Дэн Симмонс
Роберту Блоху, который научил нас, что ужас только одна из любопытных составляющих жизни, любви и смеха.
Глава 1
О, Пеле, – Млечный путь обращается вспять.
О, Пеле, – краснеет водная гладь.
О, Пеле, – изменилась ночная тьма.
О, Пеле, – огонь озаряет туман.
О, Пеле, – как сполохи в небе горят!
О, Пеле, – задрожала твоя гора.
О, Пеле, – ухи-ухи, – гора поет
О, Пеле, – восстань, – твой час настает!
Халихиа ке ау (Поток изменчив)
В начале был только вой ветра.
Ветер дул с запада, пролетая над четырьмя тысячами миль пустынного океана и не встречая на своем пути ничего, кроме белых гребней волн и случайных чаек. Только здесь, на Большом острове Гавайи, ветер разбивался о причудливые нагромождения остывшей лавы и разочарованно завывал, блуждая в этих темных лабиринтах. Звукам ветра вторили удары прибоя о берег и шорох листьев пальм, искусственно выращенных в этой лавовой пустыне.
На острове соседствовали два типа лавы, которым гавайцы испокон веку дали имена. Пахоэхоэ была старше: волны и ветер сгладили ее почти до ровной поверхности. Более молодая аха образовывала гротескные башни и фигуры, напоминающие фантастических горгулий с краями острыми как нож. На побережье Южной Коны серые реки пахоэхоэ стекали от вулканов к морю, но все девяносто пять миль западного берега были покрыты полями аха, возвышающимися над морем, как черный строй окаменевших воинов.
Теперь ветер завывал в этих лабиринтах, мечась между столбами лавы и врываясь в разверстые пасти старых лавовых трубок. Ветер выл все яростнее, над морем сгущалась тьма, поднимаясь от черных полей аха к подножию Мауна-Лоа. Вскоре тьма затопила громадный конус вулкана, заслоняющий небо на юго-востоке. Над кратером тускло светилось оранжевое облако вулканической пыли.
– Так что, Марти? Ты будешь бить штрафной или нет?
Три фигуры едва виднелись в полумраке, а голоса их почти терялись в вое ветра. Они стояли на поле для гольфа, вьющемся зеленой змейкой среди черных нагромождений аха. Вокруг тоскливо шелестели пальмы, и огни курорта Мауна-Пеле, казалось, сияли далеко-далеко. У каждого игрока была своя тележка, и три тележки тоже сбились вместе, затерянные в сгущающейся темноте.
– Я говорю вам, что он в этих чертовых камнях, – сказал Томми Петрессио. Оранжевое вулканическое свечение отбрасывало отсвет на его загорелое лицо и красно-желтый спортивный костюм. В зубах он держал толстую незажженную сигару.
– Нет, он не в камнях, – возразил Марти Дефрис, почесывая жирную волосатую грудь в распахнутом вороте рубашки.
– Во всяком случае, не в траве, – заметил Ник Агаджанян. На нем была зеленая рубашка, обтягивающая солидное брюшко, и широкие шорты, под которыми виднелись белые дряблые ноги в черных носках. – Будь он в траве, мы бы его увидели. Здесь ведь только и есть, что эта чертова трава и чертовы камни, – ну точно как засохшее овечье дерьмо.
– А ты когда-нибудь видел овечье дерьмо? – поинтересовался Томми, облокотившись на клюшку.
– Я много чего видел, вот только вам не сообщил, – ответил Ник.
– Ага, – сказал Томми, – должно быть, в молодые годы ты не раз влезал в овечье дерьмо, когда пытался трахнуть овцу. – Он сложил ладонь домиком, в пятый раз пытаясь зажечь спичку. Ветер тут же пресек эту попытку. – Вот черт!
– Заткнитесь, – буркнул Марти. – Лучше бы поискали мой мяч.
– Твой мяч в этом овечьем дерьме, – сказал Томми сквозь зубы, держа во рту сигару – Это ведь была твоя идея – поехать на этот дерьмовый курорт.
Всем им было за пятьдесят, все они работали менеджерами автосервиса в Ньюарке и много лет вместе ездили в отпуск – иногда с женами, иногда с подружками, но чаще втроем.
– Вот и оказались в пустом доме рядом с этим чертовым вулканом, – подвел итог Ник.
Марти подошел к краю лавового поля и начал вглядываться в черную поверхность, изборожденную трещинами.
