Из скупых упоминаний о ней в материалах по убийству ее мужа я знал, что она — вторая жена Ратнера. Первый раз тогда еще будущий коммерческий директор «Нерпы» женился на третьем курсе Финэка. Брак распался вскоре после получения дипломов. Кто-то из давнишних партнеров и друзей Ратнера после убийства обмолвился журналистам, что именно эта личная трагедия подтолкнула его. Разогнала на пути к успеху.
Полина окончила университет, философский факультет. Несколько лет стажировалась то ли в Англии, то ли во Франции (здесь информация газетчиков сильно разнилась). Потом вернулась и поступила работать в весьма преуспевающее издательство. Быстро стала редактором целой серии.
Что— то вроде -карманная философия. Но карманная только в смысле формата. Книги в ее серии были как на подбор: Ницше, Аристотель, Фрейд, Юнг, Ортега-и-Гассет и другие. Не менее маститые.
С Ратнером она познакомилась на каком-то полусветском и полуклубном рауте. Года три они встречались. А потом, тихо и без излишней торжественности, поженились.
— О чем вы хотели поговорить? — спросила Полина.
— Я сразу хотел извиниться, если тема покажется вам… покажется вам тяжелой.
— Я поняла. Итак?
— Помните, девятнадцатого января вы позвонили в милицию и сказали, что за вами следят.
— Да, конечно.
— Расскажите, как это было. — Я поставил на журнальный столик диктофон и нажал кнопку записи.
— Это началось еще до Нового года…
***
Она почувствовала чей-то тяжелый взгляд недели за две до Нового года. Полина не знала, кто и тем более зачем так пристально следит за ней. Это было ощущение. Неприятное, сковывающее.
На Новый год они с Игорем уехали за город, как давно собирались. Он попросил у приятеля, еще студенческих времен, попользоваться старым финским домом под Выборгом. Там, среди заснеженного леса, чувство, что за ней следят, — отпустило.
А потом, когда на Рождество они приехали в город — Игорь обещал родителям быть на праздничном ужине, — давящее чувство вернулось. Игорю Полина ничего не сказала.
(— Не хотела его расстраивать, — сказала она, ее голос — впервые — чуть дрогнул. В глазах промелькнула печаль. — Может быть, надо было сказать? Но я еще думала, что это паранойя. Что мне просто грезится. А Игорь был занят запуском нового сорта пива. Мы толком и не виделись после Нового года и Рождества… — Полина вдруг резко нагнулась вперед, из-под пачки бумаг вытащила сигареты. Я протянул ей зажигалку. Она вдохнула дым, тяжело вздохнула. — Может быть, надо было сказать?
Я не ответил.)
Сразу после Старого нового года Полина поняла, что ее ощущение — реальность.
Пару раз она замечала двух молодых парней — всегда одних и тех же, — которые топтались перед подъездом ее издательства. Или на машине — потрепанном и невзрачном «форде» — ехали следом, когда Полина с Игорем куда-нибудь отправлялись.
А девятнадцатого января…
***
— В тот вечер я приехала домой около восьми. — Полина закурила очередную сигарету. — Лифт не работал — случается.
Я поднималась пешком. И на площадке между вторым и третьим этажами… Я увидела их. Они сидели, курили, о чем-то разговаривали. И, похоже, не обратили на меня никакого внимания. Я медленно прошла мимо них. Боялась не того, что они на меня бросятся. Боялась, что они со мной просто заговорят. Или один из них громко крикнет мне в лицо «Бу!» Знаете, как это дети делают?
Я кивнул.
Она перевела дыхание:
— Самое страшное… Они не прятались. Я все так же медленно добралась до квартиры. И сразу позвонила в милицию.
Те быстро приехали. Как меня Игорь и предупреждал… Мы переехали сюда весной девяносто девятого. Он тогда сказал, что договорился вроде бы с кем-то из чинов в главке. И ему обещали особый статус… Судя по тому, что милиция приехала быстро, так оно и было. — Полина потушила сигарету. — Остальное вы, наверное, знаете.
— Вы забрали заявление?
— Нет.
— А что случилось? Говорят, что дело до суда не дошло…
— Мне в милиции сказали, что дело прекращено. Недавно совсем.
