— Неужели? Значит, эта машина продолжает давать разброс во времени! — она внимательно посмотрела на него, погладила свежевыбритую щеку юноши, пахнущую виноградным первачом — какой дурак станет в кошаре тратить одеколон на щеки? — Чем ты так хорошо побрился?
— Я употребляю только «Жиллет»! — похвастался он.
— Ты покажешь мне завтра? Мне очень любопытно, ведь для этого я и прибыла к вам, — она снова начала ластиться к нему. — Ты чудесный парень. А ты, случайно, не богомил?
— Я же сказал тебе, что я Петр, — ответил он, и темные силы снова зашевелились в нем.
Они уже повели его руку, попытавшуюся было забраться за пазуху девушке, но чужеземка ласково отстранила ее.
— Есть хочется. А что это в горшке, а?
Он дал ей отпить холодного айрана, и она снова пришла в восторг:
— О, как хорошо вы живете! А едите только натуральные продукты?
— Ага, — подтвердил Петр, расстилая небольшую скатерку и раскладывая на ней лакомства из торбы. — А ты знаешь, сколько мы здесь зашибаем! С тех пор, как пошла мода на грубую домашнюю шерсть, да еще с этим новым экономическим механизмом… А ну-ка, где тут у нас музыка? — вспомнил он о транзисторе и сунул руку в сумку-однодневку. — Позавчера сменил батарейки.
— Что это? — испугалась она, когда он вытащил свой маленький транзистор. Возможно, она ожидала увидеть свирель, да только зачем современному чабану свирель? — Откуда это у тебя?
Гордый, что ему удалось наконец изумить ее, он включил радио, которое тут же изрекло что-то об империалистах. Естественно, ничего подобного свирель не смогла бы изобразить.
— У меня и телевизор есть, даже два — цветной и портативный. Я же сказал, что мы здесь здорово зашибаем.
Она потянулась к транзистору, уверенно настроилась на другую волну, послышались другие голоса, музыка… Побледнев, она спросила:
— Петя, а какой теперь год?
— Ммм… тысяча девятьсот восемьдесят второй, а что?
— Ты же сказал, что четырнадцатый век?
— А, да то четырнадцатый век пошел болгарскому государству, у нас и праздники были, торжества. А вообще-то мы в двадцатом веке живем.
Она вскочила, судорожно, как припадочная, вцепилась ногтями себе в щеки и с перепугу снова залепетала гнусаво на своем поповском языке:
— Ооо, и бондет плач и скръжет зомбом… — и бросилась в сторону полянки.
Когда он прибежал, она уже отбросила шесты и панически стаскивала сено с машины.
— Погоди, что случилось?
Раскидав сено, она открыла то ли иллюминатор, то ли дверцу. Крупные прозрачные слезы текли по ее щекам.
— Какая ошибка! Господи боже мой! И бондет плач и скръжет зомбом!
— Что, что?
— Ад, настоящий ад ждет меня в институте, вот что! А в одной вашей книге так пишется об аде: и бондет плач и скръжет зомбом.
Увидев, что он тоже чуть не плачет, она бросилась ему на шею.
— Не сердись на меня, милый! И забудь меня, навсегда забудь, слышишь? И никому не рассказывай обо мне, прошу тебя! Нам строго-настрого запрещено вмешиваться в ход истории, а в ваших веках мы вообще не должны появляться! А теперь отойди, чтобы не зацепить тебя машиной.
Не успел он и слова сказать, как она нырнула головой вперед в круглое отверстие — то ли иллюминатор, то ли дверцу — только мелькнули ее пестрые вязаные носки и яично-желтые кожаные царвули. Когда ему удалось наконец открыть рот и перевести дух, у него запершило в горле от разлетевшегося во все стороны сена, и он закашлялся до слез. Сквозь слезы он увидел, как в сотне метров над верхушками деревьев машина вдруг растаяла в небе. Не улетела, а просто исчезла…
С горя Петр Чабан съел все, что принес. Выпил и весь айран, а под вечер, загнав овец, спустился в село и — прямиком к директору школы. С порога спросил, есть ли на свете машины, способные переносить человека из одного века в другой, и так далее. Директор ответил, что такие машины бывают только в фантастических романах и что не стоит верить всему, что написано. А потом, внимательно посмотрев на него, добавил, что порой во сне или наяву может привидеться нечто подобное, но в таких случаях не следует верить и своим глазам…
— Я так и подумал, — сказал, довольный собой Петр, потому что ему и вправду уже казалось, что красавица привиделась ему в сладкой послеобеденной дреме.
