Впрочем, он очень быстро вернулся. С ним был ещё какой-то тип совсем бандитской наружности. Я вот так и чувствовала, что это жулики и они хотят обмануть меня. Но вокруг было много людей, и я не очень боялась. Я же не пойду с ними в тёмный закоулок. А на виду у всех они вряд ли нападут.
Тип бандитской наружности принёс бумажный свёрток. Развернул его передо мной. Котлеты. Действительно, котлеты. Настоящие. Даже не мороженые, свежие. Я очень тщательно обнюхала их. Пахнет свежим сырым мясом. Никакой гнили не чувствуется. И они большие! Ещё довоенного размера! Просто свежие котлеты.
В магазине бы я такие купила, не задумываясь ни на секунду. А тут меня личности продавцов смущали. Но дяденька, который меня первый нашёл, сказал, что я принесла очень хорошие ложки. Ручной работы. Работа много дороже серебра, что пошла на эти ложки. И ещё им жалко меня и моего брата.
Насчёт жалости я не слишком поверила. По-моему, такой тип и маму родную за пять копеек продаст, взял бы кто. А вот насчёт ложек похоже на правду. Они действительно очень красивые. Даже жаль отдавать. Но котлеты!!
Ещё раз очень внимательно исследовала эти котлеты. На мой взгляд, всё нормально. Хорошие котлеты. А дома Саша. Его нужно срочно кормить! Эх, была не была!
Я отдала подозрительным типам ложки и двести пятьдесят рублей. А мне отдали свёрток с котлетами.
Мясо! Настоящее мясо! Котлеты! Нет, я не стану жарить их. Я сварю из них мясную похлёбку. Если варить по чуть-чуть, нам с Сашей их на две недели хватит. Котлеты очень крупные. Пожалуй, даже довоенные котлеты были чуть-чуть меньше. Мы спасены!
— Зря ты это, девочка, —послышался у меня за спиной незнакомый голос.
— А? Что? —оборачиваюсь я.
— Зря, говорю, ты это делаешь.
— Зря? Что зря, бабушка?
— Бабушка? Какая я тебе бабушка? Мне тридцать пять лет.
— Ой. Извините, пожалуйста.
— Впрочем, сейчас все выглядят не так, как на самом деле. Ты вот, например, как мальчишка-оборванец выглядишь. Пока не заговоришь, так и не поймёшь, что ты девочка.
— Просто эти вещи теплее, чем мои собственные.
— Я догадалась. А с котлетами —это ты зря. При всей Его любви, такого Он не простит.
— Но почему? Хорошие ведь котлеты!
— Хорошие?
— Хорошие. Я очень внимательно их осмотрела. Свежие.
— Ты что, так ничего и не поняла?
— А что я должна была понять?
— Девочка, из какого мяса сделаны эти котлеты?
— Да не всё ли равно? Я и не спрашивала. Хоть из кошки, хоть из крысы. Не важно!
— Из кошки? Когда последний раз ты видела в Ленинграде живую кошку, девочка? А крыса… Сколько же крыс нужно на одну котлету? Крысу проще целиком сварить, если уж поймаешь её. И мясо, как ты говоришь, свежее.
— А… А из кого же тогда?
— А ты подумай. Каких достаточно крупных животных сейчас много в Ленинграде? Настолько крупных, чтобы из них имело смысл делать котлеты.
— Эээ…
— Просто посмотри вокруг, девочка.
— Ой.
— Ты поняла…
Мамочка. Они, они из… Про это почти не говорили. Так, шёпотом в очередях. Что где-то кто-то. И я тоже как-то не думала про это. Хотя сама ведь два раза уже видела на улице лежащие в снегу трупы со спущенными штанами, у которых кто-то вырезал попу и части бёдер. Голые кости торчали наружу.
Это были людоеды! Я только что с самыми настоящими людоедами разговаривала! И они мне продали котлеты. Понятно теперь, что это за котлеты. Они всё же обманули меня!
Я стала оглядываться по сторонам, ища продавцов котлет. Но их нигде не было. Да и вряд ли они согласились бы отдать мне обратно деньги и ложки. К тому же, если уж на то пошло, они не обманывали меня. Это я дура набитая. А с их стороны сделка честная. Я действительно получила именно то, что и просила —свежие крупные котлеты из мяса. Они честно отдали их мне. Это у меня не хватило ума спросить, из какого мяса эти котлеты сделаны.
Ну, я и дура!
