— Откинься назад, — велел Маршалл и сел, чтобы поддержать меня. — Ложись на спину, медленно… вот так. Руку чуть отведи в сторону.
Он снова подсунул подушку мне под голову, устроил меня поудобнее и только потом решился признаться:
— Лили, я тебя просто поддразнил.
— Ага… — Мне сделалось ужасно неловко за собственную глупость, я помолчала и откликнулась: — Да, нормальное общение теперь не для меня.
— Лили, почему ты ушла вчера ночью?
— Мне стало как-то беспокойно. Я не привыкла быть с кем-то вместе, встречаться, вообще ходить по гостям. Ты ведь пока женат, еще не успел забыть присутствия рядом другого человека. Может быть, вы с Теей были заманчивыми партиями… Но я не такая. Я ни к кому не хожу на свидания. Я просто… — Я запнулась, не зная, как лучше охарактеризовать свой стиль жизни за последние годы.
— Лавируешь?
Помолчав, я возразила:
— Существую как умею. День за днем, зато безопасно. Делаю свою работу, чужой хлеб не ем, не высовываюсь. Живу себе спокойно.
— Сама по себе?
— Почти всегда, — согласилась я. — Очень мало людей вокруг вызывают во мне уважение или симпатию, поэтому я и не стремлюсь к общению.
Маршалл привстал, опершись на локоть и обнажив мускулистую грудь — настоящее лакомство для моих глаз.
«Вот именно, деликатес, — пришло мне на ум. — Им угощают редко и, может, больше никогда не предложат».
— Кому же ты симпатизируешь? — спросил он.
Я задумалась, потом ответила:
— Мне нравится миссис Хофстеттлер. Думаю, и Клод Фридрих, несмотря на всякие разности. Ты нравишься. Большинство учеников в нашей группе по карате — вполне хорошие люди, хотя Джанет Шук я все-таки недолюбливаю. Мне приятна и наша новая докторша. Впрочем, я едва их знаю.
— А есть у тебя друзья не по работе и не по карате, кто-нибудь из ровесников, с кем ты, к примеру, ходишь вместе по магазинам или ездишь ужинать в Литтл-Рок?
— Нет, — сухо ответила я, начиная закипать от гнева.
— Хорошо-хорошо. — Маршалл миролюбиво поднял руку. — Я просто спросил. Хотелось узнать, как далеко все зашло.
— Боюсь, что дальше некуда. — Я подавила вспышку раздражения и взглянула на часы. — Маршалл, жутко не хочется расставаться, но придется идти трудиться.
— Это что, новый приступ необщительности или тебе и вправду сегодня утром надо на работу?
— В самом деле. Я должна убрать в кабинете у врача, навестить миссис Хофстеттлер, потом зайти в полицейский участок, а после обеда сделать покупки.
Я контролирую расходы на продукты, перед еженедельным походом в магазин составляю подробнейший список, от которого никогда не отступаю.
— А твой бок? Как же ты справишься со всем этим?
— Просто буду делать то же, что и всегда, — удивилась я. — Это же моя работа. Если я ее не выполню, то мне не заплатят. В этом случае я вылечу в трубу.
— Мне тоже пора в клуб, — с неохотой признался Маршалл. — В субботу мы открываем поздно, но до часу дня в офис никто из помощников не подойдет — придется мне самому.
— Тогда давай собираться, — предложила я и внезапно поняла, как мне лень вылезать из теплой постели, где пахнет Маршаллом и сексом.
— Поужинаешь со мной сегодня?
На миг я ощутила знакомое тягостное чувство, едва не отказалась, не выпалила «нет!», но тут же сурово выговорила себе за то, что режу по живому. Маршалл бросал мне спасительный конец, а я не желала за него хвататься.
— Конечно, — ответила я, понимая, что он заметил мою натянутость и тревогу.
Маршалл изучающе посмотрел на меня и предложил:
— Тебе выбирать. Что ты предпочитаешь?
Я не могла признаться, как давно не была в ресторане, опасаясь, что меня просто не поймут. Если мне вечером бывает лень готовить — а такое случается редко, потому что я обожаю стряпать, к тому же это гораздо дешевле, — то я просто покупаю что-нибудь.
