– Ваше величество, сообщение…– шелестела маска у входа.
Я нажал клавиш связи, и регистратор протянул мне в резиновых пальчиках белый бланк с тремя черными полосами, бланк чрезвычайного сообщения № 1! «Внимание! В школе не осталось ни одного воспитанника».
«Брат мой, где ты?..»
Книга вторая
ТЫСЯЧЕЛЕТНИЙ ДЕНЬ
Глава первая
К полудню в небе над побережьем стала скапливаться мглистая гора летней грозы. Словно к незримому магниту, устремились в точку зенита тучи, втягиваясь в медленный кипящий водоворот. С самого утра над Приморьем стояла белоснежная жара, из которой – в конце концов – вылупился зловещий птенец с косматыми крыльями, он уже пробовал силу клюва, и над горизонтом, над фиолетовым брюхом грозы, в платиновом просвете дня чиркали первые легкие молнии.
Так начался этот тысячелетний день –12 августа 1999 года.
Красный спортивный самолет сверкал в лучах солнца яркой пурпуровой каплей, он казался кровавой слезой мироздания. Взяв курс подальше от грозового прилива, пилот одновременно пошел на снижение, и внизу, с бетонного шоссе, можно было легко различить намалеванную на борту самолета гигантскую цифру «3» в окружении голубых полос; стальная стрекоза самым необычным образом была размалевана с головы до хвоста, даже на крыльях вместо обычных знаков вились яркие граффити.
Впрочем, это был знаменитый самолет.
Пилот хорошо слышит, как катится слева по курсу ленивое громыхание. Он крепко держит штурвал. На нем защитная куртка и авиашлем, на которых крупно на разных языках, в том числе на русском, одна и та же надпись: «Роман Батон». Сзади него два летных кресла. Там сидит женщина – жена пилота. Она молода и красива. На ней: спортивный комбинезон, по салатной ткани которого бежит все та же залихватская роспись: «Роман Батон».
«Роман Батон» – написано на крыльях самолетика, та же надпись на фюзеляже, на женской сумке, на клипсах в ушах, на ботинках пилота! Это парящее пиршество надписей, пир нахальства и вызова.
– Ром, гроза,– с тревогой повторила женщина.
– Эта тварь слишком ленива, не достанет.
Пилот посмотрел вниз: тень самолета, извиваясь, неслась по сверкающей громаде витазавода. Триада исполинских воронок каждую секунду выбрасывала в атмосферу кислород, и открытая кабина вкусно и сладко обмакнулась в прохладные массы свежего воздуха.
– Еще десять минут – и мы дома. Что у нас на вечер, Мария?
– Я чего-то боюсь с самого утра,– внезапно сказала женщина,– впрочем, извини, сегодня такой день, не стану приставать со своими страхами…– Она сняла с колен переносный телевизор, поставила рядышком на пустое сиденье, достала из сумки пластиковый блокнот и зашелестела страницами: – Днем пресс-конференция для журналистов… в 18.00 интервью для Евровидения, прямой репортаж. В 19.20 видеоразговор с Варшавой, с председателем «Клуба свидетелей 12 августа» Тадеушем Барантовским… в 20.00 ты заказал разговоры с Пузо и Мазилой. Уф! И, наконец, в 21 час банкет в твою честь в ресторане «Таврида». Недурно?
– Чертов денек. Я бы хотел провести его только с тобой.
– Ладно, брось.
– Честное слово.
– Эй, Роман,– ожил динамик бортовой связи,– ты слишком близко подлетел к грозовому фронту. Ветер северо-восточный, 9-10 метров в секунду.
– А, товарищ Кисунько! Вы что – за мной следите?
– Не хватало, чтобы ты грохнулся в такой день. Возьми правей!
– Есть, товарищ начальник крымской погоды!
Гора мрака угрожающе сверкала в лучах солнца.
Самолет плавно пошел вправо, мелькая алым росчерком на фоне черно-сиреневых круч. Мария включила телевизор как раз в тот момент, когда на мерцающем экране появилась заставка юбилейной программы.
