Мари внимательно посмотрела в зеркало и горделиво вскинула голову. Ну и пусть она причесана просто, а одета бедно. Зато она хозяйка этого места — оно принадлежит ей!
Человек сидел там же, где и вчера, такой же задумчивый и неподвижный. Волны бороздили поверхность океана, чайки носились с тревожными криками.
Мари подошла ближе. Человек все так же смотрел на море и не поворачивался.
— Сегодня хороший день, — сказала она и заметила, что его плечи слегка дрогнули.
Но потом он застыл в прежней позе, и девушка растерялась. Что делать? Уйти? И тут он внезапно произнес:
— Да, — и прибавил: — Это вы приходили сюда вчера?
Она растерянно ответила:
— Да, я.
— Кто вы?
— Меня зовут Мари Мелен, я живу на этом острове.
— Мари… Красивое имя.
— Оно мне не нравится, — осмелилась признаться девушка, — слишком простое.
— Все, что вас окружает: море, скалы, небо, — кажется простым и привычным, но разве это не прекрасно?
Мари замерла. Ни один из жителей острова никогда не произнес бы таких слов!
— Собственно, какое значение может иметь имя? — прошептала она.
— Большое. Иногда оно определяет судьбу.
— А как зовут вас? — спросила она, и молодой человек медленно произнес:
— Кристиан.
— Вы будете здесь жить?
— Да.
Мари затаила дыхание. Ее лицо раскраснелось, и ветер трепал волосы.
— Это правда, что вы… из Парижа?
— Правда.
У нее на языке вертелась сотня вопросов, но она промолчала, понимая, что неприлично проявлять чрезмерное любопытство. Вместо этого девушка выпалила:
— Я… я чувствую себя неловко, потому что вы не поворачиваетесь ко мне и не смотрите на меня. Я… не привыкла так разговаривать.
— Что ж, вы правы, простите. Конечно, я должен был повернуться, — сказал он и действительно обратил к ней свое тонко очерченное лицо.
У него были голубовато-серые, осененные темными ресницами глаза, их взору была свойственна безжизненная печальная неподвижность.
Мари невольно отпрянула. Так вот откуда эта отрешенность, эта окаменелость черт! В какой-то миг она остро ощутила: какое счастье видеть отталкивающие и одновременно привлекающие своей мрачностью и суровостью скалы, яркое солнце и ослепительный блеск воды!
Он чутко уловил ее движение и мягко произнес:
— Не нужно пугаться. Я просто слеп, вот и все.
— Я не испугалась, — выдавила Мари, втайне испытывая облегчение оттого, что он не может видеть смешанного выражения жалости, удивления и, пожалуй, в самом деле страха, невольно появившегося на ее лице.
— Почему вы уехали из Парижа сюда, в нашу глушь, на край света? — прошептала она.
Он долго молчал, потом задумчиво промолвил:
— Вас это удивляет?
— Конечно. Как можно отказаться от такого мира?
— Вы о нем ничего не знаете, — заметил Кристиан.
— Да, но я слышала, что он прекрасен и очень велик.
— Свой собственный мир мы всегда несем с собою, в себе, куда бы ни приехали, — промолвил молодой человек, пристально глядя странными незрячими глазами на что-то видимое лишь ему одному.
— Тогда какая разница, где жить?
Он тонко улыбнулся:
— Все-таки я немного не такой, как остальные люди. Скажем, меня сильно раздражали звуки и запахи Парижа. Здесь — иное дело. Все, что я ощущаю и слышу, странным образом очищает и возвышает чувства. Эта мощная сила, сила океана, не имеет ничего общего с силой человеческой толпы, если не сказать — стада.
— Вы не любите людей? Не понимаете их? — спросила Мари.
— Понимаю. И потому с некоторых пор стараюсь их избегать.
— Но вы же говорите со мной!
— Да, — произнес он ровным тоном, — потому что вы пришли сюда, хотя я вас не приглашал.
«Я тоже вас не приглашала», — хотела сказать Мари, но промолчала. Она немного постояла, размышляя, уйти ей или остаться, а потом снисходительно решила пропустить мимо ушей его последнюю, не слишком вежливую фразу: конечно, он чувствует себя беспомощным, и это его раздражает, к тому же он так одинок… Однако он не так уж беспомощен, если нашел дорогу сюда, а что касается одиночества, Кристиан сам признался, что отнюдь не стремится к общению.