Поднялась вьюга. Ветер. И, вроде, похолодало. Мне и через три кофты и Сашино пальто холодно. Замерзаю. Наверное, все минус тридцать сейчас. И очень сильный ветер.
Что ж, стоять на месте смысла нет. Повернулась, и пошла домой. У меня всё равно не осталось ничего на обмен. Я осталась без денег и без красивых ложек. Чего уж тут, назовём вещи своими именами. Я просто просрала их. Иначе не скажешь. А вместе с ними —и наши с Сашей жизни. Кушать такие котлеты или, тем более, кормить ими Сашу, я не смогу даже ради спасения моей или его жизни.
А что делать с самими котлетами? Они жгли мне руки через варежки. Просто бросить их на землю казалось мне неправильным. В конце концов, я придумала. Сделала небольшой крюк и зашла на ближайший пункт сбора трупов. А там тихонько и незаметно метнула страшные котлеты в грузовик с телами. Если им повезёт, их похоронят…
Глава 24
Ночь. Лежим, обнявшись с Сашей. Думаю, это последняя его ночь. Следующей ночи у моего брата не будет. А у меня, наверное, будет ещё две или даже три ночи. Уже без Саши.
Вой сирен на улице. По висящему внизу подъезда графику, этой ночью на чердаке дежурят Круглов и Смирнов. Последние три раза Сашу заменяла я. Теперь Смирнову придётся отдуваться за двоих. Сегодня я не приду. Не могу.
Как громко воют сирены. А если Валька не успеет? Одному действительно сложно. Но я ведь не могу!
Впрочем… К чему тянуть? Зачем мне лишняя безнадёжная ночь рядом с Сашиным телом? Разве не лучше последние капли сил истратить сейчас? Может быть, я тогда тоже смогу умереть завтра, как Саша. И с Валей хорошо бы попрощаться. Пусть он выживет и чаще вспоминает меня после победы.
Да! Я выпуталась из Сашиных объятий и встала. Ходить я пока могу! И я пошла. На чердак. Была наша очередь дежурить. А ещё хочу пожелать Вале удачи.
Какая высокая лестница у нас. Так много ступенек. Когда же они закончатся? Фух. Пятый этаж. Вот, Валькина квартира. Но он наверняка уже на чердаке, тревогу минут двадцать назад объявили. Нужно спешить. А то Валя там один.
Последние ступени, дверь на чердак, открываю её и… Что такое? Полная темнота. Валька не зажёг керосинку?
Где стоит керосинка, я знаю. Прямо рядом с входом стол. Там она и стоит всегда, чтобы можно было и в темноте найти. Пошарив руками, керосинку быстро нашла. Она заправлена и спички рядом. Так положено.
Чиркнула спичкой, зажгла фитиль. Странно. А Вали тут нет. Никого нет. Я одна. А так всё как обычно. Слуховые окна завешаны светомаскировкой, четыре бочки со льдом, два ящика с песком. Но где Валя? Неужели и ним что-то случилось. Когда я видела его сегодня, он собирался идти за водой на Неву. Выглядел он тогда вполне здоровым, насколько это слово применимо в наших условиях.
Как бы то ни было, теперь мне уж точно нельзя возвращаться в постель. При бомбёжке чердак нельзя оставлять без дежурного. Весь дом сгореть может.
Я взяла со стола спички и горящую керосинку и прошла к специально для неё прибитому крюку. Повесила на крюк лампу, а сама прошла ко второй. Тут две лампы керосиновых всегда зажигаем. Света от одной на весь чердак не хватает. В темноте же ходить по чердаку очень неудобно. Там и столбы и пол неровный. Вполне можно стукнуться обо что-то или упасть.
Холодно. Горят две керосиновых лампы. Зато не страшно. Ночь, холод, вой ветра и сирен, гул самолётов в небе, хлёсткие выстрелы зениток. А мне не страшно. Я почти умерла. Чего мне бояться?
Или это от голода? Какие-то мысли стали тягучие. Как муха в меду. Муха. Мёд. Хочу мёд. С блинами. Или без блинов. Или блины без мёда. А Лёнька со сметаной любит. А я сметану не люблю. Потому что дура. Сметана вкусная. А Лёнька на войне. Он жив ещё?
Действительно, тягучие мысли. Может, я уже умираю? Когда не хватает еды, организм ведь сначала отключает от снабжения наименее важные органы. Самый важный орган —это мозг. Раз давать сбои начал уже и мозг, значит еды не хватает даже ему. А если еды не хватает мозгу, то это может означать лишь одно —этой еды в организме нет совсем.
