Теперь о том, чего читатель ждет с понятным нетерпением: что же новенького удалось отыскать нам в истории с исчезновением легендарной Джутти Пламм? Ваше терпение, читатель, будет вознаграждено. Авторы действительно сумели разузнать кое-что новенькое, и все благодаря таланту нашей очаровательной Оллан Миу да болтливости одного из кандидатов в хронисты с борта космической сферы ЮБЭРР. Видимо, на него оказали неизгладимое впечатление мощные чары нашего соавтора.
… Официальная версия говорит о том, что Джутти исчезла из клиники на искусственной сфере в тот злополучный миг, когда зловещий шедевр средневекового художника был наконец возвращен на Зэммлю. Объясняя это сенсационное исчезновение, Архонтесс выдвинул весьма странную теорию о том, что, потеряв личность, Джутти будто бы стала частью топологического тоннеля и была внезапно втянута в параллельный мир вместе с картиной в тот момент, когда объект перемещался на свое законное место в музей Венны. Но это слишком фантастично! От помещения, где пушки вечности обстреливали картину Брэгеля, до больничного корпуса, где находилась несчастная, было значительное расстояние. Кроме того, просочились слухи, что после разоблачения архонта-отступника ей была восстановлена прежняя личность по дублю в каталоге Жизни. Живая, а не полумертвая, она не могла стать частью рокового тоннеля. Словом, вопросы множатся. Однако все становится гораздо менее загадочным, если познакомиться с нижеследующим рассказом и версией нашей Оллен Миу, которая логично считает, что Джутти была просто-напросто возвращена мастеру Тьме (!) и что это было одним из условий его тайной капитуляции. Именно после этого, получив девушку, он и передал Архонтессу свои феноменальные открытия.
Но что же поведал Оллен влюбленный поклонник из службы эксплуатации искусственной сферы ЮБЭРР?
Вот его рассказ:
«В тот день я нес вахтенное дежурство на борту космической сферы. Все шло нормально, но в разгар ночного периода я получил сигнал тревоги с пульта водоснабжения: забарахлила сеть поющих фонтанов в оранжерее «Ц». Я тут же вылетел к месту аварии и, пролетая над пирамидой клиники, заметил, что у служебного входа стоит астроплоскость индивидуального пользования. Мне это показалось подозрительным. Во-первых, клиника находится под строжайшей охраной, во-вторых, ночь не время для полетов частных лиц в запретной зоне. Пока я так раздумывал, на выходе из пирамиды появились два архонта, и хотя я наблюдал за ними с приличной высоты, тем не менее это были именно архонты, которых я узнал по черным стальным плащам-сутанам и колпакам суперсвязи. Они были не одни, а вели под руки третьего, и человек этот был с ног до головы закутан в плотную белую ткань. Мне даже стало смешно – неизвестный походил на металлический кокон и еле-еле ковылял. «Зачем же ему закрыли лицо? – подумал я, и вдруг осенило:– Уж не Джутти ли это?!» Но тут меня засекла охрана сферы, и патрульная капсула унесла к дежурному хронисту. Если бы не авария поющих фонтанов… В общем, я был отпущен. Но это не все. Когда патрульная капсула понесла меня в блок охраны, мы чуть было не столкнулись с той самой астроплоскостью, которая в то время резко стартовала от входа в клинику. Хотя это длилось одно мгновение, я успел заметить за пультом плоскости одного странного типа, на голове которого был напялен черный чулок, как это принято у психов-киллеров. Он тоже прятал свое лицо… Вот и все. Больше ничего не скажу – думайте дальше сами».
Оллен справедливо считает, что этот простоватый парень был единственным из посторонних, кто видел самого мастера Тьму!
Публикуя эти показания, мы обвиняем Архонтесс в утаивании правды и требуем немедленных объяснений по поводу исчезновения Джутти Пламм! Неужели горькие слова о том, что мы перестали верить друг другу и надеяться на высшую мудрость архонтов, стали правдой?!
Книга четвертая
ВСЕМОГУЩИЙ
К полудню в небе над побережьем стала скапливаться мглистая, гора. Словно к незримому магниту, устремились в точку зенита тучи, втягиваясь в медленный кипящий водоворот.
Роман лежал ничком на взлетной полосе у входа в ангар; его руки за спиной связаны гибким обрывком лианы. Лицо покрыто ритуальным орнаментом.
