Что касается мистера Р.-Дж. Арнольда - агента по закупке товаров для одного большого магазина в Сиднее, то в мошенничестве он видел всего лишь проявление сообразительности и делового подхода.
Уже при первой встрече со мной мистер Арнольд продемонстрировал свой недюжинный талант закупщика. Он уселся напротив меня, излучая самоуверенность. Лицо его то и дело расплывалось в добродушней! улыбке, говорил он в приподнятом тоне и не скупился на комплименты; он успел рассказать мне новейший неприличный анекдот и намекнул на возможность новых крупных заказов, если мы сойдемся в цене.
Он пригласил меня посетить его в первый же мой приезд в Сидней. По его словам, он был своим человеком во всех ночных клубах. Говоря о ночной жизни Сиднея, мистер Арнольд давал понять, что она таит неземные наслаждения, и особенно расхваливал какие-то роскошные кафе, где он был завсегдатаем, намекал он и на то, что все расходы возьмет на себя.
О, щедрый мистер Арнольд, щеголявший в ботинках английского производства!
- А теперь перейдем к делу, - сказал он.
Мистеру Арнольду было дано право произвести закупки на триста фунтов с выплатой наличными через семь дней.
А теперь о цене.
Я занялся калькуляцией стоимости туфель, которые он намеревался купить. Сначала труд... В 1927 стоимость труда на изготовление пары туфель составляла три шиллинга десять пенсов, теперь она упала до двух шиллингов и полпенни. Это было делом рук таких людей, как мистер Арнольд; они бы еще больше снизили расходы на оплату труда, если бы могли.
Идя навстречу мистеру Арнольду, я сбросил эти полпенни. Это не должно было сказаться на заработке рабочих и работниц, занятых на фабрике, не сказалось бы и на производительности их труда. Их усталые руки все равно не могли сделать больше того, что они уже делали.
А заказ этот был нам очень нужен. Фулшэм поручил мне добиться его любой ценой.
Я сократил до минимума все статьи расходов.
Наконец я вывел окончательные цены и вручил мистеру Арнольду листок, на котором они были записаны.
- Это все, на что мы можем пойти, - сказал я. - Дешевле вы нигде не купите.
Он внимательно просмотрел листок с ценами и кивнул.
- Хорошо. Цена вполне подходящая. Я выпишу заказ. - Но тут он изменил тон...
- А теперь, - сказал он, кладя листок в карман. - Что получу за это я десять процентов?
На мгновение я опешил. Мне почти не приходилось иметь дело с представителями крупных компаний - у нашей фирмы были свои магазины, - но я сразу же решил, что потакать подобным приемам не следует.
- Мною не предусмотрены комиссионные, - сказал я твердо.
- А вам ничего и не надо было предусматривать, - ответил он резко. Эти деньги удерживаются с окончательной цены. Никаких наценок не требуется.
- Но если мы должны заплатить вам десять процентов, то придется повысить цену, - доказывал я.
- Больше платить я не намерен. За эту цену я могу купить такие же туфли на дюжине других фабрик. Они только рады будут сделке. И я получу свои десять процентов.
- У нас это не принято, - начал я не очень убедительным тоном.
- Не принято, черт побери, - фыркнул он презрительно. - В Сиднее любой мальчишка-посыльный, покупающий пирожки машинисткам на завтрак, получает полпенни от владельца лавчонки. Это закон бизнеса. Пора бы и вам здесь уразуметь это. Ну так как - получу я свои десять процентов или нет?
- Нет.
- Отлично, я получу их в другом месте.
Я был рад, когда он закрыл за собой дверь. Шел уже шестой час, и меня ждали другие дела. Я снял большой ключ с крючка на стене конторы и вышел на улицу. Там меня приветствовали громкими возгласами ребятишки.
Позади фабрики высокие ворота из оцинкованного железа вели в небольшой дворик; там сваливали весь мусор с фабрики, и оттуда городской мусорщик на своей телеге вывозил его на городскую свалку.
В одном из уголков двора сваливали мусор особого рода: рабочие сами собирали в мешки обрезки подошвенной кожи и приносили их сюда.
Каждый вечер, когда на фабрике затихали машины, молчаливые, оборванные, босые и грязные ребятишки пробирались сюда проулками и улочками со своими тачками и терпеливо ждали у ворот, пока им раздадут эти обрезки.
Ждали они и сейчас.
На этих обрезках кожи варился их обед, они же обогревали их закутанные в лохмотья тела, самый воздух в их домишках был пропитан запахом горелой кожи.
Эти кожаные обрезки дети называли "Коллиигвудским коксом".
ГЛАВА 14
В тридцатые годы твердые этические правила, которыми руководствовался деловой мир, заметно пошатнулись. До депрессии многие владельцы предприятий, производивших товары широкого потребления, гордились своей честностью в торговых сделках. Недоброкачественные продукты были, скорей, исключением, чем правилом, - подделки почти не были в ходу.
