Оля кивнула. Некоторое время они шли молча.
Азаров часто сворачивал с тропинки и тщательно оглядывал кусты красноягодника, калины и лимонника, густо разросшиеся под кронами пихт и ясеня. Особенно внимательно осматривал он заросли папоротника, раздвигая красивые стебли, словно вырезанные искусной рукой. Оля шла за ним, отставая на несколько шагов.
В лесу было влажно. Солнце еще не вошло в зенит, и его косые лучи пятнали застывшие зеленые волны кустарников.
Торжественную тишину тайги изредка нарушали крики иволги и удода. И даже гнус, атакующий целыми полчищами, не мог нарушить очарования июльского утра. Так они вышли на крохотную полянку, залитую ярким светом. Оля увидела в зарослях курослепа три серых взъерошенных комочка. Это были ежи. Мамаша ежиха суетилась вокруг двух смешных созданий с удлиненными рыльцами, оканчивающимися маленькими пятачками… Заметив незнакомое существо, малыши уставились на девушку крохотными бусинками глаз.
— Степан! — позвала Оля.
Азаров подошел к ней. Оля кивнула на ежей:
— Симпатяги какие!
— Не вздумайте так сказать о них Анне Ивановне.
— А что?
— Враги змей — ее личные враги.
— Они едят змей?
— За милую душу.
— А яд?
Степан дотронулся носком сапога до ежихи. Она тут же свернулась в клубочек, из которого во все стороны торчали колючки.
— Как такого укусишь? — сказал он.
— Это верно. И много врагов у змей?
Степан усмехнулся:
— Хватает. Человеки — прежде всего. Птицы разные. Вот эти симпатяги. Еще кабаны и свиньи.
— А они как же? Яд на свиней не действует?
— Действует. Но, чтобы убить животное, яд должен попасть в кровь. А у свиней и кабанов толстый слой подкожного жира, в котором нет сосудов. Попробуй пробей. Яд и остается в жиру, окисляется и не наносит никакого вреда. Понятно?
— Да, конечно, понятно, — кивнула она.
— Жарковато становится. Пить хотите? — спросил Азаров.
— Хочу.
Они повернули назад и пошли через лес к тропе, идущей рядом с протокой.
Напившись воды, они присели на нагретых солнцем камнях. Степан, глядя куда-то в заросли через речушку, сказал:
— Хочу вас предупредить, Оля. Если вам будет трудно свыкнуться с нашим делом, скажите сразу. Не всем это по нервам.
— Я понимаю.
— Не пытайтесь храбриться. Змеи — это змеи.
Оля опустила голову и тихо произнесла:
— Есть люди, которые похуже змей…
Степан поднялся. Поднялась и девушка. Они двинулись дальше.
— На Таганке, — сказала Оля. — А что?
— Так просто. Хорошие песни сочиняет… — Азаров отложил гитару и поднялся. — Дровишек у нас мало.
— Погодите, Степан Иванович, я с вами! — вскочила Зина. Они растворились в сумраке леса.
— Анна Ивановна, я хотела у вас спросить… — начала робко Оля.
— Спрашивайте.
— Правда, что королевские кобры плюются ядом на двадцать метров?
— Плюются, но всего метра на два-три.
— Они нападают на человека?
— Нет. Кто вам это сказал? Все змеи, Оля, стараются уйти от человека. Королевская кобра может напасть на животное или на человека только в брачный период, если ее потревожить. Они в это время раздражительны.
— А вы много поймали королевских кобр?
Анна Ивановна всплеснула руками:
— Поймать королевскую кобру! Да я ее видела один только раз, и то мертвую. На Борнео. Небольшой экземпляр. Крестьяне ее убили.
— А правда, что бушмейстеры рождают по триста детенышей семь раз в год? — спросила Оля уже более осторожно.
Анна Ивановна расхохоталась:
— Понимаю, в чем дело! А про летчика-испытателя, упавшего в обморок, Чижак рассказывал?
— Рассказывал.
— О термитах, съевших самолет, тоже?
— Нет…
— Подождите, еще расскажет.
Оля сконфуженно улыбнулась.
Анна Ивановна вытерла слезы, выступившие от смеха:
— Нет, вы не подумайте, что Веня все выдумывает. Сказать откровенно, в его рассказах всегда имеется доля правды. Бушмейстеры действительно рожают живых детенышей. Десятка три. И всего два раза в год. Не видели эту змею хотя бы на снимке? Удивительно красивое животное. А насчет летчика зерно истины тоже есть. Кажется, в «Комсомолке» писали, как один летчик-испытатель, посмотрев на работу герпетологов, признался, что он бы не выдержал. Что далеко ходить: мой муж до сих пор не может спокойно говорить о моей работе. А мы с ним, Оленька, прожили двадцать лет. Как-то я привезла из заграничной командировки горного питона. Небольшого, метра полтора. Грациозное создание, такие крупные желтые узоры… Красавец! Прихожу домой с работы, Генка, сынишка, — тогда ему и четырех не было, — надрывается от крика. В клетке сидит, которую соорудил муж. А бедный питон забился под диван и не вылезает. И что вы думаете? Мне были поставлены условия: или змеи — или семья! Правда, и змеи остались и семья. Только дома больше зверей не держу. Разве что кошку. — Анна Ивановна немного помолчала и вдруг неожиданно, без всякого перехода закончила: — Коллектив у нас хороший. Только профорганизация не работает. Да и совещаний не проводим. — Она улыбнулась.
