что ли?
– Нет, просто не сдали. Сотрудничество должно быть обоюдовыгодным. А зарплата здесь не фонтан. Поэтому остаток люди добирают сами.
– Как? – изумилась Надя, на мгновение представив, как она, недовольная зарплатой, заходит к клякмановской бухгалтерше и зачерпывает из стола недостающее.
– Это тебе завтра объяснят. Тебе деньги нужны?
Деньги были не просто нужны. Они нужны были позарез, поэтому Надя застенчиво спросила:
– Я так и не поняла, какая тут зарплата.
– Пятьсот.
– Так мало! – ахнула Надюша. Она почему-то была уверена, что платят здесь хотя бы в два раза больше.
– Мало? А что, у своего Клякмана ты больше получала?
– Меньше. Но мне этого не хватит! – в отчаянии выкрикнула Надя. Это было ужасно.
– На что не хватит?
– Вика, не спрашивай, пожалуйста! – взмолилась Надюша. – Я не могу объяснить подробности! Не могу.
– Да пожалуйста, – пожала плечами Вика. – Надеюсь, ты знаешь, о чем говоришь, и это не какая-нибудь ерунда, которая решается, если обмозговать. Может, посоветуешься с умными людьми?
– С кем? – безнадежно махнула рукой Надюша.
– Нормальная постановка вопроса, – обиделась Вика. – А хотя бы со мной. А то заинтриговала, я ж теперь спать не буду.
– Нет. Я не могу. Это не моя тайна.
– О, я так и знала, что с этим троллейбусным хмырем будут проблемы. Он уже на тебя свои заморочки повесил! – понимающе кивнула Красовская.
– Да он вообще здесь ни при чем!
– Ну, если это мамашины проблемы, то пусть она, вся из себя такая сильная, мудрая и умная, решает их сама. Или это со здоровьем? – вдруг забеспокоилась Вика.
– Да нет же! Нет! Перестань выпытывать! Все твои хитрости как на ладони. Ни в жизни не угадаешь, так что и не пробуй! – разозлилась Надя.
– Все. Все. Молчу. Только насчет денег успокойся. Во-первых, на стойке чаевыми набегает приличная сумма, во-вторых, левые деньги, в-третьих, можно подрабатывать переводами. Тоже хорошо платят.
– А у меня хотя бы тысяча будет получаться? – робко спросила Надюша.
– Будет, будет, только веди себя правильно.
– Я буду, честное слово, буду!
Жизнь изогнулась причудливой петлей, то ли собираясь вывести Надю на поверхность, то ли удавить, чтобы не мучилась.
Свидание с Валерой прошло как-то сумбурно. Утомленная перипетиями тяжелого дня, Надежда никак не могла отвлечься от мыслей о деньгах, о новой работе, о предательстве отца, потянувшем цепь неприятностей. В результате отвечала невпопад, вяло улыбалась на шутки, машинально кивала в такт Валериному голосу, а в итоге вдруг осознала, что они едут к нему домой.
– А мы куда? – забеспокоилась Надюша, соображая, какое белье сегодня надела. По всему выходило, что не ахти, поэтому следовало строить из себя честную девушку и переносить продолжение свидания на другой день. Или хотя бы как-то извернуться, заехать домой, принять душ и поменять шедевр российской швейной промышленности на что-нибудь более подходящее случаю.
– Как куда? Я домашний кинотеатр купил, ты забыла? Везу тебя похвастаться! – Валера по-хозяйски обнял ее, не оставляя сомнений о вариантах окончания вечера.
– Мне надо маму предупредить, – забеспокоилась Надюша. Можно сказать, что мама не подходит к телефону и надо заехать. Тогда и белье…
– О чем? – искренне удивился кавалер.
– Ну… – тут она сникла. Здорово получается. Он еще ничего такого не предложил, а она уже собирается предупредить маму, что не придет ночевать. Очень правильная домашняя девушка строгих правил. – Ну, что я задержусь.
– А тебя что, мама ругает еще? – развеселился Валера. – Ты серьезно или какие-то проблемы?
