— Нет, — Флоренс тупо смотрела на Аллейна.
— Нет? А что же случилось?
Оказалось, что Нинн отправилась наверх одна.
— А почему? Что задержало мисс Беллами?
— На нее налетел фотограф.
— Он делал снимки?
— Да. У входной двери.
— Он фотографировал ее одну?
— Этот пришел. Парень хотел вместе с ним.
— Кто же пришел?
Она сжала лежащие на коленях руки. Подождав немного, Аллейн спросил:
— Вы не хотите отвечать на этот вопрос?
— Что я хочу, — взорвалась Флоренс, — так это знать: убийство это или нет? Если убийство, кем бы убийца ни был, я хочу за нее отомстить. Кем бы ни был! Я ей всегда твердила, что в людях легко ошибиться. Может статься, что доверять нельзя как раз тем, кто кажется самым родным и близким. Вот что я ей говорила всегда.
Интересно, насколько Флоренс по натуре мстительна, думал Аллейн. И какие именно отношения были у нее с хозяйкой? Она смотрела на него настороженно, но с какой-то заносчивостью.
— Что я хочу знать, — повторила она, — убийство это или нет?
— Уверен, что это может быть и убийством.
— Вам лучше знать: вы на это дело поставлены, — пробормотала Флоренс. — Говорят, сыщики всегда все знают.
Откуда, из какой жизни она появилась тридцать лет назад в костюмерной мисс Беллами? В ее манере стали проявляться и настороженность, и подозрительность; в голосе, до того бесцветном и вежливом, послышались интонации лондонских низов.
С дальним прицелом Аллейн решил направить разговор в другое русло:
— Полагаю, вы хорошо знаете мистера Ричарда Дейкерса?
— А как иначе? А?
— Да, действительно. Мне кажется, он жил здесь скорее как сын, а не как воспитанник.
Флоренс уставилась на него. Теперь ее глаза сильно смахивали на пуговицы от ботинок и были столь же выразительны.
— Разыгрывал тут, — проговорила она. — Раз никого другого не было… А этот уж и вообразил, что в своем праве.
— Ну, — небрежно заметил Аллейн, — мне кажется, он отплатил ей благодарностью, написав две пользующиеся успехом пьесы. Разве не так?
— Пьесы! Без нее этих пьес и не было бы! Пусть-ка там главную роль сыграет другая актриса! Представляю! Посмотрим, что получится. Без нее он ничего бы не смог написать. Это она оживила его мертвячину, — раздраженно выпалила Флоренс.
— Как я понял, мистер Дейкерс ушел из дома до начала речей? — спросил Аллейн.
— Да. Вот ведь манеры.
— Но он вернулся, да?
— Он сейчас здесь, — быстро проговорила она. — Вы же его видели.
Грейсфилд, очевидно, не молчал.
— Я имею в виду не сейчас, а между первым уходом до начала речей и теперешним приходом, полчаса назад. Разве в промежутке он не приходил?
— Приходил, — тихо ответила она.
— После речей?
— Да.
— Ну, вернемся к тому моменту, когда миссис Пламтри поднялась наверх, а мисс Беллами осталась в холле. Вы вышли посмотреть, не нуждается ли она в ваших услугах, — Аллейн помолчал немного, а потом рискнул: — Он вошел через парадную дверь? В это время, да?
Сперва казалось, она ответит нет, затем, поборов какие-то сомнения, она кивнула.
— Он разговаривал с мисс Беллами?
В ответ она опять кивнула.
— Вы знаете о чем?
— Я не расслышала, я была в другом конце холла.
— Что было потом?
— Их сфотографировали и они пошли наверх.
— А вы?
— Тоже поднялась наверх по задней лестнице.
— Куда?
— Дошла до площадки. Перед спальней.
— Вы вошли к ней?
— На площадке стояла миссис Пламтри, — резко сказала она. — А они разговаривали в комнате. Он и леди. Я не стала мешать.
— Вы слышали, о чем они говорили?
— А почему это мы должны были слышать? Если хотите знать, я в чужие дела нос совать не приучена. Ничего мы не слышали. Она только засмеялась — один раз.
— А потом?
— Он вышел и стал спускаться.
— А вы вошли к мисс Беллами?
— Нет, — громко сказала Флоренс.
— Почему?
— Я не думала, что нужна ей.
— У вас с мисс Беллами была ссора? — небрежно спросил Аллейн.