– Кто же знал? – бросил он. – Это самый шикарный курорт на Гавайях. Последняя игрушка Трамбо.
– Ага, – усмехнулся Томми. – Большой Т уже сам не рад, что это затеял.
– Хрен с ним, – сказал Марти. – Я хочу найти свой мяч. – Сделав пару шагов, он скрылся между глыбами аха размером с «фольксваген».
– Да плюнь ты на него, Марти! – крикнул ему вдогонку Ник. – Уже темно. Я и своей руки не могу разглядеть. – Марти вряд ли слышал его из-за воя ветра и шума прибоя. Поля для гольфа лежали к югу от пальмового оазиса в центральной части курорта, и волны разбивались о берег всего футах в сорока от них.
– Эй, тут какие-то следы идут к воде! – крикнул Марти. – А вот и мой…, нет, черт, это заячье дерьмо или…
– Иди сюда и бей штрафной! – потребовал Томми. – Мы с Ником туда не полезем. Эта лава чертовски острая.
– Точно, – подтвердил Ник Агаджанян. Теперь даже желтая кепка Марти скрылась за глыбами аха.
– Упрямый болван нас не слышит, – сказал Томми.
– Упрямый болван сейчас заблудится. – Ветер сорвал с Ника кепку, и он пустился за ней и кое-как догнал возле тележки.
Томми Петрессио скорчил гримасу:
– Как можно заблудиться на поле для гольфа?
Ник вернулся, отдуваясь и сжимая в руке вновь обретенную кепку.
– Будь уверен, в этом овечьем дерьме заблудиться – раз плюнуть. – Он махнул клюшкой в сторону аха.
Томми снова попытался зажечь спичку, и опять безуспешно.
– Черт!
– Я не пойду туда. Еще ногу сломаю.
– Там, наверное, и змеи водятся, – предположил Томми.
– На Гавайях же вроде нет змей?
– Ага. Только удавы. И еще кобры…, чертова уйма кобр.
– Врешь.
– Ты что, не видел утром в кустах этих тварей, похожих на хорьков? Марти сказал, что это мангусты.
– Ну и что? – Ник оглянулся. Солнце окончательно скрылось, и на бархатное небо высыпали ослепительные звезды. На северо-востоке так же зловеще мерцал кратер вулкана.
– А знаешь, что едят мангусты?
– Какое-нибудь дерьмо. Томми покачал головой:
– Они питаются кобрами.
– Пошли отсюда, – потребовал Ник. – Я вроде что-то слышал про этих хорьков.
– Мангустов. Тут столько змей, что Трамбо и другие завезли мангустов для борьбы с ними. Ты вполне можешь проснуться ночью и обнаружить, что тебя обвивает удав, а кобра кусает за хер.
– Врешь, – повторил Ник, но на всякий случай отступил к своей тележке.
Томми сунул сигару в карман рубашки.
– Пора сваливать. Все равно уже ни черта не видно. Если бы мы поехали в Майами, как собирались, могли бы всю ночь играть на освещенном поле. А вместо этого мы здесь, – Он безнадежно махнул рукой в сторону лавовых полей.
– Ага, в этом змеином гнезде, – поддержал его Ник. – Думаю, самое время двигать к ближайшему бару.
– Точно. Если Марти не явится к утру, известим администрацию. И тут раздался крик.
Марти Дефрис двигался по тропинке, петляющей между глыбами аха. Он был уверен, что его мяч где-то здесь, на песке или в жесткой траве. Томми и Ник слишком трусливы, чтобы пойти за ним, но скоро он вернется и утрет им нос. У него всегда был хороший удар – натренировался в молодости, играя в Ньюарке в бейсбол.
Он бы уже выиграл, если бы не этот проклятый мяч. Может, действительно лучше вернуться? В тележке у него еще есть мячи. Он повернулся к полю.
Но где же это чертово поле?
Со всех сторон его обступили утесы лавы. Тропинки, как две капли похожие на ту, по которой он пришел, разбегались в разные стороны.
– Эй! – крикнул Марти, но ни Томми, ни Ник не откликнулись. – Эй, хватит прятаться, кретины!
Марти понял, что подошел гораздо ближе к морю. Шум прибоя здесь был слышен куда лучше. Должно быть, из-за этого шума они его и не слышали. Марти пожалел, что они не поехали, как обычно, в Майами.