– Итак,– ожил телевизор,– сегодня исторический день в жизни Земли. 12 августа 1999 года…
На маленьком экране возникли застылые лица солдат почетного караула. Мундиры. Трепет флагов. Сиянье труб духового оркестра. И оркестр и воины застыли почетным каре вокруг внушительного памятника, задрапированного белоснежной тканью. На маленькой трибуне для почетных гостей пока еще пусто. Трибуна утопает в гирляндах цветов. Зрители вокруг каре на площади размахивают разноцветными флажками. На плечах многих папаш – счастливые дети.
– До торжественного открытия памятника в честь двадцатилетия Великого посещения остались считанные минуты. Судя по очертаниям памятника работы выдающегося кубинца Санчеса…
Телерепортер поправил очки и сделал глубокомысленную паузу.
– Ребята, покажите крупнее нашим зрителям это чудо. Так вот, судя по очертаниям, мы увидим космическую ракету Пришельца. Ту самую, знакомую нам по сотням открыток, фотографий, рисунков и картин с самого детства,– летающий купол! Но может быть, я и ошибаюсь. Наш Санчес не меньшая загадка, чем Пришелец. Вот и он сам на трибуне среди гостей. Мы еще спросим его, что это такое он состряпал из мрамора. А пока я передаю телеэстафету своему коллеге из Сан-Франциско Ллойду Зимпелу… По-моему, он собирается взять интервью у сегодняшних излеченных. Ребята, включите Фриско…
На экране заставку Евровидения сменяет вид Сан-Франциско. Камера оператора летит над солнечным заливом. Там утро. Сияют серебристые переплеты Золотого моста над заливом. Радужной лаковой змеиной шкурой струится по мосту пестрый поток автомашин.
– Ром, я хочу туда,– сказала Мария. Пилот скосил глаза на экран позади себя.
– Я был там дважды, ничего похожего на эти картинки.
…. На экране вырастает исполинское здание в стиле типичной американской эклектики – нечто похожее одновременно на больницу, авиаангар, оперный театр и греческий Парфенон, с обязательной нашлепкой в виде купола вашингтонского Капитолия. На парадной лестнице репортер Ллойд Зимпел и трое излечившихся – двое мужчин и одна женщина.
– Привет! – начал репортер в камеру.– Мы с вами находимся, вы уже и без меня догадались, на ступенях, ведущих в здание Универсального исцелителя, где в бронированном кольце, под усиленной охраной, находится самый великий из Великих Даров.
Мелькают кадры, снятые внутри, здания: больничные палаты, коридоры, плавательные бассейны, санитарки, которые катят в каталках улыбающихся калек. Море улыбок, счастливые глаза, приветственные жесты. Меньше всего это заведение похоже на последнее прибежище у врат смерти, скорее это сам эдем, рай, где старость смывается с лица в кастальском источнике. И вот кульминация! Под звуки фанфар распахиваются двухэтажные двери, и взор проникает в белоснежный зал, посередине которого обычный операционный стол, над ним обычная хирургическая бестеневая лампа, но почему тогда вокруг него не хирурги, а автоматчики? Из стены внезапно вытягивается стальная рука, которая держит стальное кольцо, внутри которого сверкает и переливается всеми цветами радуги нечто круглое, похожее на драгоценный опал…
– Покажите в этот торжественный день миллиардам землян,– говорит репортер,– святая святых – Универсальный исцелитель. И ради бога, без рекламы! Покрупнее, ребята, я ведь тоже хочу полюбоваться на чудо. Без рака печени к вам не пробиться даже президенту. Ха, ха, ха…
Затем улыбка на тупом лице одного из автоматчиков. Затем торжественное появление трех хранителей, которые тремя ключами и электронной дактилоскопией отмыкают из бронированного заточения пленника – первый из Великих Даров – яйцо размером чуть больше обычного куриного с утопленной в поверхности кнопкой. Универсальный исцелитель в подрагивающих руках играет холодными бликами на муаровой стеклянно-стальной поверхности. Вспышки фотокамер. Старческая рука поднимает яйцо над головой. Весь мир, открыв рот, смотрит на чудо из чудес.
– Главный хранитель Универсального исцелителя Малькольм Нельсон показывает вам, ребята, дамы и господа, леди и джентльмены, Великий Дар космоса, который по решению ООН передан в пользование всего мира и хранится на территории Штатов, вот здесь, в медицинском центре Сан-Франциско.