Здесь все тот же предгрозовой полдень 12 августа 1999 года. С самого утра над Приморьем стояла белоснежная жара, из которой – в конце концов – вылупился зловещий птенец с косматыми крыльями, он уже пробовал силу клюва, и над горизонтом, под фиолетовым брюхом грозы, в платиновом просвете дня уже чиркали первые легкие молнии. Роман поднял голову и посмотрел по сторонам: в двух шагах стояла спортивная машина с открытой дверцей, которую он впопыхах забыл захлопнуть минуту – 500 лет! – назад. Мотор работал. На кожаном сиденье сверкали брошенные Марией солнечные очки и зажигалка. Голова раскалывалась, лицо полыхало от потной охры и едкого сока. С трудом встав на колени, а затем на ноги, Роман придвинулся к бамперу и легко перетер железным краем зеленый жгут на запястьях. Наконец-то он смог с наслаждением растереть затекшие кисти. Пытаясь быстрей привести в чувство онемевшие пальцы, он принялся их кусать до тех пор, пока не почувствовал боль.
Все пропало. Марии нет. Она осталась одна на берегу безымянного океана там, в прошлом. Контакт прекращен. На левой руке – только след от браслета, узкая незагорелая полоска, да в голове вертится магнитофонный голос Пришельца: «Внимание. Архонтесс контакт прекращает. Времямашина изымается. Архонт Земли оставляет тебе память, потому что новый контакт не включается. Внимание…» – и все повторяется сначала.
Роман чувствовал себя беспомощным ребенком, которого безжалостно отправили спать в самый неподходящий момент. Оказаться пешкой в руках дьявольских воль было и невыносимо и страшно. По мере того как возвращались силы, в сердце росла растерянная ненависть к заоблачным божествам, которые именно так распорядились судьбой мира и его собственным счастьем жить.
Он долго сидел за рулем, полузакрыв глаза, приходя в чувство: еще минуту-вечность назад десятки смуглых рук несли его по крутым ступеням на вершину зиккурата к жертвенному огню, туда, где только что жрец в золотой маске красными руками сжег сердце коня, и вдруг вспышка в зените, к нему пикирует страж вечности, вниз головой, в радужном коконе энергий, затем пещерная темнота и голос-эхо во мраке: «Внимание. Архонтесс контакт прекращает. Времямашина изымается. Архонт Земли оставляет тебе память, потому что новый контакт не исключается…» – здесь в голове что-то щелкнуло, как вульгарный выключатель на стене, и монотонный голос пропал.
Я – кукла с тумблером на виске, вяло подумал Батон. Его перестала занимать собственная судьба, отныне у него нет участи. Надо было что-то предпринимать, куда-то ехать, мчаться, лететь, звонить, объяснять… а он продолжал каменеть в машине, на грозовом солнцепеке, чувствуя, как тянет холодком от тени на горизонте, которую отбрасывает на землю кипящая гора мрака, каменел, положив руки на руль, чувствуя всей кожей сырого лица трепыхание ветра, вслушиваясь в такие заветные звуки цивилизации: гудение автомашин на повороте шоссе, плеск незримой купальщицы в бассейне с подогретой водой, рокот мотора под капотом, гул небесной пирамиды.
Кто он? Галька, выброшенная на берег вселенной, идол с кроваво-зеленым лицом, на котором не видны издали ни рот, ни глаза…
В этот миг перед машиной возникла и погасла ослепительная вспышка, после которой часть шоссе и окрестность вокруг накрыл муаровый серебристый купол. Автомобиль превратился в ртутный шар, по которому побежали черные с золотом полосы – все быстрее, быстрей,– шар принялся вертеться вокруг оси, превращаясь в овал, в диск и, наконец, ребристый волчок, в глубине которого открылось овальное окно с видом на песчаный берег далекого плоского моря, залитого солнцем.
– О-ля-ля!
Батон открыл глаза и вздрогнул от свистопляски цветов.
Сквозь закрытую дверцу внутрь машины вошел Ульрих Арцт, в желтых перчатках, с черным лицом, и, кивнув Батону, спокойно уселся рядом с ним на сиденье…
– Где Мария?
Они летели над прибрежной полосой вдоль океана, стоя в прозрачном пузыре времясферы. Тонкая оболочка заметно прогибалась под ногами; чтобы удержать равновесие, Роман двумя руками опирался на скользкую пленку, и та чутко натягивалась под нажимом ладоней.
– Не знаю,– ответил Арцт. Уткнувшись носом в диск машины, он осторожно поворачивал двумя пальцами черную пирамидку против часовой стрелки.