— Почему?
— Вроде бы Понкратов умер. Оказалось, что он был наркоманом, или, как у вас говорят, — «нарком»?
— Примерно, — я позволил себе немного улыбнуться. Сочувственно.
— Я не настаивала. Зачем? Игоря это не вернет… — Полина резко встала. — Извините…
Она выбежала из комнаты, приглушенно зашумела вода. Похоже, Полина заперлась в ванной. Чтобы успокоиться. Пусть так.
Вопросов у меня больше не было. Но что-то мешало мне уйти. Может, я не уходил, потому что меня научили еще в детстве — дед и дядья, — что мужчина не бросает женщину в горе и в беде.
Сильно сказано, Зураб. Вах, как сильно!
Я поднялся, прошелся по комнате. Остановился у книжных полок. Кто-то мне давно уже говорил, что книги могут рассказать о хозяине квартиры больше, чем обстановка. Я машинально коснулся кончиками пальцев корешков. Похоже, что книги читали и перечитывали. Девственно чистыми оставались только рекламно-подарочные фолианты, которые были «сосланы» на нижние полки. Легкое пренебрежение к парадности, на которую обязывало положение. Философия и беллетристика, советские еще учебники по экономике и недавние пособия по менеджменту были перемешаны.
На одной из полок я заметил фотографию Ратнера. Он был не такой, как на тех официальных снимках, которые печатали в газетах сразу после его убийства. Ратнер сидел на гранитных камнях. За его спиной накатывало на берег по-северному холодное море. Я, кажется, даже узнал место: между Репином и Солнечным есть один мыс, на нем точно такие же камни.
— Игорю нравилось северное море. — Полина остановилась рядом со мной. Я не заметил, как она вернулась в комнату.
Только почувствовал, как моей руки коснулись легкие и нежные пальцы.
Я замер.
Понял, что не давало мне уйти.
Полине был нужен мужчина. Может, даже первый встречный. Чтобы в страсти перегорели остатки тяжелого горя и осталась от него только легкая и уже неизбывная печаль.
Я осторожно повернул Полину к себе, коснулся ладонями ее лица, нежно сжал.
Наклонился и, чуть помедлив, поцеловал.
В первый миг она не ответила, словно замерла. А потом ее губы словно порхнули навстречу, навстречу моим губам. Руки легли мне на плечи. От нее пахло как-то по-девчоночьи. Как от моей дочери-студентки.
Такой беззащитный и хрупкий запах.
— …Ты не жалеешь? — спросила она, когда мы лежали рядом. Как-то незаметно для самих себя мы перешли с официальной дистанции «вы» на интимное «ты».
— Нет. А…
— Не будем об этом. — Полина подалась ко мне. Поцеловала, прильнула всем своим нежным молодым телом. На мгновение отстранилась, только чтобы сказать:
— Не будем об этом. Пожалуйста.
***
Вдруг зажегся свет. Полина, придерживая халат, стояла на пороге кухни и сонно щурилась. Подошла ко мне, встала за спиной, обняла. Все еще нежно, но без страсти.
— Я разговаривала во сне?
— Да.
— И звала Игоря? — Она прижалась ко мне крепче. — Я знаю: он бы не стал возражать. Он всегда хотел, чтобы я жила.
— А сейчас ты живешь?
— Ты помог мне в этом. — Она взяла у меня из пальцев сигарету, затянулась и потушила ее в пепельнице. — Пойдем.
Я поднялся.
Она вдруг отстранилась:
— Знаешь, ведь я видела его. Неделю, наверное, назад.
— Кого? — Мне почему-то показалось, что сейчас Полина расскажет о том, как к ней являлся покойный муж.
— Ну того, топтуна. Не Понкратова, а… Как его?
— Сметанина? — спросил я, не веря своим ушам.
— Именно — Сметанина.
Я отстранился, усадил Полину на тот самый табурет, где только что сидел сам, придвинул себе второй. Сел напротив.
— Подожди, — заговорил я, старательно подбирая слова. — Ты ничего не путаешь?
— Нет. Мы столкнулись с ним здесь недалеко. На Театральной площади. Он куда-то бежал, едва не сбил меня с ног.