– Эй! – крикнул он снова, но даже сам с трудом расслышал собственный голос. Глыбы лавы вокруг него вздымались футов на двадцать; их черная поверхность блестела в оранжевом свете вулкана. Туристический агент сказал им, что в южной части острова есть действующие вулканы, но он уверял, что они абсолютно безопасны. Он сказал, что многие специально едут на Большой остров, чтобы полюбоваться извержением. Гавайские вулканы не причиняют вреда никому, это просто громадные фейерверки – да, именно так он и сказал.
«Так вот почему на этом чертовом курорте никого нет», – подумал Марти. Он пожалел, что не может сию же минуту добраться до обманщика-агента.
– Эй! – крикнул он снова. Слева, со стороны моря, послышался какой-то звук, похожий на стон.
– Ах, черт, – прошипел Марти. Конечно, кто-то из этих двух клоунов поперся его искать и сломал ногу. Марти понадеялся, что это Ник; он предпочитал играть с Томми, а провести остаток отпуска без дела было бы крайне обидно.
Стон раздался снова – такой тихий, что прибой почти заглушал его.
– Иду! – крикнул Марти и направился к морю, лавируя между лавовых глыб и ощупывая дорогу клюшкой.
Похоже, этот идиот, кто бы он ни был, забрел далеко. Марти мог только надеяться, что не придется тащить его на себе, – и Томми, и Ник были весьма тучными.
«А если это не Томми и не Ник?» – подумал он внезапно. Ему совсем не улыбалось вытаскивать отсюда какого-то незнакомца. Он не затем приехал на этот чертов остров, чтобы разыгрывать из себя доброго самаритянина. Если это окажется кто-нибудь из туземцев, он посоветует ему не волноваться и прямиком отправится в ближайший бар. Курорт почти пуст, но должен же быть кто-то, кто обязан вытаскивать отсюда пострадавших.
Стон раздался ближе.
Марти уже мог видеть море. Утесы лавы стали ниже, круто обрываясь вниз. Нужно быть осторожнее; не хватало еще завершить отпуск, загремев вниз головой в Тихий океан.
Марти нашел тропинку и спустился к полосе прибоя. Там лежал человек – не Ник и не Томми. И человек этот был мертв. Марти сразу это понял. Кто бы ни стонал, это не мог быть этот несчастный.
Подойдя ближе. Марти увидел, что это мужчина – невысокий, почти обнаженный, с узлами мышц под бледной кожей. Похоже было, что он утонул уже давно; кожа выбелилась водой, и пальцы напоминали жирных белых червей, копошащихся в песке. В длинных волосах его запутались водоросли, один глаз слепо глядел вверх, а на месте другого зияла впадина. Из открытого рта человека выполз маленький краб. Нет, он никак не мог кричать.
Борясь с тошнотой, Марти подошел еще ближе. Теперь он чувствовал запах – сладкую вонь разложения, смешанную с йодистым ароматом водорослей. Труп лежал на берегу, на черном лавовом ложе, должно быть, занесенный сюда волнами.
Он дотронулся до тела клюшкой, и оно легко перекатилось на бок.
– Черт, – прошептал Марти. На спине у человека был горб, как у Квазимодо; кроме этого, все его тело казалось измятым и изломанным, как будто прибой долго колотил его о скалы.
На горбе была замысловатая татуировка.
Марти нагнулся над телом, стараясь не втягивать в себя воздух.
Татуировка изображала акулью пасть, протянувшуюся по спине от одной подмышки до другой. Пасть была открыта, и ее наполняли белые острые зубы. Изображение было выполнено с поразительным искусством и казалось объемным.
«Кто-то из местных», – решил Марти. Сейчас он вернется, пропустит пару стаканчиков с Томми и Ником, а потом сообщит администрации, что нашел утопленника. Спешить некуда – парню все равно уже ничем не поможешь.
Марти потрогал черную поверхность татуировки клюшкой. Внезапно ее конец провалился в отверстие.
Чертыхнувшись, Марти дернул клюшку на себя, но опоздал – акульи зубы сомкнулись на металле. Он потерял несколько драгоценных мгновений, пытаясь вырвать клюшку – это был подарок Ширли, его нынешней подруги, – но потом отдернул руки, будто клюшка жгла их, и повернулся, чтобы бежать.
Не успел он сделать и трех шагов, как в скалах перед ним что-то зашевелилось.
