— …я думаю, что ребёнку всё же нужна мать.
Гарриет сказала это с такой болью за свою дочь, с таким отчаянием, что при всём желании он не мог услышать ноток критики в свой адрес.
На следующий день они явились пораньше, готовые показывать Билли Статую Свободы. Тед решил не напоминать им, так же, как он никому не упомянул, что сегодня ему исполнилось сорок лет. Он был не в том настроении, чтобы тушить свечи на торте. Старики будут с Билли до позднего вечера. Время у него есть, но он так и не решил, чем ему заняться сегодня. Первым делом, он поваляется в постели.
Был мягкий зимний воскресный день, и, поскольку Тед не мог забыть о юбилее, он вышел прогуляться по улицам; внезапно им овладело какое-то странное желание. Ему было нетрудно осуществить задуманное, поскольку он был обитателем Нью-Йорка, а не выходцем из другого города. Его детство прошло в получасе от станции подземки.
На ней он добрался до Джером-авеню в Бронксе. Там он остановился у начальной школы, в которую впервые вошёл в пятилетнем возрасте, тридцать пять лет назад. Из школы он направился к дому.
Пятиэтажное строение без лифта обветшало и покосилось: оно было создано в другой архитектурный век. Перед парадным входом был небольшой газончик — тщетная попытка обрести элегантность, — но сейчас он принадлежал только кошкам них отпрыскам. Стеныпокрывали надписи графитти. «Тони Д., — гласила Одна из них, — пошёл отсюда!»
В это воскресное утро на улице ему попалось лишь несколько человек. Трое старушек направлялись в церковь, торопливо минуя двух испанцев, возившихся у машины. Тед прошёл мимо сгоревшего магазина, огибая кучи мусора и осколки битого стекла — приметы Бронкса, к которым он давно привык,
Его дом, в котором никогда не было лифтов, располагался на Крестон-авеню, неподалёку от 184-й стрит. Он присел на крылечко своего детства. Он не мог скрыть удивления при виде того, каким всё стало маленьким и невзрачным. Пространство, через которое ему удавалось с трудом посылать мяч, что было предметом его гордости, оказалось длиной всего лишь в пару десятков ярдов. Улица, на которой играли десятки ребят, была узкой и короткой. Большая горка неподалёку, на которую зимой они карабкались и скатывались с неё, стала узкой улочкой с пологим подъёмом. Всё это было давным-давно, и, наверно, он был совсем маленьким, если окружающее представлялось ему в таком свете.
По другую сторону улицы был школьный двор, на котором он играл в баскетбол. Стойки со щитами теперь исчезли, и детей тут больше не было видно. Мимо прошла женщина, испуганно отведя глаза в сторону — этот незнакомец на крылечке может наброситься на неё.
Он продолжал сидеть, вспоминая весёлые игры, и перед ним, на каждом углу представали призраки — его друзей, их девочек. Однажды на школьном дворе он упустил мяч, посланный Стью Мазловым, лучшим подающим в квартале, и тот жутко разозлился, когда мяч запулил на крышу. Это здание теперь было перед ним. Воспоминания ярко всплыли у него в памяти, словно и не было прошедших тридцати лет. А через несколько лет и Билли, его ребёнку, минет столько же лет, сколько было его папе, когда он обретал этот опыт.
Прекрасное время ему досталось, прикинул он, когда он всё время болтался вне дома, в уличных играх, Билли чего-то лишился в жизни: у него нет крылечка, на котором он может посидеть, нет улицы, на которой он может играть, не опасаясь попасть под машину, а если она и появлялась, то кто-то останавливал её движением руки, пока игроки не убирались на обочины. Всё это было тридцать лет назад.
Билли потерял не только это непосредственное окружение. Ребёнку нужна мать, сказала она. Сколько времени он ещё так протянет, не имея в своей жизни женщину, которая так нужна Билли, нужна ему?
— Эй, мистер Эванс! — По другой стороне улицы ковылял старик. — Вы помните меня? Я любил заходить в вашу булочную. Я Тедди Крамер. Брат Ральфа. Я любил ваш яичный крем. Я занимаюсь рекламным делом. Моя жена оставила меня. Я теперь разведён. У меня малыш. Скоро ему будет пять лет. Когда-то и мне было здесь пять лет.
Он сделал себе самоубийственный подарок ко дню рождения.