— Ты уверена?
— Да, а почему ты спрашиваешь?
— Потому, что Юра Сметанин сгорел в собственной квартире пятого февраля.
Почти месяц назад.
— Не может быть! Это был он. Я точно знаю!
6
— Спокойно, Князь. Как призывал один знаменитый персонаж? Спокойствие, только спокойствие. — Зудинцев терпеливо наблюдал за моими метаниями по кабинету.
Утро, стену на другой стороне двора, напротив окон нашего кабинета, щедро освещало нежаркое мартовское солнце. — Повтори еще раз, что тебе вдова Ратнера сказала.
— Что примерно неделю назад она видела Сметанина, да? Живого и здорового, понимаешь?
— Допустим. Ты звонил в квартиру Кости Пирогова?
— Конечно. Раз сто! Никто не берет трубку.
— А этой, как ее… Тете…
— Антонине Константиновне?
— Ты ей звонил?
— Нет.
— Ты даже лучше не звони — съезди.
Порасспроси ее, как дела. И заодно задай вопросы о Сметанине. Разумеется, придумай, на кой он тебе сдался. Хотя, по твоим рассказам, ходок ты редкостный: незнакомые тети тебе двери открывают, а молодые вдовы в постель ложатся.
— Да ну тебя!… — в сердцах выкрикнул я.
Михалыч не обратил внимания. Он вернулся к своим делам, которые я прервал необычно ранним появлением в отделе и громкой тирадой на жуткой смеси грузинского и русского, в основном матерного.
Зудинцев меня терпеливо выслушал.
И, как обычно, дал дельные советы.
Одним словом — опер, пусть и бывший.
Я натянул куртку, уже в дверях притормозил:
— Спасибо, Жора.
В ответ он только махнул рукой: спеши, мол, труба зовет.
***
Антонину Константиновну я застал дома. Похоже, она не расстроилась моему вторжению, а, наоборот, обрадовалась.
Я, жутко стесняясь, протянул ей коробку печенья, которую прикупил, пробегая мимо «Метрополя».
— Тут вот… Что-то вроде гостинца.
— Ты проходи, Зураб. Сейчас мы чайку выпьем. Или, может, водочки? — Видимо, меня удостоили самого высокого доверия. — У меня тут как раз бутылочка на травах настоялась. Все хвори наши болотные отгоняет.
— Нет, спасибо. До шести вечера не могу — служба.
— Начальник строгий? спросила тетя Нина. — Может, это и правильно.
Она набрала воды в чайник, зажгла газ.
— У меня, Зураб, радость.
— Какая?
— Сын из Москвы возвращается. Хотя не то чтобы возвращается. Его фирма здесь отделение открывает, а сына моего начальником в родном городе сажают. Он приезжал на днях. Да на следующий день, как мы познакомились.
— Здорово, — выдохнул я. Мне не терпелось задать вопросы, но мой шеф — Спозаранник — советовал сдерживаться. Не спешить. Что-то люди, если их, конечно, не торопить, и сами расскажут.
Чайник закипел. Тетя Нина поднялась, достала из сушилки две чашки. Тщательно заварила чай.
— Ко мне вчера соседка заходила.
Она этажом выше Кости Пирогова живет, аккурат наискосок. Жаловалась, что он совсем обезумел. Музыка и днем, и ночью. А как-то вечером она видела, что он из дома выходил. В пакетах пустые бутылки перезванивались. Совсем парень опустился. — Тетя Нина поставила передо мной чашку. — С травкой, для сердца полезно. Не пошаливает сердце-то?
— Есть немножко, — улыбнулся я.
Антонина Константиновна понимающе кивнула.
— Тетя Нина — можно я буду вас так называть? — вы в прошлый раз говорили, что Костя из-за Юры Сметанина сильно переживал…
— Похоже, до сих пор убивается. — Антонина Константиновна тяжело вздохнула. — Юрка в последнее время совсем… Как это? Крутой он стал. На машине шикарной ездил. У меня Валька до сих пор на отцовской «копейке», а Юрка на эдаком лимузине разъезжал.
— Лимузине? — с недоверием переспросил я.