— К чему это вы клоните? — побледнев, спросила она. — Я уже вам сказала. Я ее понимала. Лучше, чем другие.
— Так что между вами не было никаких неприятностей?
— Нет, — крикнула Флоренс.
Аллейн решил пока оставить этот разговор.
— А что же вы все-таки делали? Вы и миссис Пламтри?
— Стояли на месте. Пока…
— Да?
— Пока кое-что не услышали.
— Что же это было?
— У нее в комнате. Не знаю что. Будто что-то разбилось.
— А как вы думаете, что это было?
— Откуда мне знать. Я собиралась войти посмотреть, что это, но услышала, что мистер Темплетон зовет меня из холла. Я спустилась до середины лестницы, — тон Флоренс стал из напряженного прежним, повествовательным. — Он крикнул, что все ждут леди. Тогда я пошла за ней. И… — у нее первый раз задрожал голос. — Я вошла.
— Так, — произнес Аллейн. — Прежде чем мы продолжим, Флоренс, скажите мне вот что. Мистер Ричард выглядел встревоженным?
— Да, — ответила она почти с вызовом.
— И тогда, когда он вернулся?
Она утвердительно кивнула.
— Понимаю. И когда он вышел из ее комнаты?
Теперь в голосе Флоренс безошибочно угадывалось лишь одно: переполнявшее ее чувство ненависти.
— Он? Да он выглядел отвратительно, — выпалила она. — Как смерть.
3
Этот взрыв эмоций подействовал на нее, словно кровопускание. Флоренс вновь вернулась к своей прежней замкнутой скрытно-доброжелательной манере. Ничего большего добиться от нее о поведении Ричарда Дейкерса Аллейн не смог. Когда он осторожно намекнул, что от Старой Нинн ждет большей общительности, Флоренс заметила лишь одно:
— Эта! Вы не дождетесь, чтобы она разговорилась. Уж во всяком случае, не о нем. — И от дальнейших комментариев отказалась.
Аллейн умел распознавать моменты, когда излишняя настойчивость способна все испортить, поэтому тут же перевел разговор. Он расспросил Флоренс, как она вошла в спальню и обнаружила хозяйку. Здесь у горничной открылся своеобразный вкус к картинам насилия и способность передать их грандиозность и внушительность.
Когда, она вошла в комнату Мэри Беллами, повествовала Флоренс, та стояла на коленях с вытаращенными глазами, схватившись руками за горло. Хозяйка попыталась что-то сказать, но изо рта вырвался лишь ужасный, как при рвоте, звук. Флоренс хотела ее поднять, спросить, что случилось, но Мэри Беллами, катаясь по полу, была глуха к этим благородным порывам, как мечущееся в агонии животное. Флоренс только показалось, что она расслышала слово «доктор». Не помня себя, она выскочила из комнаты и бросилась вниз по лестнице. «Странно». Это слово Флоренс повторила несколько раз. Это относилось к тому, как она себя чувствовала. «Странно». Странно было то, что в такую страшную минуту она была обеспокоена, что мисс Беллами не появится на приеме. Странно, что в таких трагических обстоятельствах ей в голову пришла избитая театральная фраза, которую она и сказала: «Есть в этом доме доктор?» А ведь она и так знала, что есть, потому что доктор Харкнесс был среди гостей. Упомянув о докторе Харкнессе, она вспылила:
— Этот доктор! Вот уж не думаю, чтобы он вообще мог кому-нибудь помочь. Ничего не соображал от выпивки. Не понимал, где он и кому он нужен, пока полковник не запихнул ему за шиворот горсть льда. Даже после этого он не пришел в себя и его волокли по лестнице. Откуда нам знать, может, ее можно было спасти. Откуда нам знать! А когда он наконец туда явился, все было кончено. И скажу я вам, это будет на его совести до конца жизни. Точно. Тоже мне, доктор Харкнесс!
Аллейн попросил ее описать, в каком состоянии была комната, когда она вошла туда в первый раз. Но она не помнила ничего, кроме хозяйки. Когда он попытался настаивать, описала, видимо, то, что ей запомнилось позже.
— Мы почти закончили, но у меня еще один вопрос, который я хотел бы вам задать, — сказал Аллейн. — Вы знаете кого-нибудь, кто желал бы ее смерти?
Насторожившись, Флоренс подумала, а потом сказала:
— Много таких, которые ей завидовали. А некоторые даже предали. Те, которые считались друзьями.