— Хм, — замялась я, воскрешая в памяти былые пристрастия. — Я люблю мексиканскую кухню.
— Прекрасно, я тоже. Тогда поедем в «Эль-Пасо гранде» в Монтроузе.
В этот ближайший крупный город жители Шекспира ездят за основными покупками, если не хотят тратить полтора часа на дорогу в Литтл-Рок.
— Хорошо.
Я осторожно приподнялась, спустила ноги с кровати и села. Закусив губу, я некоторое время не двигалась, пытаясь заставить себя встать и пойти чистить зубы. Мне вовсе не хотелось, чтобы Маршалл заметил мои внутренние борения, и — о чудо! — он действительно не стал торопить меня.
Наконец я неспешно поднялась, одеревенело дотопала до ванной, там наскоро обтерлась мокрой губкой, очень тщательно почистила зубы и расчесала волосы. Затем я быстро, но густо подкрасилась, надеясь, что царапины будут не так бросаться в глаза. Оглядев лицо в зеркало с обеих сторон, я решила, что выгляжу более-менее сносно. Впрочем, вид у меня был все равно довольно побитый. На негнущихся ногах я вышла из ванной и уступила место Маршаллу.
К тому времени, как он побрился и почистил зубы щеткой, которую я оставила для него в пластиковом футлярчике на краю раковины — дантист выдает мне такие бесплатно каждый раз, когда я прихожу удалять зубные камни, но продукция этой фирмы меня не вдохновляет, — мне удалось облачиться в обычную рабочую одежду: дешевые джинсы свободного покроя и поношенную бордовую толстовку с отрезанными рукавами и университетской эмблемой на спине. Носки надеть я все же не смогла, поэтому пришлось всунуть ноги в мокасины вместо привычных кроссовок.
Вернувшись из ванной, Маршалл хотел что-то сказать, но запнулся и, видимо, передумал, спросил только:
— Я заеду за тобой к шести?
Я была благодарна ему за то, что он избавил меня от лишних вопросов типа: «Ты точно справишься одна? Может, отменишь работу на сегодня? Давай я помогу тебе». Их я больше всего опасалась.
— Договорились. — Я улыбкой выразила ему признательность за понимание.
— Увидимся, — коротко попрощался Маршалл и пошел к своей машине, которая до сих пор перегораживала подъездную аллею к дому.
С трудом передвигаясь, но не давая себе расслабляться, я собрала все, что нужно для работы, и поехала на уборку к доктору. Машину я припарковала на асфальтированной площадке за зданием, в котором располагался кабинет и вспомогательные помещения. Я равнодушно отметила про себя, что машина врача тоже стоит на площадке. Доктор Траш недавно приехала в Шекспир. Я работала у нее всего три недели.
Я открыла дверь своим ключом и неловко переступила через высокий порог. Кэрри Траш с обеспокоенным видом высунулась из дверей своего кабинета.
— Ох, слава богу! Это вы, Лили! — воскликнула она. — Я и забыла, что вы сегодня придете.
Я подошла ближе, и облегчение на ее лице сменилось озабоченностью.
— Боже праведный, Лили, что с вами приключилось?
— Подралась сегодня ночью, — сообщила я.
— В баре? — удивилась молодая докторша, черные брови которой недоверчиво выгнулись над такими же темными глазами.
— Нет, на меня напали в собственном дворе, — пояснила я только из одолжения к ее неподдельному сочувствию.
Сегодня у меня было маловато энергии для работы, поэтому я решила переделать только самое необходимое и сразу открыла дверь в туалет для посетителей. Это самое трудоемкое место, и я всегда начинаю именно с него. У меня создалось неистребимое впечатление, что между моими назначенными уборками доктор Траш приходит каждое утро пораньше и сама слегка здесь протирает, иначе в этом туалете было бы гораздо грязнее.
Я натянула перчатки и приступила к делу: вымыла небольшую комнатку с двойными дверями, где пациенты оставляют анализы мочи, и протерла ручку двери, ведущей в лабораторию. Затем положила в дозатор свежие бумажные полотенца для вытирания рук после анализов, тут же вспомнила, что не проверяла эту пару перчаток на целость, и наказала себе не забыть сделать это дома. Не хватало только подцепить здесь микробов.