Пожалуй, я присяду на пол. Или даже прилягу. Нельзя, я знаю. Но я так устала.
БУДУМП!! БАЦ!! Пшшшш…
Зажигалка!!
Толстенные защитные рукавицы я надела уже давно, поверх своих варежек. Подбегаю к сыплющей искрами зажигалке, хватаю её рукавицами и, отворачивая лицо в сторону от неё, тащу к ближайшей бочке.
С осени эту бочку полностью заполнили водой. Но сейчас в ней один лишь лёд, примерно две трети бочки льда. Она давно промёрзла насквозь. Вот туда я зажигалку и бросаю. Неважно, что воды нет. Там только железо бочки и лёд. Поджигать нечего. Пошипит немного зажигалка, да и перестанет.
Вот, только что помирала, а как бомба упала, так и взбодрилась. Даже бежать к ней пыталась. Не зря я сюда поднялась, ой не зря. Ведь пожар был бы! Как хорошо, что я не осталась лежать в постели. Я же не знала, что Вали тут нет. Думала, он подежурит. Да и далеко не каждое дежурство бомба по дому попадает. Даже если и попадает, то чаще по крыше скатывается вниз, на землю. А сегодня фашисты не только попали, но и зажигалка смогла провалиться на чердак. А это самое опасное. Очень велика вероятность пожара.
БУДУМП!!
Ещё бомба? Опять? И где она? Не вижу. Что-то происходит на крыше надо мной. Какое-то шуршание там. А, понятно. Бомба упала, но крышу не пробила. Так там и вертится. А вот… вот она куда-то перемещается. Покатилась вниз и…
Ой!!
Вторая бомба, что катилась по крыше, наткнулась на рваную дыру в кровле, которую только что пробила первая, и провалилась на чердак. Быстрее, схватить её и в бочку!
БУДУМП!!
Опять?!
Как могу быстро ковыляю к бочке и кидаю вторую зажигалку к первой, которая тоже ещё шипит и пытается расплавить лёд. Оборачиваюсь.
Мамочки. Пожар!!
Третья зажигалка упала прямо рядом со слуховым окном. И пока я возилась со второй, успела поджечь там старое одеяло, из которого светомаскировка сделана. Вот почему по двое дежурят на чердаке. Мне же не разорваться!
Одеяло горит уже довольно сильно. А на полу сыплет во все стороны искрами зажигалка. Только ноги у меня бегать отказываются. Ну, пожалуйста, ножки, ну в последний раз. А потом будем отдыхать. Долго-долго отдыхать. Быстрее!
Я всё же дошла. Одеяло всё в огне, но я в защитных рукавицах. Поэтому просто руками отдираю его от гвоздей, которыми оно прибито, и целиком выбрасываю вниз, во двор. Хорошо, что стёкол в слуховых окнах давно не осталось. Не нужно возиться с открыванием. Следом за одеялом во двор полетела и горящая зажигалка. Пусть теперь там попытается снег поджечь.
А у меня тут всё ещё пожар. Одна из подпорок, на которых держится крыша, горит уже довольно сильно и тухнуть не собирается. И воды ни капли. Она вся замёрзла. Что делать?
Или есть вода? Чёрт, конечно есть! Быстро прошаркала до той бочки, куда бросила две первые зажигалки. Так и знала. Они лёд частично растопили. Спасибо. Воды не слишком много, но больше трети пожарного ведра грязной воды со льдом я из бочки зачерпнула. И скорее назад, тушить.
А потом ещё раз. И ещё. Три раза с ведром ходила к бочке. Но залила, успела. Дерево ведь всё проморожено, разгорается не слишком охотно.
И вот я стою около слухового окна в защитных рукавицах и с пустым ведром в руке. Смотрю в морозную декабрьскую ночь. Коленки дрожат. Я понимаю, что этой ночью потратила слишком много энергии, которой и так не было. Организм отдал последние резервы. Пусть. Это был мой последний бой, но это был славный бой. Я не зря поднялась на чердак.
Жалко, что я теперь не смогу зашить Сашу в простыню, как хотела. Теперь ему, как и мне, придётся просто так лежать в кровати, пока весной наши тела не найдут и не вынесут сборщики трупов. Интересно, кто умрёт первый, я или Саша? Наверное, всё-таки он.