– Сейчас будет про тебя,– сказала Мария и прибавила громкость звучания.
Самолет шел на посадку. Гроза осталась в стороне – лиловой горной цепью на горизонте. Внизу замелькали белые кубы пансионатов в гуще вечной зелени.
– Этот третий дар, а, по-моему, первый. Первый по сути, первый по значению для человечества дар догадался выпросить у Пришельца наш великий русский парень Роман Батон!
Мария качает головой:
– Ром, твоя фотография. Ты ни капли не похож на себя, вот.– Она протягивает телевизор через сиденье.
– Убери! Иначе я влеплюсь мимо полосы.
– А сейчас,– продолжал репортер, вновь стоя на парадной лестнице,– я представляю вам трех исцелившихся в столь знаменательный день. Перед вами французский фермер Жан Брюон, домохозяйка из Чехословакии Злата, а третий симпатяга из Сиднея бизнесмен Рой Портер. У Роя полгода назад обнаружили рак желудка с метастазами в кишки, но после Исцелителя все словно рукой сняло. Рой, чему вы так улыбаетесь?
– Я рад, что отделался легким испугом.
– Что вы почувствовали на операционном столе?
– Ничего. Абсолютно ничего. Я рассказывал анекдоты охране, замечательные парни!
– Может быть, нас смотрит сейчас Роман Батон. Что ты ему скажешь, Рой?
– Спасибо, Батон, ты был мозговитым парнишкой. Жду в гости в Сидней, он получше Сан-Франциско. Предлагаю охоту на акул.
– Тебя зовут в Сидней, Роман.
– Ну их к чертям собачьим, этих бизнесменов. Сквалыги все жуткие и скучны-ы.
– Жан,– приплясывал на ступеньках репортер,– покажите зрителям ваш памятный номер. Сколько на нем?
Жан из Франции показывает овальную металлическую пластинку с выбитыми цифрами: 8 156 042.
– Любуйтесь, перед вами восьмимиллионный стапятидесятишеститысячный сорок второй человек, которому оказана в этом году помощь Универсального исцелителя. Жан прилетел к нам позавчера из столицы Франции Орлеана, рак – наследственная болезнь в его семье. Сколько стоило лечение?
– Ни одного франка, если не считать дороги туда и обратно.
– Напомню всем, кто смотрит нашу программу, что с недавнего времени решением правительства Соединенных Штатов даже та чисто символическая плата 50 долларов за сеанс полного исцеления ликвидирована. Отныне пользоваться величайшим даром неизвестного разума может любой человек земного шара!
– Ты скажи, сколько ваши авиакомпании имеют с пассажиров,– буркнул Батон, закладывая вираж.
– А сейчас,– тараторил телерепортер в прежнем темпе,– несколько слов с профессором О'Брайеном, который возглавляет международный центр научно-технического изучения Пяти даров в мексиканском научном центре. Эй, Мексика…
– Роман, а он тяжелый?
– Кто?
– Ну, Исцелитель?
– Нет. Когда я первый раз взял его из рук Пришельца, он показался мне весом так с бильярдный шар, только теплый, но потом он набрал вес приличного кирпича… Прошу тебя, выключи эту тарахтелку. Мы садимся.
Алый спортивный самолет почти бесшумно скользнул над дачным пригородом Севастополя. Над верандами, где на белом крахмале вечерних столов золотятся натюрморты предстоящего ужина, над зелеными опустевшими кортами, над двориками в зелени с малыми фонтанчиками, где мерцают вынесенные на прохладу телевизоры, сегодня их смотрит большая половина человечества; самолет шел на бреющем полете над бассейнами в белой оправе из мрамора, где от движений одиноких купальщиц на воде раскрываются веера прохладных волн. Это был единственный самолет, который имел право шуметь в вышине над зоной отдыха, единственный – как и его хозяин, чье имя плыло сейчас в машине, написанное огромными буквами на крыльях. И его провожали восхищенные взгляды.
Услышав рокот подлетающего самолета, из гостиной на втором этаже дома, который принадлежал знаменитому пилоту, вышел человек, одетый слишком внушительно для столь душного, даже жаркого вечера – строгая фрачная пара, белоснежная манишка, крохотный бархатный галстук-бабочка, наконец, черные Лайковые перчатки. Он был похож на дворецкого или лакея из фешенебельного отеля, если бы не властные черты лица, если бы не маленькая тарелочка свежих вишен со сливками, которую он держал в левой руке, небрежно выуживая из белоснежно-розовой массы сочные ягоды и бесцеремонно выплевывая косточки на каменный пол террасы.