Однако потом, уже на поляне, стоя под ясной полной луной, он озадаченно чесал заросшую шею:
— Но тогда зачем, спрашивается, тащил я сюда это сено? Теперь нужно перетаскать все обратно, потому что…
Все же перетаскивать сено он не стал, потому что другие чабаны могли подумать о нем бог знает что, зато решил пригнать сюда отару — овцы начисто все подберут.
С трудом дождался он рассвета, всю ночь промучавшись в трагическом недоумении: значит, окажись он в тринадцатом веке да еще завшивевший, тогда бы эта неземная красавица… А так, с транзистором и с телевизорами — фиг с маслом!.. Потом он с остервенением погнал отару на поляну.
Однако сена уже не было.
— Сразу видать, то мы в нашем веке, — вздохнул Петр Чабан. — Боже мой, сколько же проходимцев развелось на свете!
И ему снова захотелось плакать.
Глава первая
ЗАКОН МЭРФИ
1
Нет, это была не летающая тарелка! Эта штуковина вовсе не походила на тарелку, а скорее на кофейник. Озадачивало и внезапное появление за спиной этой странной машины. Кирилл проверил, хорошо ли укреплены две удочки, припустил леску, — чем черт не шутит, вдруг именно сейчас возьмет и клюнет большая рыбина! — и пополз к кустам. Из загадочного кофейника пока ничего не появлялось. Кирилл зарисовал кофейник на коробке сигарет, там же отметил время и место его приземления.
Минут десять ничего не происходило — ни с удочками, ни с кофейником, но терпения Кириллу Моневу было не занимать — недаром он долгие годы увлекался рыбной ловлей, да и работа в институте научила долготерпению, так как внедрение открытий и разработок тянулось годами.
Наконец в центре кофейника открылся люк, и машина как бы выплюнула хрупкую фигурку, одетую в нечто, похожее на костюм космонавта, только без знакомых проводов и шлангов. Небольшой металлизованный шлем на голове тоже был ладно сработан. А когда голова, по всей вероятности оглядывая местность, повернулась к нему, Кирилл увидел, что шлем обрамлял, ничуть не закрывая, совершенно земное, почти девчоночье лицо. Но тогда, выходит, и аппарат земной, а это могло означать диверсию, шпионаж и еще бог знает какие страшные вещи.
Девушка вытащила из кармана какой-то аппаратик, не больше карманных часов, долго разглядывала то его, то небо, и лицо ее становилось все более озабоченным и беспомощным. Кирилл ободрился и храбро выглянул из кустов.
— Вы что-нибудь ищете?
Девушка аж подскочила с перепугу. Очевидно, старая рыбацкая одежда Кирилла не внушила ей особого доверия, потому что она очень внимательно оглядела его с головы до ног. Но какой уважающий себя рыболов отправится на реку в новой одежде? Лишь бы сапоги были надежные. И вот, словно указав на них пальцем, девушка спросила:
— Болгария?
Нет, дело явно нечистое, раз она даже не знает, где приземлилась. Однако простодушная радость, которую в ней вызвал утвердительный ответ Кирилла, привела его в замешательство.
— Извините, а какой сегодня день?
То, что она не знает, где приземлилась, — это еще куда ни шло, но не знать, какой сегодня день? В довершение всего ее болгарский был явно с акцентом, только непонятно каким. Однако, когда Кирилл назвал дату, девушка неизвестно почему так сильно побледнела, что он невольно бросился к ней.
— Нет-нет, благодарю вас, — отвергла она его помощь. — Извините за беспокойство!
И она направилась к своей машине.
— До скорого свидания! — крикнул Кирилл.
Она мило помахала ему рукой:
— Мы никогда больше не увидимся!
— Ох, зачем вы так жестоки? — воскликнул он заигрывающим тоном, а в сущности, набираясь смелости, чтобы наброситься на нее, связать и доставить в милицию.
Заинтригованная, она приостановилась и грустно ему улыбнулась.