— Знаешь, такая большая. На дверцах надписи: «Сенат».
(«Сенат»! — Снова «Сенат»!)
— И еще казино какое-то… — Тетя Нина на мгновение задумалась. — Нет, не помню. «Сенат» — точно, а вот казино… Извини, сынок. Не помню. Знаешь, как говорят: старость — не радость, молодость… Раньше «Евгения Онегина» наизусть знала. Поверишь ли?
— Конечно, верю.
— Теперь только «Мой дядя самых честных правил…» и остался.
— Антонина Константиновна, можно от вас позвонить?
— Работа?
— Именно, — я виновато улыбнулся.
— Это важно. Телефон в комнате, в гостиной.
— Спасибо.
«Гостиная» — самая большая в квартире комната — была прибрана с парадной тщательностью. Телефон, как генерал, разместился на высоком столике с одной-единственной ажурной ножкой.
***
— Охранная компания «Сенат», — бодро ответил мне девичий голос. Если судить только по нему, барышня — лет двадцати — обладала и другими прелестями.
— День добрый, — бодро отозвался я. — Можно ли Андрея Викторовича Саломатова услышать?
— Андрей Викторович очень занят, — решительно ответила секретарша.
— Я не хотел бы ему мешать, — вежливо, но с напором произнес я. — Только передайте ему, что Князь звонит. По срочному делу.
— Кто? — уже не так уверенно переспросила барышня.
— Князь, — медленно проговорил я.
— Минуту. — Девица включила мне музыку, вроде бы из игрушки-фильма «Братья Марио». Мелодию, надо сказать, довольно однообразную я слушал пару минут. Потом в телефонной трубке взорвался голос Андрюхи Саломатова:
— Князь! Бродяга, как ты? Давно не было слышно.
С Андреем, коренным питерцем, мы вместе закончили рязанское училище. Потом меня отправили к южным границам родины, а он попал в спецназ во Псков.
Встретились мы через пару лет, под Кабулом. Из армии он ушел на год раньше меня, еще капитаном. Сказал, что все обрыдло. Что он не хочет видеть, как все разваливается. С такими же, как он сам, парнями сколотил фирму. Поначалу занимался охраной грузов, потом инкассацией.
Сейчас его «Сенат» в неофициальном рейтинге числился одним из лучших. Рекламу Андрюха своей фирме не давал. Стать клиентом можно было только по рекомендации кого-нибудь из давних «друзей».
— Андрюха, дело есть. Срочное.
— Всегда ты так, Зураб: только по делу.
— Жизнь такая.
— Это я уже слышал. Нужно увидеться?
— Именно. И желательно — прямо сейчас.
— Ко мне в офис сможешь подъехать?
Я посмотрел на часы, прикинул:
— Буду минут через сорок.
— Жду.
Андрюха положил трубку первым. Он всегда так делал. Словно боялся того «ничто», которого можно коснуться, послушав гудки отбоя. Ведь они возникают из ничего, уходят в такое же ничто. И словно затягивают, как сильный водоворот.
…Офис «Сената» сильно изменился с последнего моего визита.
(Как давно это было. Вах! Давно.
Я тогда только-только уволился из «Трансбизнес Лимитед», а потому прожигал жизнь и увольнительное пособие. И еще всерьез подумывал о том, что стоит остаться в охранном бизнесе.)
Мне показалось, что офис немного «повзрослел», если так можно говорить о помещениях во флигеле во дворе одного из домов на улице Маяковского.
Исчез дух авантюризма, с которым Андрей начинал. Это действительно была та еще авантюра. В Саломатова три раза стреляли, но только один раз он был ранен.
Бесконечные проверки — санинспектор, пожарный инспектор, налоговый инспектор, ревизор из главка, санинспектор и так далее — постоянно прикрывали офис. Потом Андрей, едва устояв на ногах, договорился с кем надо. Работать ему стало не в пример легче.
Дюжий парень в форме с сомнением оглядел мои потертые джинсы, куртку и трехдневную щетину на лице. Нажал какую-то кнопку. Внутренняя металлическая дверь чуть загудела, оглушительно щелкнула и чуть приоткрылась, приглашая меня войти.