— Конечно, вы богаты и можете жить, где хотите, — сказала девушка.
Кристиан усмехнулся:
— Кто богат? Я? Да, у моей матери были кое-какие сбережения, но переезд обошелся нам недешево… Честно говоря, я не слишком хорошо представляю, что мы станем делать через несколько месяцев.
— Это вы играете на пианино, которое вчера привезли на остров?
— Нет, моя мама. Но она играет для меня. И еще читает вслух книги — мы захватили с материка два больших ящика.
— Вы пытаетесь излечиться от чего-то? — тихо произнесла Мари и тут же ахнула, осознав, как бестактен ее вопрос.
Но Кристиан хранил невозмутимость.
— Да, — ответил он, причем в его голосе звучало безразличие, — хотя вряд ли можно излечиться от… жизни.
Девушка поняла: больше он ничего не скажет. Хотя на первый взгляд этот человек беседовал с располагающей откровенностью, на самом деле он был не из тех, кто с готовностью выставляет напоказ душевные раны. Над тем, что он говорил, витал покров тайны, и это возбуждало Мари.
И тут она вспомнила, что ей пора домой.
— Я пойду, — с сожалением произнесла она.
Кристиан кивнул:
— Приходите еще, Мари.
— Приходить? Но я подумала, что вам лучше быть одному! — с некоторым вызовом сказала девушка.
— Нет, мне понравилось разговаривать с вами. Вы дитя этого мира — сразу заметно, что с рождения живете на острове. В вас есть что-то таинственное и в то же время простое. Хотите, я опишу, как вы выглядите?
Забыв, что он незряч, Мари безмолвно кивнула. А потом поспешно произнесла:
— Да, хочу.
— Вы, должно быть, похожи на это море и эти скалы, — медленно проговорил он, словно изучая нечто невидимое другим людям, — потому я думаю, у вас светлые глаза, возможно, серые или синие, и темные волосы, которые растрепал ветер. У вас нежное лицо и серьезный взгляд, с налетом твердости и упрямства: вы упорны и едва ли отступите от того, что задумали. Шаги у вас быстрые и легкие, вашу душу еще не отяжелило бремя жизненных невзгод. Вам уже не шестнадцать, но едва ли больше двадцати: у вас мало жизненного опыта, но есть свое мнение, во многом отличное от мнения окружающих. Женственность еще не до конца пробудилась в вас, хотя детство уже позади, и вы испытываете некоторую растерянность и смутное волнение оттого, что ощущаете себя по-иному, не как прежде.
Мари замерла от изумления:
— Откуда вы все это знаете?!
Кристиан рассмеялся:
— Будем считать, что я вижу сквозь оболочку плоти, сквозь маску, надетую Богом на душу человека, — и, помолчав, прибавил: — На самом деле все мы слепы. Не видим ни сущности, ни сути людей, вещей… Не понимаем самих себя.
— И все же некоторые прозревают, — сказала Мари и тут же испуганно прикрыла рот рукой.
— Да, к счастью, такое случается, — спокойно промолвил Кристиан, после чего спросил: — А вы, Мари, с кем вы живете?
— С отцом, матерью и старшей сестрой. Но сестра скоро выйдет замуж и уедет от нас.
— Далеко?
— Нет, на соседний остров.
Кристиан помолчал, потом спросил:
— Вы недовольны своей жизнью, Мари?
— Недовольна.
— Но ведь здесь так спокойно и хорошо.
— Это для вас, — возразила она с гримасой упрямства и тревоги на лице.
— Вы не любите этот мир?
— Трудно по-настоящему любить то, что постоянно окружает тебя, что всецело завладело твоей жизнью.
— Да, возможно, вы правы, — задумчиво произнес Кристиан, — наверное, потому и существуют мечты.
— А вы о чем-нибудь мечтаете? — спросила Мари.
— Сейчас — ни о чем. Прошлые мечты умерли, а новые еще не родились. Пока мне хорошо и так. Мечты, как и опасность, случается, меняют свой облик. Иногда они становятся очень страшными.
— Я такого еще не испытывала.
