— Нам нужно что-то решать с нашими отношениями — и решать быстро, — сказал он, и на мгновение Джоанна обеспокоилась, что он собирается произнести заранее подготовленную речь. К такому повороту событий она ещё не была готова.
— Меня ждут две недели отпуска. Хочешь, мы проведём его вместе?
— О’кей. Почему бы и нет?
— Ларри снимает большой дом для компании. Мы можем обрести там комнату. Можем провести там две недели и плюс ещё все уик-энды.
Она никогда ещё не проводила длительное время на Файр-Айленде или в других привычных местах летнего отдыха, как, впрочем, и он.
— Может получиться совсем неплохо…
— Четыре сотни с носа за всё про всё.
— Ну, ты и пройдоха.
— Я думаю, что всё будет прекрасно.
— Конечно. Договорились. По крайней мере, насколько мне известно, ты не храпишь.
Когда Мел из отдела расчётов — жена в Вермонте — остановился у её стола и спросил: «Что ты делаешь летом и с кем собираешься его проводить?», Джоанна ответила: «Я буду на Файр-Айленде со своим другом». В первый раз она использовала выражение «друг» по отношению к Теду, и это доставило ей истинное удовольствие, особенно когда Мел отпрянул с удивлённым «Ох!» и унёс подальше свои жаждущие чресла.
Когда они очутились вдвоём там, где на них столько глазели, где они в своё время вели одинокую охоту, оба испытали странное ощущение, Когда они услышали, что галлерея в том домике, где они бывали на коктейлях, обрушилась в ходе какой то холостяцкой вечеринки, настолько её участники были полны общественной активности, они испытали удовольствие, что их там не было и что они просто сидели у себя, поедая аппетитные блинчики. Воспоминания об одиноких скитаниях по улицам после тоскливых пьянок, поиски компании, общения или просто телефонного номера, возвращения на ночном пароме, последние судорожные попытки за пять минут найти то, что искал все эти дни, — эти воспоминания заставляли их испытывать благодарность друг к другу.
Их раскованный смелый секс был пряной приправой к ощущению, что им не надо таиться. Но самым приятным были мысли о том, что по окончании лета они по-прежнему будут вместе, если им того захочется.
— Джоанна, я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Пожалуйста. Я ещё никому в жизни не говорил этих слов. Хочешь?
— Да. О, да!
Они кинулись друг другу в объятия, преисполненные искренних чувств, но под ними, помимо благодарности, что они оказались способны найти друг друга, помимо и кроме этого, крылось огромное облегчение от того, что отныне никому из них не придётся бродить я одиночестве после пьянки в поисках спутника.
Ребёнок плакал непрестанно в течение, как казалось, не меньше двух часов.
— Только сорок восемь минут, — сказал Тед.
— Ах, только.
Они были предельно измотаны. Они его качали, гладили, носили на руках, укладывали в кроватку и снова забирали из неё, не обращали на него внимания, по очереди пели ему, но ребёнок продолжал плакать.
— Один из нас должен поспать, — сказал Тед.
— Я уже сплю.
Вилли было четыре месяца отроду, Давно ушла медсестра по уходу за новорождённым, вручившая им ребёнка, который никогда не плакал по ночам, который, казалось, вообще никогда не плакал. Как только она покинула их, перед ними предстал совершенно иной ребёнок, который только и делал, что орал — и непрестанно.
После рождения ребёнка собрались все домашние; родители Джоанны приехали из Массачусетса, а родители Теда из Флориды — они наконец ушли на пенсию. Брат Теда с невесткой явились из Чикаго, и все расселись за бесконечными закусками и выпивкой.
— Как хорошо, что я хоть вырос в закусочной, — сказал Тед.
— А я нет. Если бы мне пришлось кормить ещё одного человека, я бы, наверно, выписала счёт.
После прощания с медсестрой и проводов обеих семей на долю им досталась только усталость. Они не были готовы к обрушившемуся на них обилию забот и непроходящему утомлению, которые пришли вместе с новорождённым.
— Мы так давно не занимались с тобой любовью, что я и забыл, как это делается.
Не смешно.
— Я понимаю.