Направившись к Гран-Конкур, Тед остановился перед «раем Лью», старым кинотеатром, на потолке которого были звёзды и бегущие облака. Теперь он разделился на три кинотеатра: Рай-Один, Рай-Два и Рай-Три.
— Как может быть Рай-Два? — спросил он у ремонтника, который стоял перед зданием.
— Понятия не имею.
— Его стоило бы назвать Потерянный Рай.
Человек явно не разделял взгляды Теда, которые были обращены в историческую перспективу.
Направившись в сторону станции подземки, Тед заметил толстенького человека, двигавшегося в том же направлении. Очертания его лица показались ему знакомыми — Френки О’Нейл из соседнего квартала. Человек прищурился, пытаясь узнать Теда.
— Фрэнки!
— Никак это ты, Тедди?
— Он самый.
— Что ты тут делаешь?
— Осматриваюсь.
— Я не видел тебя уж столько…
— Давненько.
— Святая яичница! Где ты обитаешь?
— В даунтауне. А ты?
— На углу 183-й и Конкура.
— Даже не смешно. Ты кого-нибудь встречаешь из старых знакомых?
— Нет.
— Чем ты занимаешься, Фрэнки?
— Содержу бар. От Гиллигана. Всё там же. Одно из немногих примет времени, которое по-прежнему сохранилось.
— Гиллиган. Потрясающе, — сказал он, стараясь не обидеть собеседника упоминанием того, что он там никогда не бывал.
— А ты?
— Работаю в рекламном деле.
— Кто бы мог подумать! Ты женат?
— Разведён. У меня мальчик. А ты?
— Трое ребят. Я женился на Дотти Маккарти. Помнишь её?
— Ещё бы! Фрэнки, помнишь, как мы однажды подрались? Пиджак задрался мне на голову, и ты выбил из меня всю пыль.
Эту драку Тед помнил. Им было по девять лет. Болельщики из окрестного квартала помирали со смеху, когда Тед размахивал руками, ничего не видя вокруг. Он так и не смог забыть то униженное состояние, в котором очутился.
— Подрались? Мы с тобой?
— Ты не помнишь?
— Нет. А кто победил?
— Конечно, ты.
— Ну, прими мой извинения.
— Рай-Два и Три. Ну, не позор ли?
— Ага. Они продолжали стоять, смущённые встречей.
— Тедди, как здорово, что я тебя увидел. Если будешь вэтих местах, загляни ко мне в бар. Ятам с пяти часов.
— Спасибо, Фрэнки. До встречи.
Порция виски у Гиллигана, где он никогда не был, но где всё напоминало о прошлом, было отнюдь не то, что он хотел почувствовать в свой сорокалетний юбилей. Он вернулся к себе в даунтаун на метро и сел смотреть баскетбольную встречу по телевизору. Потом уже, когда Билли пошёл спать, он позволил себе рюмку коньяка. С днём рождения, сорок лет. Он сидел в молчании весь вечер, попивая шоколадное молоко и слушая музыку по радио.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Теду позвонил Джим О’Коннор и попросил заглянуть к нему в кабинет; когда в половине десятого Тед появился у него, то увидел, что на столе перед Джимом стоит бутылка шотландского виски и две рюмки.
— Выпьем.
— Что случилось?
— Всё кончено, Тед.
— Что?
— С тобой покончено. И со мной покончено, и со всеми тоже. Старик продал компанию… Ты получаешь двухнедельное выходное пособие, и ту неделю, что ещё будешь сидеть в конторе, можешь использовать на поиски работы. Пей.
Тед плеснул себе виски. Его слегка встряхнуло, но виски не оказало на него никакого воздействия. Оно всосалось в него, как в промокашку.
— Он продал компанию! А кто покупатель?
— Какая-то группа из Хьюстона. Они считают, что делом надо заниматься только там. Они перекупили у старика всё скопом и избавляются от всех. В нас нет необходимости. Мы не знаем тот район.
— Но мы знаем этот бизнес.
— Они набирают своих людей. Так что мы на улице.