Воротились Степан с Зиной с большими охапками сушняка.
Василий, стараясь, чтобы его не заметили, украдкой прошел в вагончик.
Потухающий было костер снова весело затрещал, бросая на лес пляшущие отблески.
— Засиделись мы сегодня. Не пора спать? — Анна Ивановна встала. — Бригадир, давай команду.
— Что-то неохота. — Азаров настроил инструмент. — Здесь хоть мошки меньше…
— Ну что ж, посидите. Ваши годы такие. А я пошла. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — дружно отозвалась молодежь.
— Вы много раз бывали в театре, в этом… — спросил Степан Олю, — ну, где от метро все начинается и билеты на штык накалывают?
— На Таганке? — Оля засмеялась. — Один раз. Туда трудно попасть.
Зина, пересиливая дремоту, прислушивалась к разговору.
— Высоцкий пел?
— Нет. Уже не помню, что за пьеса была. Без песен, — ответила Оля.
— Зин, да у тебя глаза слипаются! — приглядевшись к лаборантке, сказал вдруг Степан. — Ты же спишь.
— Вы так считаете, Степан Иванович? — Ее голос звучал сухо и официально.
— Не я так считаю, а твои глаза, — улыбнулся Азаров. — Что себя мучаешь?
Зина обиженно дернула плечами и поднялась.
— Завтра утром варить пшенную кашу или гречку?
— Все равно, — ответил бригадир.
— Сварю овсянку.
— Съедим и овсянку. — Степан взял несколько аккордов.
— Спокойной ночи. — Зина резко повернулась и ушла.
— Приятных снов. — Степан тихо запел:
Дни тянутся, тянутся,
Сплетаясь в года.
И всё отправляются
Без меня поезда.
На миг закачается
И дрогнет перрон,
И в память врезается
Последний вагон.
А сердце беснуется,
И мысли в пути.
От этой бессонницы
Лекарств не найти…
Оля слушала, прикрыв глаза.
— Что это за песня? Я не слышала, — встрепенулась она, когда Степан закончил.
Азаров закурил.
— Песня как песня…
— Хорошая. Мне понравилась.
Степан отложил гитару:
— Сочиняют и получше…
— Спойте еще.
— Мешаем. Спят люди. А вы как?
— Ни в одном глазу. — Оля взяла в руки палку и стала ворошить костер. — Зина у вас строгая.
— Нет. Она добрая, внимательная ко всем.
— Может быть. Я хочу с ней заговорить, а она уходит. Или молчит.
Степан улыбнулся:
— До вас Зина была единственным цветком, как говорит Веня…
— А Анна Ивановна?
— Мать не в счет.
— Чья мать? Ваша?
— Нет. Это мы ее так называем. За глаза, разумеется, шефиню нашу. — Степан улыбнулся: — «У кого шахиня, а у нас шефиня». Афоризм Вени.
— Умная женщина, твердая… Завидую таким, — вздохнула Оля.
Степан присвистнул.
— Мать железная! Каждый день в любую погоду пробегает не меньше двадцати километров. Волевая. А как-то мне пришлось присутствовать при ее споре с академиком. Всемирно известным. Старик бледнел, краснел… Но все выслушал. Проглотил. С ней здорово работается. От души. Экспедиция — цель всей ее жизни. Если мы дело провалим, другой случай доказать свою идею вряд ли ей предоставят.
— Все-таки в чем суть идеи?
Степан пожал плечами:
— Идея простая. Сохранить змей. Изводят их тысячами. Для добычи килограмма яда губится до шести тысяч гюрз.
— А заповедники, то есть серпентарии?
Азаров махнул рукой:
— Гибнут в них змеи.
— Как же так? А научные методы?
— Отстает еще наука от практики. Потом, зачастую наука сама по себе, а заготовители — сами. Для заготовителей главное — количество.
— Почему бы ученым не взять в свои руки отлов?
— Был один такой. — Степан недобро усмехнулся. — Доктор наук. Профессор. Не читали в «Правде» фельетон?
— Подождите, что-то припоминаю. Он, кажется, еще ловил ядовитых насекомых в Средней Азии.
— О нем, — подтвердил бригадир. — Длинный рубль даже профессора сбил с пути истины. О нем на Всесоюзной герпетологической конференции говорили. Чуть ли не вагонами продавал животных на зоокомбинат. Дали по рукам, слава богу… А сколько вольных ловцов? Прямо скажем, туго приходится змеям. Но яд ведь нужен все-таки. И с каждым годом все больше. И вот Анна Ивановна предложила брать яд у змей в местах обитания. И тут же отпускать их. Практически не вырывать из местных естественных условий…
— Интересно. Очень.
— Понимаете теперь, почему она так строга?
— Конечно.
— Нам никак нельзя провалить дело. Ребята это понимают. Конечно, каждому из нас было бы выгодней поехать в Среднюю Азию. Там за сезон можно здорово заработать. Например, в долине Мургаба. В Туркмении или в Таджикистане… Кобры, гюрзы, эфы. Много змей. В основном змееловы туда и едут. Зато в нашей экспедиции главное — идея. И Мать… А для меня она действительно как мать…
Оля слушала, не отрывая от Степана глаз.
Азаров замялся, словно решая, стоит ли открываться девушке. Но тут из вагона выскочил Веня. Растрепанный, злой, он подбежал к костру, навалил в него сырых веток и, сопя и вздыхая, встал в самый дым.