На первых порах Тед решили исправно исполнять все обязанности, доставшиеся ему в новой роли. Это означало, что он поднимался вместе с Джоанной и составлял ей компанию, когда она кормила Билли грудью, хотя порой им всем троим не удавалось выспаться с середины ночи. После того как он несколько раз едва не задремал в офисе в середине дня, он стал сокращать своё участие в ночных заботах, бормоча Джоанне, чтобы она взяла их на себя.
На восьмом месяце ребёнок стал спать спокойнее. Дневные заботы для Джоанны остались теми же самыми — стирка, закупки, готовка. Она знала, что по вечерам Тед приходит домой и она должна встречать его, потому что он был её мужем. Но она ждала его возвращения, главным образом, для того, чтобы он оказал ей какую-то помощь — может, он разберёт бельё для прачечной, помоет пол в кухне.
— Джоанна, я до того чертовски…
— Милый, я не собираюсь заниматься с тобой любовью. Я хотела бы принадлежать только самой себе — и всё.
Они облегчённо рассмеялись и вскоре завалились спать.
Им доводилось слышать от людей, что рано или поздно всё пойдёт на лад, и вскоре они это почувствовали. Билли стал исправно спать по ночам, он рос весёлым и обаятельным ребёнком. Опасения Теда, были ли для них основания или нет, оказались безосновательными, потому что, по всеобщему мнению, ребёнок нисколько не походил на него. У Билли был маленький точёный носик, большие карие глаза, прямые чёрные волосы, — словом, он рос красавчиком.
По мере того как менялась их жизнь, менялся и состав друзей. Кое-кто из них, как выяснилось, принадлежал к другой солнечной системе. Когда они поженились, Тед перебрался в апартаменты Джоанны на Семидесятых улицах в восточной части Манхеттена; здание населяли, главным образом, холостяки и несколько девиц лёгкого поведения, работавших сами от себя. Затем они переехали в другую квартиру в нескольких кварталах отсюда, в дом для семейных пар, и их ближайшими друзьями стали Тельма и Чарли Шпигели, соседи снизу, из квартиры 3-С, у которых была маленькая дочка Ким, на три месяца старше Билли. Чарли был зубным врачом. Агент по сбыту из «Ньюсуика» Марв со своей женой Линдой тоже стал частью их окружения. У них был Джереми, на два месяца старше. Новоиспечённые родители маленьких детей, они могли сидеть за бифштексом по— бургундски и обсуждать процесс пищеварения у детей и тонкости их подмывания, уделяя внимание и рассказам о прогрессе, с которым растут дети — те вставали на ножки, топали по полу, лепетали, писали в штанишки, ползали по полу, и всё внимание родителей было отдано только им. И если даже кто-то спохватывался и говорил: Эй, неужели нам больше не о чём говорить, — разговор лишь ненадолго отклонялся от основной темы и снова возвращался к ней — надо повезти детей в Нью-Йорк, в какую школу их отдавать, в общественную или частную, и порой, хотя не часто, разговор заходил о просмотренных фильмах или прочитанных книгах, если у кого-то среди собравшихся было на это время.
В полтора года Билли Крамер стал ребёнком, на которого, останавливаясь, глазели на улице прохожие, когда он шёл рядом со своей обаятельной матерью.
На работе Тед получил прибавку к зарплате, но лишь потому, что, как он предполагал, стал отцом, то есть членом своеобразного клуба. Вместе с Даном, старым приятелем по колледжу, ныне юристом, он ходил на игры «Гигантов». Он читал новые журнала и «Уолл-стрит джорнел», что было нужно ему по работе. Он вкалывал. Кружок Джоанны состоял из её приятельниц по прогулкам в парке, среди которых было несколько гувернанток, и Тельмы — и в её жизни теперь не было ничего яркого, что особенно бросалось в глаза, когда Тед возвращался с работы, где он общался с высокопоставленными лицами, говорившими законченными предложениями. И в её мире не было никого — ни среди подружек по садовым скамейкам, ни среди старых друзей, ни даже Теда, — никого, с кем она могла бы поделиться своими постыдными маленькими тайнами.
Она несла свой крест, но не хотела, даже чтобы кто-то упоминал его.
— Я люблю своего ребёнка, — как-то сказала она Тельме. — Но, откровенно говоря, это очень утомительно.