— Тоже из театрального мира? — рискнул Аллейн.
— Вот мисс Кэйт Кавендиш, которая, если бы не заботы леди, выступала бы в балаганах где-нибудь в Брайтоне, да и то только после окончания сезона! А мистер Альберт Смит, простите, ошиблась. Надо говорить Сарасен. Если бы не она, так бы и торчать ему за прилавком магазина в Манчестере. Посмотрите, что она для них сделала, и как они ей отплатили! Вот только сегодня утром!
— А что случилось утром?
— Хамство и предательство, вот что случилось.
— Ну, это не совсем полный ответ на мой вопрос.
Она встала.
— Это все, что я могу вам сказать. Вы, конечно, лучше меня знаете свое дело. Но если это убийство, то его мог совершить только один человек, зачем же терять время?
— Только один? — спросил Аллейн. — Вы так думаете? В первый раз в ее глазах промелькнул испуг, но ответ был совершенно неожиданный:
— Я не хочу, чтобы то, что я вам сказала, стало известно другим, — она взглянула на мирно делавшего записи Фокса. — Не очень-то мне хочется, чтобы ссылались на меня, особенно при некоторых людях. Есть такие, которым о-о-очень не понравится, если они узнают, что я сказала.
— Старая Нинн? — предположил Аллейн. — Во-первых.
— А вы догадливый, — задорно сказала Флоренс. — Пусть так. Во-первых, она. У нее свои привязанности, у меня — свои. Только мои, — ее голос стал несчастным, — мои теперь там, откуда не возвращаются. В этом вся разница. — Ее лицо, исказилось от ненависти, и она с бешенством закричала: — Никогда я ей не прощу! Никогда! Я с ней расквитаюсь, чего бы мне это ни стоило! Увидите! Я расквитаюсь с Кларой Пламтри!
— А что же она сделала?
Аллейну показалось, что Флоренс сейчас упрется и ничего не скажет, но неожиданно ее прорвало. Это случилось после трагедии, говорила она. Чарльза Темплетона отвели в его комнату, а Нинн появилась на площадке, когда Флоренс несла ему грелку. Сама она была так взволнована, что не могла подробно рассказать Нинн, что произошло. Она отдала мистеру Темплетону грелку и ушла. Он был страшно расстроен и хотел остаться один. Вернувшись на площадку, она увидела, что доктор Харкнесс и Тимон Гантри вышли из спальни и теперь разговаривают с мисс Пламтри. Потом старуха направилась в комнату Чарльза. Сама же Флоренс была охвачена одним желанием:
— Я хотела позаботиться о ней. Я хотела позаботиться о своей леди. Я знала, что ей было нужно, я знала, что надо для нее сделать. Как смели они ее бросить! Как она выглядела! Я не хотела, чтобы они смотрели на нее в таком виде. Я знала ее лучше, чем другие. Ей хотелось бы, чтобы ее старая Флой позаботилась о ней.
У нее вырвалось рыдание, но она упорно продолжала рассказывать. Подойдя к двери спальни, она обнаружила, что та закрыта. Это вызвало в ней, подумал Аллейн, приступ ярости. Она вышагивала по коридору в мучительной безысходности, когда вспомнила, что можно проникнуть в спальню через комнату Чарльза. Не желая беспокоить его, она осторожно открыла дверь и очутилась лицом к лицу с миссис Пламтри.
Это, наверное, была, подумал Аллейн, необычайная сцена: две ругающиеся шепотом женщины. Флоренс требовала, чтобы ее пропустили в спальню. Миссис Пламтри отказывалась. Тогда Флоренс пришлось сказать ей, что она собирается сделать.
— Я ей все объяснила! Сказала, что только я могу убрать и положить мою бедняжку, только я могу сделать ее похожей на себя. А она, видите ли, мне говорит, что нельзя! Видите ли, доктор не велел до нее дотрагиваться! Скажите пожалуйста, доктор не велел. Я бы оттолкнула ее и прошла, я уже схватила ее, но было поздно. — Она повернулась к Фоксу. — Вот он приехал. Поднимался по лестнице. Она и говорит: «Полиция. Хочешь попасть за решетку?» Я оставила ее и ушла к себе.
— Боюсь, что она была права, Флоренс.
— Ах так! Боитесь? Это только показывает, как много вы знаете! Видите ли, я не должна была до нее дотрагиваться! Я! Я! Которая ее любила. Ладно! А что тогда Клара Пламтри делала в ее спальне? А, скажите!