Оказалось, что доктор Траш стоит на пороге и придирчиво меня оглядывает.
— Нет, вы не можете работать в таком состоянии! — заявила она беспрекословным тоном, который выработала, видимо, для того, чтобы люди не забывали, что имеют дело с врачом.
Кэрри Траш ниже меня и весьма пухленькая. У нее круглое лицо с волевым подбородком, густые брови, на щеках — метки от угрей. Ее короткие черные волосы острижены под каре и заправлены за уши. У доктора Траш круглые карие глаза. Их ясный взгляд избавляет ее лицо от явной заурядности. Думаю, что лет ей примерно столько же, сколько и мне, — чуть за тридцать.
— Почему же, могу, — возразила я, поскольку она ждала от меня какого-то ответа.
Дальше спорить мне не хотелось. Я насыпала в раковину чистящего порошка, намочила губку и начала надраивать фаянсовую поверхность. Губы я сжала в жесткую линию, которая должна была свидетельствовать о моей непоколебимости.
— Позвольте мне обследовать ваши ребра! Ведь они у вас болят, верно? Послушайте, Лили, вы же в кабинете врача!
Я продолжала чистить раковину, но здравый смысл вскоре одолел мою гордость. Я отложила мочалку, стянула перчатки и задрала толстовку.
— Вижу, вам уже оказывали помощь! Сейчас мы это аккуратно отклеим…
Мне пришлось вновь претерпеть всю процедуру ощупывания, чтобы услышать от настоящего врача то же, что и от Маршалла, — ни одно ребро не сломано, но кровоподтек большой и еще поболит какое-то время. Разумеется, Кэрри Траш увидела и старые шрамы. Она болезненно поджала губы, но не стала задавать никаких вопросов.
— Вам сейчас лучше бы воздержаться от работы, — сказала она. — Но мне ясно, что никакие мои увещевания вас не остановят, поэтому продолжайте.
Я недоуменно заморгала. Ничего себе поддержка! Кэрри Траш мне все больше импонировала.
Уборка в городской клинике — задача довольно несносная по причине обилия макулатуры. Бумажки — вот настоящий бич врачебного кабинета. Формуляры в трех экземплярах, платежные квитанции, истории болезней, заключения лабораторных обследований, страховые полисы, листки «Медикэр»[16] и «Медикэйд»[17] — все они разложены стопками где попало. Мне не следовало нарушать целостность этих пирамид, лишь аккуратно перекладывать, протирать под ними пыль, потом возвращать на прежнее место. В кабинете располагаются администратор и секретарша, поэтому передвигаться здесь не легче, чем по минному полю. Приемная и смотровая после него кажутся мне развлечением.
Впервые за три недели мне пришло в голову, что и эти комнаты кто-то убирает между моими еженедельными посещениями. Пока я пылесосила, такая мысль не давала мне покоя. Кто же? Администратор Нита Тайри? Но я не могла даже представить, чтобы она согласилась на такой довесок к своим обязанностям. Мы с ней едва знакомы, но я знаю, что у нее четверо детей, и двое из них совсем маленькие — они посещают детский сад при ОЦШ. Нита уходит домой сразу, как закрывается дверь за последним пациентом, и ее совершенно не волнует, в каком виде она оставляет свой рабочий стол.
Кандидатуру пятидесятилетней медсестры Дженнетт Джинкс я отмела сразу. Неделю назад я стояла за ней в очереди в продуктовом супермаркете и слышала от нее, как и все остальные в радиусе двух метров, насколько же тяжело работать, если твой начальник — женщина, как неразумно поступает по своей молодости доктор Траш, отвергая ее — Дженнетт — накопленный с годами опыт. На этом моменте я переключила внимание на заголовки таблоидов, поскольку их информативная ценность была несравнимо большей.
Следовательно, ежедневную нелегальную уборку в кабинете производила собственноручно доктор Траш. Я сложила в стопку рассыпавшиеся счета. Мне довелось стать невольной свидетельницей того, сколько Кэрри Траш до сих пор выплачивает за полученное образование, и я не могла избавиться от ощущения, что бывают недели, когда ей не по силам платить не только мне, но даже Дженнетт и Ните.