— Конечно, так оно и есть, — ответила Тельма, и Джоанна подумала, что обрела союзницу. — Но это и очень приятно.
Ей не хватало общения. Женщины, которых она знала, то ли не признавались сами себе в этом же, то ли их куда больше, чем её, устраивало существующее положение дел. Во время телефонного разговора с матерью она намекнула на своё положение.
— Ты когда-нибудь уставала таким образом?
— Ну только не от тебя. Ты никогда не доставляла никаких хлопот.
Может, в таком случае с ней что-то не в порядке? Как-то ночью, выслушав от Теда длинный отчёт обо всех его бедах и тревогах, о спорах с коллегами по работе, она выложила ему то, что давно хотела сказать, хотя не собиралась взваливать на него свои проблемы, но всё же выдала ему то, что волновало её — дело не в том, что она не любит Билла, он поистине очаровательный ребёнок, но все её дни полны однообразия.
— Быть матерью очень трудно, Тед. Но никто этого не признаёт.
— Ну так уж повелось. Пока он маленький, никуда от этого не деться. Но ведь он очаровашка, не так ли?
Он просто не хотел слышать её. Он же первым повернулся на бок и заснул.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Она продолжала хранить свои маленькие тайны. Но лучше ей от этого не было. Большим счастьем запомнился тот летний день, когда Билли пописал в горшочек.
— Ура, Билли! — зааплодировала она, и Тед тоже стал хлопать в ладоши, и к ним присоединился Билли. Наконец стало ясно, что воспитание даёт свои плоды.
— Хочу писать, — сказал он через несколько дней, сам по себе, подошёл к горшочку и пописал, и когда Тед позвонил домой сообщить, что заключил колоссальную сделку, у Джоанны тоже были хорошие новости: «Он сказал «хочу пописать» и сам всё сделал». Она радовалась, словно это достижение приходилось на её долю.
Билли было уже два года. Мать Джоанны имела все основания утверждать, что он не доставляет никаких хлопот. Порой он бывал упрям или не слушался, но он явно рос как личность; и от того примитивного существа, который засовывал сыр себе в ухо, он уже стал превращаться в полуцивилизованную личность, которую можно было рискнуть взять с собой в воскресенье в китайский ресторан. Она позволяла ему смотреть телепередачу «Улица Сезам», и он сидел у экрана, моргая и почти ничего не усваивая. Но у неё высвобождался час свободного времени.
Тед же был явно на подъёме. В молодые годы он только нащупывал свой путь, чураясь агрессивности и напора в своих поисках, и к тридцати девяти годам стал толковым и знающим специалистом. В прошлом году Нью-Йорк дал ему возможность, отнюдь не расшибаясь в лепёшку, заработать двадцать четыре тысячи долларов, больше, чем когда-либо у него было, — и это был ещё далеко не предел. Стараясь быть в курсе дела, он работал, не считаясь со временем, и его непосредственный начальник, шеф отдела рекламы, назвал его «моя правая рука». Он не тратил время на выпивку в одном из кабачков, излюбленных его коллегами. Он не отпускал двусмысленных шуточек в адрес девушек в офисе. Он был семейным человеком. Дома его ждали обаятельная жена и чудесный ребёнок.
Уик-энды доставляли ей небольшое облегчение, когда они вместе занимались делами или когда Тед мог взять на себя Билли хотя бы на часть дня, и она могла отправиться за покупками для себя или просто уйти из дома. Если бы коллеги спросили его, что значит воспитывать ребёнка, он бы искренне заверил их, что это прекрасное занятие, но не рискнул бы утверждать это дома, где Джоанна проводила большую часть времени, пытаясь что-то сделать, пока Билли занимался кубиками в гараже — «Нет, поиграй со мной, мама!» — и к четырём дня у неё уже закрывались глаза и она с трудом удерживалась до пяти часов, чтобы не хлопнуть бокал вина.
К элементам светской жизни относились регулярные обеды с друзьями, которых время от времени они приглашали и к себе. Их занимали вопросы женского движения, порой разгорались дискуссии о роли женщины, после чего мужчины отправлялись на кухню мыть тарелки. Если Теду порой удавалось встречаться за ленчем со старыми друзьями, то у Джоанны старых подруг не осталось. Если не считать Эми, бывшую учительницу, с которой она встречалась на игровой площадке. Они беседовали о детях.