– Нет, никаких проблем, – промямлила Надя. В крайнем случае душем можно воспользоваться у него, а белье спрятать, выйдя уже этакой голой наядой. В полотенце.
Это ее немного приободрило, и Надежда заулыбалась. Валера, довольный, что все идет по плану, тоже расслабился, и вечер прошел в теплой, дружественной обстановке, плавно перейдя в утро.
Разбудило Надюшу пение в ванной и запах кофе.
Она потянулась и ощутила, как ее накрывает надежным крылом легкое светлое счастье. У нее есть Валера, все остальное не имеет значения.
– Надюшка, вставай! Или ты сегодня выходная? – прокричал Валера. – Тогда спи. Я на работу. Продукты в холодильнике, кофе на столе.
– Не-не, – она быстро вскочила. – Я не останусь. Мне тоже на работу.
Это было волшебное утро. Почти семейное. Крепкий кофе, бормотание телевизора, нежное молчание, многозначительные взгляды – от этого веяло такой непоколебимой стабильностью и уверенностью в завтрашнем дне, что хотелось петь. Счастье было настолько осязаемым, что, казалось, его можно потрогать и даже погладить.
Но едва только они расстались с Валерой в метро, словно какая-то дверца закрылась, вновь погрузив жизнь в тревожные сумерки.
Сначала позвонила Фингалова, про которую Надя напрочь забыла накануне. Радовало только одно, что впечатлительная Анька не наложила на себя руки, а дождалась утра, чтобы сообщить свои планы подруге. Вероятно, вчера Надю приглашали на демонстративный уход из жизни. И она должна была уговаривать трепетную и раздавленную прозой жизни поэтессу простить этот грязный и пошлый мир и не лишать его своего присутствия.
– Ань, у меня проблемы.
– У меня тоже, – эхом вторила Фингалова.
– Ань, у меня такие проблемы, что я чужие беды воспринимать просто не в состоянии. Понимаешь?
– Мы расстались с Костей.
– Какой ужас. Давай я тебе в конце недели звякну, и ты мне все подробно расскажешь.
– Мое сердце останавливается…
– Аньк, мне в любом случае некогда. Поэтому сделай что-нибудь, чтобы оно потикало до выходных, а там я…
– Жизнь – мираж, все эпатаж, нет меня, седьмой этаж, – проныла Фингалова.
– Мороз по коже, – искренне отреагировала Надя. – Но я все равно не приеду. Ты понимаешь русский язык – у меня свои проблемы. Кранты просто, а не проблемы. Так что либо жди до выходных, либо…
– Моя жизнь сломлена, сорвана, как цветок…
– Фингалова, – вдруг обозлилась Надежда, – хватит делать из меня жилетку. Ты после каждого кобеля топишься, вешаешься и жрешь таблетки. Я готова поучаствовать опять, но в выходные. И то, если у меня не случится какой-нибудь форс-мажор. У меня есть своя жизнь, не приспособленная под твои драмы и трагедии. Мы с тобой в данный момент в противофазе. Не могу я слушать стихи и сопереживать. И жалеть тебя не могу, саму б кто пожалел.
– Давай я пожалею, – с готовностью отозвалась Анька. – Мне не трудно. Что у тебя случилось?
То ли Фингалова испугалась быть с Надеждой в противофазе, то ли ее просто одолело элементарное любопытство, но Анна, абсолютно забыв про свою беду, начала с жаром выпытывать подробности Надиных горестей.
– Ань, отвяжись, – проникновенно попросила Надя. – Встретимся в выходные и все друг другу расскажем.
– Ладно, – вздохнула Фингалова. – Долго только.
– Ничего, – с чувством выпалила Надя. – Я дотерплю. Чего и тебе желаю.
Едва только она отвязалась от Анны, как позвонил кредитор.
– Это Немицкий, – свирепо начал он, но Надя, накрученная занудной Фингаловой и мыслями о том, что ее все используют, забыла, что надо бояться, и отчеканила в ответ:
– Я нашла новую работу, так что деньги будут. В конце следующего месяца заплачу за два месяца сразу. Сначала проценты, потом вся сумма. Сейчас хоть убейте – нет денег. Еще вопросы есть?