Вид берега менялся. Океан представлял из себя фантастическую картину бесконечно бегущей вспять – от берега вдаль – ряби прибоя. Причем панораму озаряли еле заметные глазу стробоскопические вспышки черно-белого солнца в короне затмения, и картина мира представала бесконечной серией статических мертвых видов.
– Что это? – наконец унизился до вопроса Роман.
– Мария осталась где-то здесь, в районе Вера-Крус,– продолжал Умник, отвечая на первый вопрос и игнорируя второй,– думаю, что она все еще у самолета.
Из океана вынырнул с шипеньем черный камень и, раскаляясь до белого каления, кипения, огня, взлетел в облака огненной струей. Это было падение болида, падение вспять, вверх тормашками.
– Сие, Батон, эффекты времени,– нехотя снизошел до объяснений Арцт,– неужели ты не видел такого же вечера, когда догнал меня с Кортесом?
– Мы взлетели на самолете и лишь потом включили машину. Вчера все было иначе.
– Здесь каждый раз по-новому. Того и гляди, сыграешь в ящик. Стоит только выключить эту штуку, и мы упадем в океан. Стоит докрутить до отказа, как тебя выкинет под Аустерлиц или в Киевскую Русь. Честно говоря, я сам плохо соображаю, что это такое и с чем его едят… Сейчас мы движемся в 1519 год. Найти на шкале год и месяц легко, но как искать день, час, минуту?!
И он пренебрежительно пнул носком ботинка по сфере. Та заметно качнулась из стороны в сторону.
– Кажется, она подчиняется мыслям, но не слишком, так, вроде норовистой лошади.
– А вот глянь.
Из стеклянной глади показались косые мачты корабля, все выше и выше, пока из воды не вылупился весь корабль, выправляя отчаянный крен. Это был парусник шестнадцатого века. Полусгнившая развалина с замшелыми бортами и перебитыми мачтами, которая на глазах – пятясь во Времени – превращалась в пиратский люгер. Невероятное зрелище: рваные паруса, на которых испаряются дыры и лохмы, потоки бегущей вспять из трюма воды, матросы, вылетающие – пятками вперед – из соленой бездны, летящие вдоль бортов на палубу и реи.
Мертвецы с воплями ужаса восставали из гроба.
– Кажется – здесь. Ну, ну, проклятый!
Шар вяло спланировал к берегу и поплыл над галечным откосом.
– Вот он! – крикнул Батон.
На прибрежной полосе стоял спортивный самолет (Арцт выключил машину, и они спрыгнули на песок с полуметровой высоты), но боже, в каком жалком виде: ржавые искореженные крылья, сломанные шасси, разбитый фонарь, ободранное до мяса нутро кабины. И стоял он в центре огромного пепелища.
– Ха, ха, ха,– рассмеялся Умник, поддевая ногой что-то из золы.– Батон, они поклоняются авиаидолу. Это же капище!
Круглое, похожее на мяч, с мертвым стуком покатилось по обожженной земле. Роман вздрогнул – это был человеческий череп.
– Но я ошибся,– заметил Арцт, обходя самолет и пробуя ладонью толстый слой ржавчины,– прошло как минимум пять лет.
– Держись!– он вновь взялся за грани пирамидки в центре черного квадрата. Вспышка. Сфера отрывает их от земли. Проходит несколько неприятных минут, пока тела перестает бросать из стороны в сторону.
Самолет – в серии стробоскопических вспышек – молодеет на глазах. Его окружают тени людей. Кольцо пепла одевается пламенем. Крылья обвиваются гирляндой цветов. На шасси льется жертвенная кровь. Но вот самолет скрывается от глаз в серебристом коконе. Батон смотрит на знакомое стальное веретено, по поверхности которого пробегают и гаснут радужные переливы.
– Вот, полюбуйся на пасхальное яичко,– сказал Арцт,– это их работа. Их.
– Стража?
– Да. Они подобрали Мари. Я так ее и предупреждал. Танцуй, она жива. Обошлось без жаркого.
– Заткнись.