— Нет, я не жестокая, поверьте! — и снова оглянулась вокруг. — Здесь есть поблизости люди?
Кирилл поспешил заверить ее, что никого нет, разве что где-нибудь ниже по реке найдется еще рыболов вроде него, но это не в счет. Тогда девушка спросила его, кто он.
— Рыболов-любитель, — ему показалось, что она не поняла, и добавил: — Пойдемте, я покажу вам! Вон там мои удочки!
Почувствовав, что она последует за ним, он вступил в заросли кустарника. Издалека показал ей, как расстилает под вербой старую плащ-накидку, и девушка и в самом деле пришла. На ходу она расстегнула свой странный пилотский костюм, на котором не видно было ни молний, ни кнопок, и в бледно-лиловой дымке паутинно-тонкой блузки заколыхались, словно белые рыбины в омуте, ничем не стесненные груди.
— Я не буду вам мешать. Просто отдохну несколько минут, — и вдруг, словно что-то вспомнив, она испуганно прикрыла рукой грудь. — Извините, у вас, наверное, не принято, чтобы женщины вот так…
— Да что вы, принято, у нас все принято! Мы ведь Европа, как-никак, — заверил ее Кирилл Монев, но она уже тем же чудесным способом заклеила свой металлизованный комбинезон.
Она села на плащ-накидку, вытянув ноги в серебристых сапожках, и спросила, для чего служат две палки, концы которых, по-видимому, привязаны переливающейся ниточкой за дно реки. Выслушав его ответ, она совсем по-детски воскликнула:
— О, и что же вы будете делать с этой несчастной рыбой?
— Вместе с вами съем ее.
Ее ужас и возмущение были настолько неподдельны, что, позабыв про флирт, Кирилл с виноватым недоумением предложил девушке сигарету.
— Что это? — шарахнулась от него незнакомка.
Притворяется, будто не знает, что такое сигарета. Нет, это уж слишком. Притворялась она, правда, очень умело, только зачем?
Кирилл хотел было сунуть коробку в карман и попытаться отыскать в кармане какую-нибудь конфетку, которые всегда валялись у него по карманам рыбацкой одежды, — отвлекают от курения, — но она попросила у него коробку. Осмотрела сделанный им набросок машины, вытащила оставшиеся сигареты, бросила их на плащ-накидку, а коробку разорвала в клочки. Движения у нее были резкие, сильные и это должно было бы подсказать ему, что помимо острого глаза она обладает и другими качествами.
Он выждал, когда она бросит в реку клочки бумаги, и сказал с насмешливым спокойствием, стоившим ему немалых усилий:
— В этом не было необходимости. Предполагаю, ваша машина запатентована?
Потом, вроде бы убирая оставшиеся сигареты, он пытался достать со дна ранца веревку.
Ее улыбка тоже была тревожно-искусственной.
— Вы ведь разбираетесь в машинах, не правда ли? Я хочу вас попросить: забудьте о нашей встрече.
Кирилл вскочил, как только вытащил веревку, но бог знает как промахнулся, и уже в следующее мгновение он лежал на животе с больно вывернутыми за спину руками. Острая коленка девушки уперлась ему в поясницу.
— Зачем вы это? Разве я сделала вам что-нибудь плохое?
Ее вопросы были странно искренними, а не просто упреком в форме риторического вопроса.
— Вы плохо поступаете со мной! — пропыхтел Кирилл, прижатый щекой к траве. Попытка приподняться только усилила боль в пояснице и явно грозила ему переломом руки.
— Это в порядке самозащиты. Но если я и в самом деле причинила вам зло…
Девушка выдернула у него из рук веревку и встала. Кирилл понял, что отделался стыдом. Ведь если эта хорошо владеющая дзюдо женщина и в самом деле шпионка, то она, вероятно, еще и вооружена. Вот почему он решил сгладить конфуз шуткой.
— Я хотел вас связать и украсть машину. Уж больно она мне понравилась.
— Что за нравы! Да ведь вы даже не знаете, для чего она!
Одна из удочек внезапно согнулась, катушка затрещала, как швейная машинка. Кирилл бросился к ней, осторожно подтянул леску и застопорил катушку. Удилище еще больше согнулось, видать, рыба мощным рывком пыталась уйти в глубину.