И всё равно сегодня я победила. Пусть и в последний раз. И у меня есть даже маленькая награда. Вид на ночной город. Очень красиво. Я и не видела такого. Ведь окна всё время закрыты светомаскировкой. А теперь светомаскировку я выбросила. Она сейчас догорает внизу. Я же могу смотреть в окошко.
Да, я умираю. Умираю я, но не наш город. Отсюда хорошо видно, что город жив и способен очень больно кусаться. Несмотря ни на что.
Куда-то стреляют зенитки, огни прожекторов беспорядочно ползают по небу, грохочет артиллерийскими орудиями Петропавловская крепость, стреляют корабли на Неве. Город не сдался. Город ведёт бой. Ещё один бой.
Вот один из прожекторов на что-то наткнулся в небе. Он дёрнулся, стал шарить вокруг. К нему тотчас присоединился второй прожектор. И вот один из них высветил чёрный крылатый силуэт. Фашист. Почти сразу же в него упёрся второй прожектор. Самолёт метался из стороны в сторону, пытаясь уйти в спасительную тьму, но ему это не удавалось. Вот его освещают уже четыре прожектора сразу. И тут вокруг него начали вспухать чёрные облачка разрывов. А потом самолёт просто развалился. Он не падал на землю красивым горящим метеором. Нет, он просто взорвался в воздухе. Наверное, случилось прямое попадание снаряда.
А где-то далеко-далеко, за Невой, прожектора тоже кого-то поймали. Вижу, как в одном месте три луча сразу синхронно движутся в небе. Мне отсюда не видно, далеко, но я надеюсь, что и там наши тоже собьют ещё одну фашистскую гадину.
А я так и стою у окна с ведром в руке. И мои губы сами шепчут:
Не смеют крылья чёрные
Над Родиной летать!
Дали отбой воздушной тревоги. Вот и всё. Окончен мой последний бой. Сегодня я победила. И ухожу победителем.
Поставила на место пожарное ведро, сняла и положила защитные рукавицы. Погасила одну керосинку, а вторую сняла с крюка и унесла на стол около двери. На стене над столом прибит график дежурств на чердаке. Рядом с ним на верёвочке висит карандашный огрызок. Я взяла этот огрызок и жирной чертой зачеркнула строчку с надписью: «Круглов-Смирнов». Пусть живые теперь ищут нам замену.
Погасила керосинку и навсегда ушла с чердака, аккуратно прикрыв за собой дверь. Вниз идти проще. Только ступени скользкие, во льду. Можно упасть.
Но я дошла. Дошла до нашей квартиры. Саша был ещё жив. Уже залезая к нему под одеяло, я подумала, что дверь в квартиру запирать на ключ сегодня не стоило. Впрочем это было уже не важно. Я легла. И я знаю, что легла в последний раз. Встать с этой кровати я больше не смогу никогда…
Глава 25
— …Ты что творишь? Смотри, что ты наделала!
— Иыыыы!
— Не реви!
— Иыыыыыыы!
— Не реви! Нельзя реветь, когда кашу ешь! Открывай рот. Ну, живо!
— Бяк.
— Что ты валишь?! Куда ты валишь изо рта?! Аккуратнее!
— Миш, чего ты орёшь на неё, как боцман на салагу?
— А чего она кашей плюётся? Я ей сую, а у неё всё вываливается.
— С детьми нужно ласковее. Не нужно кричать. Она пугается и получается ещё хуже. Так мама мне объясняла.
— Да? Такой умный? На, попробуй сам впихнуть в неё эту чёртову кашу.
— Давай. Слезь со стула.
— Ну-ну. Давай, корми. А я посмеюсь.
— Леночка, кашку покушаем с тобой?
…
— Ну, не плачь. Миша больше не станет кричать. Не плачь, рыбка. Давай, слёзки вытрем. Где твоя тряпочка? Вот. Открывай ротик. Молодец. Давай, ещё ложечку.
— Бяк.
— Лёнь, да она просто издевается над нами.
— Погоди, Миш. Может, она кашу не хочет.
— Что значит «не хочет»? Мама велела сварить кашу и накормить. И я накормлю!
— Так это что, ты варил, не мама?
— Ну, я. А что такого?
— Ну-ка, ну-ка… Фе. Миш, ты сам-то пробовал, что сварил?
— Не. Я манную кашу не люблю.
— Подгорела, несолёная, с комками. Я бы тоже такое не стал есть.
— Извини, сварил, как сумел. Я не повар тебе.