– Томми? – прошептал он. – Ник? – И тут увидел, что это не Томми и не Ник.
В просветах лавовых глыб метались неясные тени.
«Я не закричу, – подумал Марти, чувствуя, как по ногам его стекают горячие струйки мочи. – Я не закричу. Этого не может быть. Это просто какая-то дурацкая шутка, как в тот раз, когда Томми притащил на мой день рождения шлюху в полицейском мундире. Я не закричу». Приоткрыв рот он сделал осторожный шаг назад.
Акульи зубы сомкнулись на его запястье. Тут уже Марти не смог сдержать крик.
***
Томми и Ник остановились и прислушались. Крики были настолько громкими, что заглушали вой ветра и неумолкающий грохот прибоя.
Томми повернулся к Нику:
– Должно быть, сломал свою чертову ногу.
– Или это змея, – задумчиво предположил Ник. Его лицо в отблеске вулканического света было мертвенно-бледным.
Томми извлек из кармана злополучную сигару и опять сунул ее в рот.
– На Гавайях нет змей, балда. Я просто шутил.
Ник метнул на него свирепый взгляд. Вздохнув, Томми направился к лавовому лабиринту.
– Эй! – окликнул его Ник. – Ты что, собираешься лезть в это овечье дерьмо?
– А ты что, предлагаешь бросить его? Ник на секунду задумался:
– Может быть, сходить за помощью?
Томми скорчил гримасу:
– Ага, а он за это время куда-нибудь провалится. А мы вернемся домой и скажем Конни и Ширли, что бросили Марти умирать. То-то они нас похвалят.
Ник кивнул, но не тронулся с места.
– Так ты идешь? Или останешься здесь, чтобы Марти до конца дней считал тебя трусом?
Ник, подумав, отошел от тележки, потом вернулся и взял клюшку.
– Зачем это?
– Не знаю. Может, там кто-то есть. – Крики тем временем смолкли.
– Конечно. Там Марти.
– Я имею в виду кто-то еще. Томми осуждающе покачал головой:
– Слушай, это Гавайи, а не Нью-Йорк. Здесь не может быть никого, с кем мы не могли бы справиться.
Он пошел по следам, оставленным кроссовками Марти на белом песке.
Через минуту крики возобновились. На этот раз кричали двое. Поблизости не было никого, кто мог бы их услышать, и только вдалеке равнодушно мерцали огни курорта.
Минуты через три все стихло, и остались только вой ветра и шум волн, накатывающихся на берег.
Глава 2
Славные дети Гавайев
Навеки с землей неразлучные
Когда близок приход
Предвестника Зла вероломного
В ненасытном коварстве
Извратившего сущность вещей
Мэле'Иа Похаку (Песня Пожирателя Камней)
В Сентрал-парке шел снег. С пятьдесят второго этажа своей башни, выстроенной из стекла и бетона, Байрон Трамбо смотрел, как снег засыпает черные скелеты деревьев далеко внизу, и пытался вспомнить, когда он в последний раз гулял по парку. Очень давно. Похоже, еще до того, как заработал первый миллиард. Да – теперь он вспомнил, – это было четырнадцать лет назад, когда он, двадцатичетырехлетний, явился из Индианаполиса завоевывать Нью-Йорк. Он вспомнил, как смотрел на нависающие над парком громады небоскребов и думал, в каком из них разместит свою контору. Не так уж много времени спустя он выстроил свой собственный пятидесятичетырехэтажный небоскреб, на верхних четырех этажах которого размещались его офисы и пентхауз.
Критики архитекторы именовали башню Трамбо не иначе как «фаллическим монстром». Другие называли ее «башней Трамбо», но он постарался задвинуть это название подальше – оно слишком напоминало Дональда Трампа, которого он терпеть не мог. В итоге к зданию прилипло имя «Большой Т», как часто называли и его создателя. Трамбо нравилось это имя – оно хорошо подходило небоскребу, особенно его верхним этажам, похожим на капитанский мостик самого большого в мире корабля. Сейчас Трамбо крутил педали тренажера в своем кабинете, у стыка двух стеклянных стен, образующего как бы выступ высоко над Пятой авеню и парком. Снег валил так густо, что Трамбо с трудом мог разглядеть, что происходит внизу. Но в данный момент он не смотрел вниз. Он говорил по телефону, одновременно продолжая крутить педали. Лицо его покраснело от напряжения; хлопчатобумажная белая майка была мокрой от пота.