— Там… там есть сачок…
— Отпустите ее! — неожиданно строго сказала девушка, подойдя к берегу.
— А? Вы что, ненормальная? — крикнул он, но тут же спохватился, вспомнив, что дзюдоистка запросто может сбросить его в воду, пока он занят удочкой. — Но почему, девушка? Что такого…
Предусмотрительно отойдя на несколько шагов от берега, он подтянул к поверхности воды маслянисто-черного сома килограммов на пять-шесть. Сом разинул пасть, точно безмолвно молил о помощи.
— Видали? — восторженно спросил Кирилл, надеясь умилостивить девушку, но ее реакция оказалась не такой, как ему того хотелось бы.
— Немедленно отпустите несчастное животное! Прошу вас!
— Но я… я… должен сначала вытащить его из воды…
Он ослабил леску, чтобы потом натянуть еще туже, а когда снова стал наматывать катушку, оказалось, что сом сорвался, не успев как следует заглотить крючок. Кириллу вряд ли бы удалось без сачка и без посторонней помощи вытащить большую рыбину, но тем не менее он выплеснул гнев на незнакомку:
— Вы что, всегда суетесь в чужие дела?
— Извините, пожалуйста, я нечаянно! — неожиданно испугалась сведущая в дзюдо террористка.
Он начал сворачивать удочки. Торчать здесь больше не было смысла, сом, конечно, распугал всю рыбу в омуте.
— Послушайте, вы лучше прямо скажите мне, кто вы такая, чтобы я не пытался снова вязать вас!
— Но зачем вам меня связывать, я же ничего…
— Если бы я вас связал… Знаете, сколько я охочусь за этим сомом!
Девушка явно огорчилась, по лицу ее было видно, что она раскаивается до слез.
— Не сердитесь на меня! И никому не говорите о нашей встрече! Ничего не записывайте и не снимайте, если у вас есть аппарат для съемки. Очень вас прошу!
Кирилл отбросил удочку и бросился за девушкой.
— Теперь уже я не могу не связать вас. Слишком много таинственности!
— Это очень серьезно, поверьте мне! Я не имею права даже разговаривать с вами.
— У вас такой ревнивый муж?
— И к машине больше не приближайтесь, прошу вас!
Она сказала это без тени угрозы, но в голосе ее прозвучала такая искренняя мольба, что это заставило его остановиться. А она все так же грустно помахала ему рукой на прощание, потом подбежала к стоявшей посреди поляны машине и одним прыжком нырнула в люк. Бесшумно, легко, точно воздушный шар, машина поднялась над землей. Самым невероятным образом зависла в сотне метров над лесной опушкой, будто для нее не существовало законов гравитации, и снова опустилась на поляну. Кирилл успел поймать выпрыгнувшую из люка девушку в свои объятия, хоть в этом не было никакой необходимости. Однако девушка даже не сделала попытки высвободиться, и он услышал, как она всхлипывает.
— Поломка, какая-то поломка!
— Спокойно, не расстраивайтесь, починим… вы только скажите…
Девушка резко вырвалась из его объятий.
— Я не имею права ничего вам рассказывать! — она бросилась ничком на траву и замерла в непонятном отчаянии.
Кирилл присел рядом.
— Я хочу вам помочь.
— Не можете…
— Но я инженер, специалист по машинам, причем не такой уж плохой.
— Тем хуже! — всхлипнула сногсшибательная пилотка еще более сногсшибательной машины.
Он погладил ее шлем, что она вряд ли почувствовала.
— Не надо плакать, а то, глядя на вас, и я расплачусь!
Она мигом повернулась к нему лицом. По-видимому, любопытство одержало верх над остальными чувствами.
— Вы?
— Мне очень тяжело смотреть, как вы страдаете. Наверное, я влюбился в вас.
Глаза ее, от слез ставшие еще прекраснее, удивленно дрогнули. Ему захотелось поцеловать ее, но он только прошептал:
— Вы очень красивая!
— Шутите! Да я в институте самая что ни на есть дурнушка.
— В каком институте, для манекенщиц?
Она не поняла его шутки.
— Нет, по истории древних веков. Но что же мне делать?
Глаза ее снова наполнились слезами.
— Я действительно хочу вам помочь. Почему вы мне не верите?