— Тед, я хотела бы пойти работать.
— Что ты имеешь в виду?
— Я просто рехнусь. Я не могу безвылазно проводить всё время с двухлетним ребёнком.
— Может, нанять приходящую няню?
— Меня не интересуют пара свободных дней в неделю.
— Джоанна дорогая, малыши нуждаются в матери.
— Линда работает. Она выходит в мир, она чувствует себя личностью. А я торчу здесь с Билли, Джереми и их Клео, которая не может дождаться, пока я не появлюсь, чтобы она могла смотреть «Как мир перевернулся».
— А ты сама смотришь?
— Не вижу тут ничего смешного.
— Хорошо. А ты думала, чем бы хотела заниматься?
— Как я прикидываю, тем, что я и делала.
— Но в любом случае придётся платить домработнице или сиделке, или кто там будет. Я хочу сказать, у нас нет столько денег, а твоя работа будет приносить сплошные убытки.
— Убытки и так существуют. В том, что происходит со мной.
— О чём ты, собственно, говоришь? Трудно поверить, что слышу это от матери. Билли просто великолепен.
— Я теряю интерес к Билли. Я устала от глупых игр с двухлетним ребёнком и его глупых кубиков. Ты говоришь о нём, как о взрослом человеке, а я ползаю по полу гаража.
— Видишь ли, всё это быстро забудется. Помнишь, как ты уставала от своей работы?
— Значит, я буду делать что-нибудь другое.
— Что? Каким образом ты можешь прилично зарабатывать?
— Как-нибудь. Ведь я занималась отношениями с общественностью, не так ли?
— Ты была просто секретаршей, Джоанна, вот ивсе.
— Вот и нет. Я была помощницей у…
— Не лицемерь сама перед собой. Ты была обыкновенной секретаршей.
— Понимаешь, что ты отвратителен?
— Но это правда. Прости. И я не вижу смысла в том, чтобы нарушать налаженную жизнь двухлетнего ребёнка лишь для того, чтобы ты могла быть секретаршей в какой-нибудь конторе. Для тебя это в прошлом.
— Ах, вот как?
— Послушай, когда он станет постарше, когда от девяти до трёх он будет в школе, может быть, ты найдёшь себе работу с неполным рабочим днём.
— Благодарю за разрешение.
— Джоанна, откуда это всё у тебя?
— От двух утомительных лет.
— Не сомневаюсь, что остальные матери с ними как— то справляются.
— Далеко не все. Некоторые работают.
— Да, но…
— Что «но»?
— Дай иве немножко подумать.
— Я тебе предупредила.
— Это смешно, а я — то думал, что, может быть, мы могли поговорить о втором ребёнке.
— Неужто? Интересно.
— Говорят, что чем больше ждёшь, то всё труднее и труднее.
— В самом деле?
— Я имею в виду…
— Я не хочу второго ребёнка, Тед.
— Просто потому, что ты целиком поглощена малышом. Мы все его любим.
— Я не могу и подумать, что мне снова придётся всё это выносить. Господи! Круглые сутки сплошная кормёжка и уборка!
— Всё могло бы быть очень здорово. Представляешь, ты сажаешь малыша к себе на велосипед и мы отправляемся на прогулку!
— Почему бы тебе не взять его напрокат, Тед?
Она намекала на ребёнка, а не на велосипед. Она излила душу своей новой подружке Эми; слова хлынули из неё потоком — как всё валится у неё из рук, как она устала, как растеряна. Эми оказалась не той слушательницей, которая ей была нужна. Эми любила детей, ей нравилось быть матерью, она с удовольствием думала, как вернётся в класс, когда её ребёнок подрастёт, то есть она поддерживала точку зрения Теда. «Скука развращает», — сухо сказала Эми таким тоном, что Джоанна почувствовала себя двоечницей у доски. И тут уверенная и такая правильная Эми выдала ей номер. У неё тоже есть кое-что на душе, чем она не можетни с кем поделиться. У Эми любовная связь. Он женат. Психиатр. Джоанна бывала в таких ситуациях, ещё не будучи замужем. И теперь перед ней впервые предстала знакомая женщина, жена, которая признаётся в адюльтере — и с психиатром.