– А чего это ты хамишь? – опешил мужик.
– Я не хамлю. Достали все. Ну, еще что-нибудь от меня надо? Куда деньги привезти? Или зарежете дойную корову?
– Дура, – обиделся Немицкий. – Так я и дал тебе адрес. Позвоню и скажу. Только за этот месяц счетчик включу.
– Прощайте! – прошипела Надежда.
– До свидания, – злобно поправил ее собеседник.
Нажав на отбой, она вдруг поняла, что колени трясутся, а к горлу подпирает тошнота. Запоздалый испуг окатил волной мурашек и быстро прошел. Беда отодвинулась, словно кобра, решившая не жалить жертву сразу, а понаблюдать. Она никуда не делась, шипела где-то рядом, но не кусала.
Вгостинице оказалось совсем не так страшно, как казалось вначале. Поплутав по катакомбам и лабиринтам коридоров, Надя без посторонней помощи смогла найти раздевалку, а потом выйти к людям. Единственная попытка спросить дорогу у сухопарой курносой женщины в таком же мешковатом костюме наткнулась на стену языкового непонимания. Поняв, что тетка иностранка, да еще вполне вероятно – какая-нибудь начальница, Надежда бросилась прочь, бормоча извинения. Попытаться спросить дорогу на английском ей почему-то не пришло в голову.
Уже совсем отчаявшись, Надя толкнулась еще в одну дверь и неожиданно оказалась в коридоре за стойкой.
– Буду зайцем – сожрут волки, буду волком – авось не тронут! – пробормотала она и решительно направилась к стайке тревожно чирикавших девиц. При ее приближении будущие соратницы метнулись в разные стороны, словно мухи от мухобойки.
– Здрасьте вам, – оторопела Надя и, уставившись на ближайшую к ней глазастую брюнеточку, пошла на сближение. Девушка поджала губы, покраснела и с преувеличенным вниманием начала изучать экран компьютера.
– Почему от меня все шарахаются? – пошла на абордаж Надюша. – У меня так разовьются комплексы. Когда разбегаются мужики, то это можно объяснить проблемами с внешностью, но когда женщины… Я просто заинтригована, честное слово. Чем я так всех пугаю-то? Вика сказала, что тут приятный коллектив, а мне даже не отловить никого, чтобы проверить: врет Красовская или нет. Такое ощущение, что коллектив-то приятный, только я чем-то не вышла.
Брюнетка улыбнулась, добавив во взгляд человечности:
– А вы правда Викина подруга?
– Я уже отвечать боюсь. Если не врать, то да, ближайшая подруга. Но, может, именно моя близость к Красовской всех и пугает?
– Да нет, просто у нас тут проблемы, – туманно пояснила брюнетка. – Меня Вера зовут.
– А меня Надя, – испытывая некоторую неловкость, сообщила Надюша. Детский сад какой-то.
Начали подтягиваться любопытствующие. К обеду Надя если не стала своей, то, по крайней мере, начала налаживать контакты.
Палитра жизни настолько разнообразна, что вычленить в ней какой-то один чистый цвет просто невозможно. Нет черных и белых полос, нет розового будущего, нет солнечно-желтого прошлого, а есть пестрый платок, от расцветки которого рябит в глазах. И используют его в соответствии с сиюминутными требованиями: плачут в него, покрывают голову на манер парадного убранства, прикрываются от солнца, заматываются для тепла. Да мало ли что еще можно сделать с собственной жизнью. Любой платок можно превратить как в носовой для душераздирающих рыданий, так и в парео для пляжа. Каждый человек не только кузнец, но и могильщик своего счастья. Надюша не хотела быть могильщиком, она хотела стать кузнецом. Но, как говорила Татьяна Павловна, «только хотеть мало – надо мочь, и мочь мало – надо хотеть».
К вечеру выяснилась одна неприятная деталь будущей пахоты на благо гостиничного бизнеса, которая повергла Надежду в шок.
– Вика, они воруют! – страшным шепотом отрапортовала Надя, ворвавшись в кабинет Красовской. – Это ужас!