— Что! — воскликнул Фокс. — Миссис Пламтри? В спальне?
— А откуда вы знаете, что она была в спальне? — спросил Аллейн.
— Откуда?! Да потому что я слышала, как в ванной текла вода. Это она была там и делала то, что по праву полагалось мне. Наложила свои лапы на мою бедняжку.
— Но почему вы так думаете? Почему?
Она прижала руку к дрожащим губам:
— Почему, почему! Скажу вам почему. Да потому что от нее разило этими духами. Пахло так сильно, скажу вам, что просто выворачивало наизнанку. Так что, если хотите упечь кого-нибудь за решетку, можете начинать с Клары Пламтри.
Рот ее искривился, неожиданно она разрыдалась и выбежала из комнаты. Фокс закрыл за ней дверь, снял очки и заметил:
— Вот мегера!
— Да, — согласился Аллейн. — Преданная, коварная, ревнивая, упрямая и глупая мегера. И никогда не знаешь, как такие поведут себя в решительный момент. Никогда. Но думается мне, в этой компании есть еще кое-кто ей под пару. Так что повозиться нам придется.
Как бы в подтверждение этих слов раздался громкий стук, дверь распахнулась, и на пороге предстала Старая Нинн, за ней возвышался сержант Филпот с лицом лишь чуть менее красным, чем лицо старухи.
— Только дотроньтесь до меня, молодой человек, — выговаривала Старая Нинн, — и я всем расскажу о вашем поведении.
— Поверьте, сэр, я очень сожалею, — начал извиняться Филпот. — Эта дама настаивает на встрече с вами, а так как я не мог приставить к ней полицейского, то и не был в состоянии ее удержать.
— Ничего, Филпот, — успокоил его Аллейн. — Входите, Нинн, входите.
Она вошла. Фокс покорно закрыл за ней дверь, подвинул стул, но она не села. Подойдя к Аллейну и сложив на груди руки, она смотрела на него. Чтобы увидеть лицо полицейского, ей пришлось запрокинуть голову, и в нос Аллейну ударил такой сильный поток винных испарений, как будто перед ним находился крошечный вулкан, готовый к извержению, внутри которого вместо лавы клокотал портвейн. У Нинн был глухой замогильный голос и весьма свирепый вид.
— Думаю, — начала она, — когда я встречаю настоящего джентльмена, то сразу способна это понять. Надеюсь, вы меня не разочаруете. Можете мне ничего не отвечать. Предпочитаю составить собственное мнение.
Аллейн ничего не ответил.
— Эта Флой, — продолжала Старая Нинн, — была здесь. Она из дурной семьи, если вообще у нее была семья. Что заложишь в ребенка, то и получишь, когда он вырастет. Не верьте ни слову из того, что она вам наговорила. Что она рассказала о мальчике?
— О мистере Дейкерсе?
— Конечно. Вам он может показаться взрослым, но я-то знаю его, и для меня он — мальчик. Только двадцать восемь лет и, осмелюсь сказать, уже — знаменитость. Но зла в нем никогда не было и нет. Чувствительный и мечтательный — это да. Непрактичный — понятно. Но чтобы порочный — вздор! Вот так. И что же эта Флой наболтала?
— Ничего страшного, Нинн.
— Говорила, что он неблагодарный? Или что плохо воспитан?
— Ну…
— Ничего этого в нем нет. А что еще?
Аллейн молчал. Старая Нинн протянула маленькую с крючковатыми пальцами ручонку и положила на руку Аллейна.
— Скажите мне, что еще? — попросила она, заглядывая ему в глаза. — Я должна знать. Скажите!
— Это вы мне скажите, — проговорил Аллейн, накрыв руку старухи своей. — Скажите, что произошло между мистером Ричардом и миссис Темплетон? Лучше, чтобы я знал. Что произошло?
Она пристально смотрела на него. Губы ее беззвучно двигались.
— Вы ведь видели, — продолжал Аллейн, — как он вышел из ее спальни. Что случилось? Флоренс сказала…
— Она вам это сказала? Она вам это сказала?
— Видите ли, я бы все равно узнал. Расскажите нам, если можете.
Она безутешно покачала головой. В глазах стояли слезы, а язык начал заплетаться. Аллейн решил, что, прежде чем явиться к нему, она подкрепилась еще одним стаканчиком портвейна, и вот теперь он начал действовать в полную силу.