— Будем надеяться, что и не испытаете, — сказал молодой человек и замолчал.
— Вы пришли сюда один? — спросила Мари, заметив лежавшую рядом с ним палку.
— Конечно нет. Меня привела мать. В полдень она придет за мной.
— Сколько вам лет? — осмелилась поинтересоваться девушка.
— Мне двадцать три года.
— Я приду завтра, — сказала Мари, и он молча кивнул.
Она шла домой и всю дорогу думала о Кристиане.
Да, наверное, он знал Париж, а она знала остров куда лучше его. Сейчас лето, и шаги мягко шуршат по высокой траве, и ласково греет солнце, и легкий ветер играет в ветвях деревьев, и шум прибоя кажется музыкой. Но наступит унылая осень, а после — хоть и короткая, но жестокая зима, и остров предстанет нагим и беспомощным перед стихией, и ненастная погода будет внушать глубокую подавленность, даже скорбь. В середине зимы только и остается, что сидеть дома, глядя в окно на сумрачно-серое полотнище небес, и слушать заунывный стон ветра, перемежающийся шорохом дождя и жутким грохотом волн. На сердце безнадежно и мрачно, и ты не можешь понять, кто в этом повинен — окружающий мир или ты сам.
За ужином отец сказал домочадцам:
— Нынче я кое-что слышал про дамочку и ее сына, которые приехали на остров пару недель назад. Оказывается, сын слеп как крот. Не представляю, о чем она думала, когда везла его сюда!
Корали промолчала, мать тоже. Мари посмотрела в блеклое, осунувшееся лицо матери, с которого время, казалось, стерло всякое выражение, и неожиданно произнесла:
— Этот юноша сам захотел приехать на остров.
Обратив к ней свой колючий взгляд, отец нахмурил брови, отчего у глаз резче обозначились морщинки.
— Откуда ты знаешь?
— Я встретила его на дороге и немного поговорила с ним, — уклончиво ответила Мари.
Отец неодобрительно покачал головой.
— Не очень-то умно заговаривать с незнакомцами. С чего бы тебе останавливаться с этим парнем?
Мари промолчала, и тогда отец продолжил:
— Представляю, как он чувствует себя на острове! Как одинокий странник, внезапно попавший в неведомую страну и потерявший карту. К тому же им придется решать множество насущных проблем. Что-то не верится, будто эта дамочка сама станет готовить, стирать и убирать в доме.
Мари задумалась. Кристиан был безразличен к миру за пределами своего непосредственного восприятия: это могло спасти его, но могло и погубить. Возможно, он и правда не представлял, что ждет его здесь.
Но его мать, несмотря на внешнюю хрупкость, похоже, не из тех, кто бесцельно и растерянно плутает в тумане жизни. Она очень хорошо понимала, что делает, потому и привезла сына на остров.
Глава 2
Через месяц состоялась свадьба Корали, и почти сразу после возвращения Мари Кристиан, с которым она уже не раз встречалась, пригласил девушку в гости. Он хотел познакомить ее с матерью.
Свадьба старшей сестры произвела на Мари удручающее впечатление. Теплый воздух отдавал сыростью, и, когда свадебная процессия высадилась на берег, все вокруг растворялось в легком тумане. Жених облачился в праздничную пару, которая выглядела почти такой же грубой и нелепой, как и будничная, а на Корали надели подвенечное материнское платье из поблекших, а местами пожелтевших кружев и напоминавшую спущенный флаг фату. У сестры был отрешенный вид; казалось, все происходящее представляется ей неким странным видением.
Венчание происходило в тесной бедной церквушке, за ним последовал свадебный пир, на котором было много дешевого вина и скверно приготовленной пищи.
В церкви Корали стояла, согнув плечи, будто на нее давила какая-то тяжесть. Приблизившись к сестре, чтобы поздравить ее со вступлением в брак, Мари увидела, что серые глаза Корали полны разочарования и у нее бледный, почти болезненный вид. Щека сестры, к которой Мари прикоснулась, обнимая ее, была странно холодна. Девушка невольно содрогнулась. Неужели случится так, что и она, Мари, утратит мечты о том, к чему некогда стремилась всем сердцем, перестанет бороться с неизбежностью?