Отыскав глазами подлетающий самолет, человек на миг остановил у губ серебряную ложечку с порцией лакомства, усмехнулся и вдруг зашвырнул и тарелочку, и ложку в кусты цветущих роз с высоты террасы.
Звон разбитой посудины был не слышен в шуме низко летящей воздушной стрекозы.
Взлетно-посадочная полоса находилась тут же, рядом с домом.
Человек во фраке прошел назад в гостиную и вновь плюхнулся в кресло перед телевизором; на передвижном столике перед ним лежал пистолет необычной формы, почти квадратный, с овальным отверстием для пальца и еле заметным стволом. В тот самый момент, когда он опустился в любимое кресло Батона, на экране поползла белоснежная ткань с памятника, жители польского городка Бялогард подбросили вверх шляпы, флажки, шейные платки, почетный караул взял равнение на середину, сотни голубей взмыли вверх, и глазам человечества предстал памятник в честь 20-летия контакта: знаменитая ракета Пришельца, сваренная из листов легированной стали, ракета-пузан, ужасно похожая на цирк-шапито. Макушку монумента венчала символическая рука с пятью дарами, а на постаменте из черного мрамора были выбиты профили пяти Великих мальчишек. Корреспондент выходил из себя, стараясь быть на уровне столь значительной минуты:
– Внимание! Сегодня к нашему провинциальному городку приковано внимание всего мира. Бялогард – это имя отныне вписано золотыми аршинными буквами на скрижалях истории. Среди почетных гостей на трибуне наш дорогой земляк, наш Великий парень – Войцех Кула, которого мы привыкли звать его школьной кличкой Пузо, рядом с ним председатель международного комитета по использованию Даров при Юнеско Гильермо Перес де ла Сера.
Незнакомец отстегнул галстук-бабочку, небрежно, швырнул ее в угол гостиной на вазу с цветами, расстегнул верхнюю пуговицу сорочки, подумав, взял с передвижного столика квадратный пистолет и спрятал во внутренний карман.
Между тем во весь экран раскинулось крупное мясистое лицо председателя комитета по Дарам, тучного одышливого испанца, который выкрикивал с необычайным темпераментом:
– Граждане мира, дорогие земляне, вы, жители Бялогарда, сегодня, в этот торжественный день двадцатилетия со дня Великого посещения, мы невольно уносимся памятью в тот далекий день 12 августа 1979 года, когда здесь, на бывшем теннисном корте международного лагеря «Сирена», состоялась историческая встреча. (В кадре появились две знаменитые фотографии, которые успел сделать на хвосте использованной почти до конца пленки один случайный свидетель из числа взрослых: космическая ракета, приземлившаяся прямо на зеленую траву корта, этакое странное сооружение, непостижимым образом похожее на старинное передвижное шапито, даже с балкончиком-райком у макушки; Пришелец, стоящий на этом самом балкончике, человек в парике образца восемнадцатого века, с цилиндром на голове, и бегущие к чуду мальчишки с ракетками в руках.) Встреча Внеземного разума, принявшего эксцентричные внешние формы для облегчения контакта с детьми, с пятью юными представителями человечества. С пятью ныне хорошо всем известными Великими мальчишками, которых мы до сих пор ласково и любовно называем по их школьным прозвищам, так, как называли себя они сами в те исторические дни. Назовем их еще раз – Джанни Кастелло по кличке Мазила, Роман Толстов по прозвищу Батон и стоящий рядом со мной и всеми любимый Пузо – Войцех Кула, ура ему! … В этот день мы почтим минутой молчания и тех двоих, кого сегодня нет с нами, двух Великих парней, трагически погибших Майкла Саймона и Ульриха Арцта.
Смолк оркестр. Минута молчания поплыла над планетой.
Незнакомец в кресле Батона усмехнулся и, повернув голову к балконной двери на террасу, отметил про себя стихший рев спортивного самолета. Через минуту-две пилот спустился на бетон взлетно-посадочной полосы.