Стробоскопические вспышки измучили глаза, но вот кокон рассеялся – на песке стоял новенький, с иголочки, алый спортивный самолет, к нему еще шла от воды цепочка узких следов. Пять минут назад Мария вышла из волн, на край крыла было брошено влажное полотенце. Следы растаяли, в набегавшей волне мелькнула ее голая рука. «Летим назад!» Батона резко качнуло, он влетел лицом в сферическую изнанку. Оболочка облепила лицо студенистой пленкой, выдавилась из мыльного пузыря человеческой маской. Когда он отодрал губы, лоб, нос от пленки, вокруг шумел 1999 год, Арцт устало сидел в мягком космическом кресле, а Роман стоял у иллюминатора межпланетного челнока. Корабль как раз приближался к причальной мачте Луны. В дверь постучали – это стюард нес поднос с завтраком. «Войдите!» – Арцт нашарил в пепельнице непогасшую сигарету и основательней, чем секунду назад, утопил огонек в пепле. Вошел чопорный стюард с подносом: «Ваш завтрак».
– Мне иногда снятся странные сны,– сказал Арцт,– мне двенадцать лет или чуть меньше, я крепко держусь за руку отца, и мы стоим на смотровой площадке исполинской железной башни в центре удивительного города. Прямо под башней квадратный пруд с живыми лебедями. С высоты хорошо видны кварталы, сады, аллеи, дворцы, фонтаны, мосты, лавины машин. Я спрашиваю отца: что это? Париж, отвечает он.
По лицу Арцта бегут полосатые тени, они мягко скользят в капсуле по пневмотоннелю от причальной иглы космического лифта к лунной колонии Селенир, первому городу на Луне.
– Париж? Но ты же сам его уничтожил, Умник,– заметил Батон. По лицу Арцта продолжают бежать цветные тени.
– Да… кажется, я и впрямь приложил к этому руку… но скажи, как может сниться то, что никогда не существовало? Откуда, например, взялась та книжечка с фотографиями Монмартра, Лувра, Нотр-Дама? Может, ты ее подкинул? Как могло быть то, что исчезло раньше, чем стало? А если его не было, то как его можно уничтожить?.. В парадоксах времени сам черт ногу сломит.
Роман молчал, он думал о том, где Мария и кто он здесь, на Луне,– гость или пленник?
– А иногда снится нечто совершенно невообразимое. Я по-прежнему подросток, и мы снова с отцом. Теснимся на каком-то паршивом балкончике у стены, а в воздухе над нами плывет исполинская рыбина. С плавниками вроде лап. И я взлетаю к ней, плыву рядышком, мне нисколько не страшно, я хватаю ее за плавники, они теплые, как руки. Рыбина поворачивает ко мне добродушную морду: мол, садись на спину; и я, смеясь, сажусь на хребет, бью ногами по чешуе, как заправского конька. Рыба весело кувыркается в небе. Отец, смеясь, что-то кричит с балкончика… странно, я люблю его только во сне, а в жизни ненавижу.
– Почему?
– Он бросил нас с матерью, когда я только начал учиться. Мне пришлось оставить аристократический колледж и начать жить, как тысячи других, в заботах о хлебе насущном. Правда, через пару лет мне крупно повезло – я попал в Пятерку Великих Мальчишек… приехали.
Капсула утонула в приемном пенале, щелкнула откидная стенка, и они вошли в жилой отсек – роскошное лунное жилище из анфилады комнат, с оранжереями и бассейном.
Над искусственным прозрачным куполом Селенира стояла Земля.
– Зачем ты привез меня? – спросил Роман.
– Ты свободен. Я захватил тебя по пути. Можешь вернуться хоть сейчас.
– А твой вызов?
– Беру назад. Мое самолюбие удовлетворено – я дважды вытаскивал тебя из могилы. Хватит.
– Неужели ты думаешь, что я прощу тебе гибель Саймона и твои фокусы с Даром?
– Саймона я не убивал. Мы вместе тогда влепились. Я остался жив чудом… впрочем, мне, наверное, помогли. Я был нужен им. Только вот зачем? Словом, я не собираюсь оправдываться. И разве об этом надо говорить? Нас накрыли, Батон. Мы все под колпаком и ходим на коротком поводке. Неужели тебе не тошно от одной этой мысли? Ты ведь слышал об Опеке?
– Да, но что это?
– Что-то вроде воспитательного дома для цивилизаций, чтобы мы, не дай бог, не оступились… Земля закатилась в детскую кроватку…– В душе Арцта как будто боролись противоречивые чувства.– И в то же время, Батон, может быть, так и надо? За ручку из класса в класс бытия? И мир уцелеет от ядерной зимы, и реки на шарике останутся чистыми. Подумаешь, свобода! Какой от нее толк в руках детей с атомными мечами? Они поубивают друг друга в кроватке! Согласись, идея мастера и учеников благородна.