Биржа труда пока ничем не могла обрадовать Теда, но он понимал, что работал в достаточно узкой области и свободных мест не так много. За это время мелькнули три возможные работы, но на каждой он получал бы значительно меньше того, что зарабатывал раньше. Он даже не примеривался к ним. Правда, как-то раз он зашёл на собеседование, просто уловить его специфику. От всех, кто уже находился в таком положении, он знал, что безработица деморализующе влияет и на человека, и на семью. Шли дни за днями, не принося заметных сдвигов, когда он, покинув компанию, встречался то с одним, то с другим возможным работодателем. Он зарегистрировался на бирже, чтобы получать пособие по безработице. Выходя из дома, он брал с собой книгу, чтобы читать во время ожидания, а не бесцельно глазеть на пустые стены приёмных. Но в конце третьей недели, по завершению последнего собеседования, он понял, что идти ему больше некуда, некому больше звонить, нечего больше делать, кроме как ждать воскресенья, и вместо того, чтобы читать или отправиться в кино, он решил присоединиться к Этте с Билли на игровой площадке — просто чтобы чем— то заняться, ибо сейчас он чувствовал, что на него свалились большие трудности.
Он постарался выкинуть из головы эти ощущения и всецело посвятить себя серьёзным поискам работы. Рано поднимаясь, он одевался, словно шёл на службу, отправлялся в даунтаун и использовал библиотеку на 42-й стрит словно свой офис, пользуясь для телефонных переговоров общественным телефоном, а в перерывах между назначенными встречами читал газетные полосы. Он внимательно просматривал все объявления, выписывая некоторые из них, и посещал агентства, предлагавшие те или иные занятия. Но всем этим он уже занимался через силу. Случались дни, когда с самого утра до полудня он ломал себе голову над тем, чем бы ему заняться, забыв, что ему надо связываться с очередным агентством. Он продолжал играть в эти игры, надевая деловой костюм и направляясь в даунтаун с рабочим людом, расставаясь с которым, он направлялся в библиотеку, где его единственным занятием было чтение газет. Но и тут он испытывал неудобства, когда его стали внимательно оглядывать. Ему приходилось прятать свои записи. Он переместил свой офис в небольшое отделение библиотеки поблизости и проводил время, читая «Вестник потребителя», где приводились сведения о предметах, которые ему никогда не понадобятся.
Персоналу биржи труда требовалось знать, чем он занимается в течение дня, насколько старательно сам ищет себе работу, сколько раз он звонил по телефону, сколько у него было собеседований, где данные о них, можно ли в них удостовериться. Он же проводил весь день в библиотеке, в течение которого делал только два телефонных звонка.
— Почему бы вам не проявить побольше гибкости, мистер Крамер? — спросил его как-то один человек. — Почему бы вам, скажем, не продавать вторые оконные рамы?
— Это предмет ограниченного пользования. Зимы становятся теплее. Времена года всё более походят друг на друга.
— Никак вы иронизируете, мистер Крамер?
— Я ищу работу. Мне нужны деньги. Вы хоть представляете себе, сколько стоят сигары-черуты?
— Это не тема для…
— Пятьдесят три цента каждая, и они буквально растворяются в воздухе.
Собеседник изобразил усмешку, но она была проникнута злостью. Тед уже начинал нервничать. Каждую неделю ему приходилось долгие часы ожидать очередного собеседования, в ходе которого он старался доказать, что заслуживает тех денег, которые хотел бы получать;
Он прикинул, что ему нужно примерно четыреста двадцать пять долларов в неделю, чтобы хватило и на жизнь, и на оплату аренды, на стирку белья, на Этту и черуты. Пособие составляло всего девяносто пять долларов в неделю. Даже когда он работал, с присутствием в доме Этты расходы у него были большие. Когда приходили чеки с зарплатой, он уже нуждался в деньгах. Поднакопить ему так и не удалось. На счету в банке у него лежало всего тысяча восемьсот долларов. Меньше чем через два месяца они все у него разойдутся.
Он сказал Этте, что потерял работу ищет новую; она приняла известие достаточно спокойно. Она предложила ему не торопиться с выплатой ей зарплаты, но он предпочёл всё же платить ей за то время, что она проводила в его доме. Билли он ничего не сказал. Но от его внимательных карих глаз ничего не могло укрыться.
— Папа, тебя уволили?
— С чего ты взял?
— Иногда ты сидишь доме.
— А ты знаешь, что означает это слово?
— У тебя нет работы.
— В общем-то, меня не то, что уволили. Компания, в которой я работал, переехала, и сейчас я ищу себе другую работу.
— Ага.
— И скоро я её найду.
Значит, ты завтра сможешь со мной поиграть?
— Лучше я поищу работу, Билли.
Он уже был без работы шесть недель. Он опустился на более низкий уровень, разослав свои бумаги торговым предприятиям, чьи названия нашёл в справочнике.