Девушка была все в том же синем платье — родным не пришло в голову сшить ей что-нибудь к свадьбе сестры. Хорошо, что Кристиан видит только ее душу, иначе он поразился бы тому, как убого она выглядит!
Утром Корали, теперь уже замужняя женщина, с поклоном вышла к гостям, а потом сразу занялась хозяйством. И хотя на ее щеках рдел чуть заметный румянец, взгляд казался остановившимся, безжизненным.
Мари не нашлась, что сказать сестре. В тот же день они с родителями вернулись домой.
Проснувшись наутро в комнатке, которая отныне принадлежала ей одной, Мари почувствовала странное беспокойство. Ее охватило ощущение бессмысленности существования. На комоде валялись две забытые шпильки — все, что осталось от недавнего пребывания Корали. А что останется от нее, Мари Мелен, через несколько лет?
Весь день ее терзало одиночество, потому девушка очень обрадовалась приглашению Кристиана.
— Приходи завтра, — сказал он. — Познакомишься с моей матерью. Я говорил ей о тебе. Ее зовут Шанталь.
«Какое красивое имя!» — подумала Мари.
Она сразу согласилась: ей хотелось посмотреть, как он живет. Только вот что скажет его мать? Когда они стали гулять вместе, молодой человек сам выходил из дома, а Мари ждала его неподалеку, возле дороги. Конечно, мать Кристиана знала об их встречах, но ни разу не появилась.
Девушка догадывалась, что родители не одобрят ее знакомства с этой семьей, потому не стала рассказывать о своих свиданиях.
Мари тщательно выстирала и отгладила платье и заплела волосы в две тугие косы. Когда девушка посмотрелась в зеркало, ее лицо выражало смесь решимости, радости и испуга.
Женщина по имени Шанталь встретила гостью на пороге. Она улыбалась со сдержанной вежливостью и при этом смотрела изучающе и слегка тревожно. На сгибах ее локтей лежала расцвеченная радужными узорами шаль с густой золотистой бахромой, а бледно-зеленое платье, как и то, другое, что Мари видела на ней в первый раз, было очень открытым — лиф спадал с плеч складками. Юбка была отделана декоративными застежками из золотого шнура, и стан обхватывала широкая медово-желтая шелковая лента, завязанная сзади широким бантом с длинными концами. Из-под подола выглядывали туфельки из ластика[2] с острыми лакированными носами. Мари невольно покраснела при мысли о своих грубых башмаках, в каких обычно бродила по острову.
Коротко поприветствовав гостью, Шанталь провела ее в дом. Здесь было очень чисто, обстановка, по местным меркам, близка к изысканности. Стены выбелены известкой, на окнах — кружевные занавески, стол покрыт белоснежной скатертью с бахромой (у родителей Мари тоже была скатерть, только из небеленого льна — ее доставали из сундука по праздникам), на великолепном коричневом с золотыми прожилками пианино — сияющая округлыми боками синяя с желтым рисунком ваза, а в ней — полевые цветы. На стене пейзаж: древний замок с теряющимися в голубом тумане башнями, а за ним — исчезающие за горизонтом бескрайние зеленые луга.
На столе стоял кофейник, три чашки изумительно тонкого фарфора, словно сделанные из папиросной бумаги, с серебряными ложечками и вазочка с печеньем, какого Мари не только не пробовала, но даже ни разу не видела. В стороне она заметила большую жестяную коробку розового цвета, на которой было выведено затейливыми алыми буквами: «Марципановое печенье, кондитерская г-на Прудона».
«Наверное, из Парижа», — подумала Мари.
Кристиан сидел на обитом синим бархатом маленьком диване с гнутой спинкой и подлокотниками. Интересно, в какой обстановке он воспитывался? И кто его отец? Возможно, их семья разорилась, потому они и были вынуждены уехать из Парижа? Но почему именно сюда?
Когда Мари вошла в комнату, молодой человек встал и направился к ней. И хотя его глаза по-прежнему скрывала мрачная тень, он улыбался радостно и светло.
После нескольких незначительных фраз хозяева и гостья сели за стол. Шанталь разлила кофе, от запаха которого у Мари закружилась голова. Что ели у них дома? В основном рыбу, редко мясо, грубый хлеб, кашу, овощи. Пили воду и молоко.