Подобные мысли крутились у меня в голове, пока я мыла шваброй пол, все и везде вытирала и пылесосила вокруг рабочего места доктора. Сама Кэрри Траш в это время сидела за своим столом, на котором из-за вездесущих бумажных кип не оставалось ни дюйма свободного пространства. Добившись того, что все вокруг пусть не заблагоухало, но хотя бы засверкало чистотой, я просунула голову в кабинет, чтобы сказать «до свидания».
— Я сейчас выпишу вам чек, — спохватилась доктор Траш.
— Не надо.
— Что-что? — Она задумчиво потыкала в щеку концом шариковой ручки.
— Не надо. Вы меня осматривали. Будем считать это бартером.
Я знала, что подобное предложение противоречит принципам моей работодательницы, но не сомневалась в его чрезвычайной заманчивости, и оказалась права.
Кэрри Траш радостно улыбнулась и сказала:
— Слава богу! Не надо заполнять никаких квитанций!
— Слава богу, никаких отчислений в налоговую, — ответила я.
Уходя, я ощутила, что между мной, уборщицей, и врачом Кэрри Траш возникли не то чтобы доверительные отношения, но, по крайней мере, зачаточное чувство взаимной благодарности.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Субботний день еле тянулся, а мой ушибленный бок болел все сильнее. Я, словно улитка, ползала по квартире миссис Хофстеттлер, но у нее как раз выдался плохой день, и она не обращала внимания на мою медлительность. Я же задавалась вопросом, каково это — день за днем недомогать и неопровержимо знать, что такое состояние продлится до конца жизни.
Я дала показания в полиции, сидя на стуле очень прямо и делая неглубокие вздохи. Сотрудник, который их записывал, работал, очевидно, детективом, поскольку был одет в штатское. Он назвался Дольфом Стаффордом и заявил, что бесконечно рад со мной познакомиться. Коп то и дело искоса поглядывал на меня, в его нарочитой любезности сквозила жалость. Я поняла, что он тоже посвящен в мои прошлые злоключения, которые мне приходилось везде таскать с собой, подобно Старому Мореходу с извечным альбатросом на шее.[18]
Повествуя о гнусных подробностях истории с куклой и нападении Норвела, я мысленно наткнулась на давнишнюю проблему. Мое прошлое теперь раскрыто — значит, пора уезжать? Раньше я не задумываясь ответила бы «да», но я прожила в Шекспире четыре года — дольше, чем в прочих местах после изнасилования. Впервые в голове промелькнула мысль, а не проще ли было бы пережить все и забыть. И неожиданно эта мысль прочно обосновалась в голове.
Когда Дольф Стаффорд отпустил меня, я тут же отправилась домой, чтобы поскорее лечь, отдав себя на откуп боли. В конце концов, за продуктами можно будет сходить и в воскресенье, и в понедельник. Впрочем, мое нежелание отправляться в магазин было вызвано не только недомоганием. Я знала, что весь город уже слышал о выходке Норвела, и мне вовсе не хотелось там и сям натыкаться на сочувственные или испуганные взгляды.
Кэрри Траш на прощание дала мне несколько таблеток различных болеутоляющих. В прочих обстоятельствах я дважды подумала бы, прежде чем принять тайленол, но сейчас была готова проглотить любые пилюли, лишь бы они принесли облегчение.
Запив на кухне водой две капсулы, я уже собиралась завалиться в постель, как вдруг в дверь постучались. Сначала я решила просто не открывать, но резкий характер этого «тук-тук-тук» свидетельствовал о нетерпении и настойчивости посетителя. Его вторжение и без того немало разозлило меня, поэтому, подойдя к двери и взглянув в глазок, за которым обнаружился один из моих нанимателей, преподобный Джоэл Маккоркиндейл, я окончательно поникла духом и весьма неохотно отодвинула засов на двери.
— Приветствую вас, сестра! — Улыбка на устах священника поблекла, едва он разглядел мои царапины и неловкую позу. — Можно мне войти ненадолго? — Он мудро избрал тактику величавого сочувствия, не моргнув глазом, переступил порог, осмотрел мои скромные хоромы и заметил с неподдельной искренностью: — Прелестно.
Я напомнила себе, что обольщаться не стоит. Искренность — альтер эго нашего пастора. Я не предложила ему стул, и он тоже проглотил это весьма спокойно.