Вильяму Крамеру минуло пять лет. В день его рождения, можно считать, минул целый год их совместной жизни после ухода Джоанны. Тед устроил детям вечеринку. Был подан торт с изображением Бетмена, который разделили с Билли шесть его друзей. Тед прикинул, что маленький «бетмобиль», подарок и скромное угощение для детей обошлись ему в тридцать восемь долларов.
Он подумал, что, может быть, стоит взять какую-то временную работу типа продавца в магазине или телефонного коммивояжёра, но в таком случае он лишится пособия по безработице. Он должен подучать вознаграждение только за свою работу. Деньги буквально таяли в руках. Всё было очень дорого.
— Ты потерял работу. О-о-о!
Он-то собирался, найдя новую работу, тихонечко и спокойно оповестить о ней родителей, Когда мать прямо спросила его, как у него идут дела, он понимал, что самым лучшим мирным исходом разговора было бы простое «Прекрасно», но у него не повернулся язык.
— Боюсь, что с компанией всё кончено, мама. Мы все потеряли работу. Я занимаюсь сейчас поисками. И что-нибудь найду.
— Его уволили. Уволили!
К телефону подошёл отец.
— Тед, тебя уволили? Почему?
— Послушай, папа, уволили, например. Фреда. Мне же пришлось уйти,
— Почему увольняли?
— Компания была продана, и нас не поставили в известность.
— И вас не могли взять на новое место? Ты, должно быть, здорово проштрафился, если тебя не пригласили.
— Им не был нужен никто из нас. Они переехали.
— И что теперь?
— Я что-нибудь найду.
— Его уволили! О-о-о! — подключилась по отводной трубке мать. — Тед, ты должен кормить ребёнка и платить этой даме, а сегодня всё жутко дорого стоит. И ты один, у тебя нет даже жены помочь тебе. Бот простит, что бы с тобой ни случилось, но как же ребёнок? И у тебя нет работы! Что с Тобой будет?
Только бы она оставила его в покое. Он завершил разговор заверением, что население Нью-Йорка не собирается вымирать, но когда его отец стал кричать в трубку, что, может быть, Теду стоит переехать во Флориду, где поработать водителем — тут есть много пожилых людей, которые не в состоянии ни ходить, ни водить машину — Тед понял, что в их глазах он полный неудачник.
Женщина на бирже труда, которая восторженно ознакомилась с его данными и заверила, что найдёт ему работу через несколько дней, на исходе третьей недели перестала отвечать на звонки. Приближалось лето. В это время люди не уходили с работы, они оставались, чтобы получить право на свой летний отпуск. Его счёт в банке уменьшился до девятисот долларов.
— Билли, чёрт побери, да кончай же! Я уже наигрался с тобой! Я играл с тобой после ужина целый час! Больше я не могу возиться с тобой* Давай посмотрим книжку.
— Не кричи на меня.
— А ты не хнычь.
— Я не хнычу.
— Кончай же! Отправляйся к себе в комнату!
Схватив его, он выволок Билли из своей спальни, так крепко вцепившись ему в руку, что на ней остались следы.
— Ты сделал мне больно! — он принялся плакать.
— Я не хотел. Но я терпеть не могу, когда ты при мне хнычешь. Поиграй сам по себе, чёрт возьми! Дай мне покоя.
Мысли о работе ни на минуту не оставляли его. Он отнюдь не считал себя одарённым в какой-то одной области. Ему потребовалось несколько лет, чтобы обрести себя в этой узкой сфере коммерции. Он предлагал идеи реклам, продавал место под них. Его работа, его пиджаки и галстуки, его имя, напечатанное на листках блокнота, секретарши, современный кабинет, деньги, которые позволяли ему существовать, содержать домоправительницу, покупать хорошее вино — всё это, кроме непосредственной работы, как-то поддерживало его. Лишившись её, он чувствовал себя совершенно беспомощным.
А при наличии ребёнка всё обретало прямо трагическую окраску, потому что на его попечении как отца было существо, полностью зависящее от него. Он и раньше лишался работы, но никогда ещё его не посещало такое отчаяние. И просыпаясь по ночам, Тед Крамер часами не мог снова уснуть.
Он старался попадать на глаза служащим биржи труда, которые куда-то засунули его бумаги; они снова заполнили на него карточку, уделяя внимание новым людям, которые только недавно потеряли работу — «Когда вы говорите, это с вами случилось, мистер Крамер?»