В те времена мебель делали еще из хорошего материала, и искусственная кожа обивки не скрывала плохих досок, ботинки не расползались под действием воды и грязи, и одежда шилась прочно и надолго,
Потогонная система еще не получила такого широкого распространения, как в последующие годы, когда она повлекла за собой очевидное снижение качества товаров. Монополии и комбинаты еще не прокатились, подобно девятому валу, над мелкими фирмами, стоявшими на их пути.
Одновременно с наступлением крупных предприятий на мелкие нарождались и новые этические правила, согласно которым отдельный коммерсант и предприниматель освобождался от всякой моральной ответственности перед своими клиентами.
Отныне он не знал угрызений совести, поскольку махинации, за счет которых он обогащался, можно было приписать какой-то абстрактной компании. Он не мог нести ответственность за жульничество, совершенное кем-то безликим.
Конкуренция испокон веков отличалась жестокостью, но до тридцатых годов какие-то обязательства перед покупателями все же сохранялись.
Теперь же покупателей начали постепенно приучать к мысли, что, платя как можно больше, они должны получать как можно меньше. Это вошло в систему.
Происходила быстрая переоценка ценностей. Всевозможные ухищрения в торговле, которые прежде казались невозможными и неминуемо вызвали бы гнев и возмущение, стали восприниматься как нечто само собой разумеющееся в мире, основанном на конкуренции.
Разложение, начавшееся наверху, распространилось постепенно и на мелких торговцев и ремесленников. Все, кто поклонялся золотому тельцу, увидели в бесчестных махинациях путь к богатству и власти.
Эта переоценка ценностей отразилась не только на тех, кто считал продажность неизбежным спутником коммерческой деятельности, но и на тех, кто с ней боролся. Представители этой второй группы - профсоюзы, сторонники социализма - окрепли благодаря тем самым силам, которые готовы были бы смести их с пути.
Распространившаяся повсеместно лихорадка охватила и рабочих "Модной обуви"; убедившись, что честность ничего им не дает, они стали работать недобросовестно - как говорится, "ловчить". Это был ответ на то, что их самих лишали чувства уверенности в завтрашнем дне, подвергали нещадной эксплуатации.
Все мы одной веревочкой связаны. Ну и пусть все катится к черту!
Как-то я шел через фабрику, отбирая модельные туфли для розничных магазинов фирмы, которые обычно объезжал раз в неделю для проверки отчетности. Вдруг я заметил, что один из мастеров, мистер Коррел, смазывает йодом подкладку дамских туфель, стоящих перед ним на скамеечке.
Делал он это порыжевшей ваткой, которую смачивал время от времени йодом из большой бутыли.
- Что это вы задумали? - спросил я.
- Отличное средство, - ответил Коррел. - Женщины эти туфли с руками отрывают, - едва только почуют запах йода.
Я взял в руки одну туфлю и заглянул внутрь, в верхней части стельки были проделаны три небольших прореза уголком - в них проглядывала подкладка из красной бумазеи.
Эта подкладка, однако, вовсе не лежала под всей стелькой. Брался небольшой лоскуток бумазеи и приклеивался как раз под дырочками. На белой кожаной стельке, в пятке золотыми буквами было напечатано: "Лечебные туфли доктора Бэддока. Монопольное право на продажу: Эндрью Бентли". Эндрью Бентли был одним из наших лучших клиентов.
- Но ведь эти туфли назывались, кажется, "туфлями доктора Мартина"? спросил я.
- Так они называются в наших собственных магазинах, - пояснил Коррел. А для обуви, заказанной Бентли, надо было придумать другое имя. Эти туфли самый ходкий товар.
- А кто придумал фокус с йодом?
- Фулшэм.
- Вы что, смазываете стельку в самом носке туфли?
- Да, там покупательница никак не увидит пятно. А именно благодаря больничному запаху туфли и раскупаются.
- Их покупают женщины, страдающие ревматизмом?
- Да еще как. Они вообще считают, что красная бумазея помогает при ревматизме. А тут еще вдобавок такой запах. Им начинает казаться, что эти туфли от любой болезни вылечат.
Мы расстались; я отправился по магазинам, где продавались "туфли доктора Мартина", одним своим названием вселявшие надежду в сердца тех, кто, морщась от боли в ногах, подходил к прилавку. Мне нужно было проверить выручку каждого магазина, выдать жалованье продавщицам, задать кое-какие вопросы заведующим...
В кармане у меня лежали листки бумаги, с цифрами комиссионного вознаграждения, начисленного мною некоторым продавщицам. Мистеру Фулшэму их заработок за прошлую неделю показался чрезмерно высоким.
Продавщицы умудрялись прирабатывать, продавая "браковки" - так они называли туфли с браком или сделанные из кожи низшего качества, которые обычно продавались с уценкой.
На коробки с такими туфлями приклеивался красный ярлычок, чтобы их сразу можно было отличить от хороших туфель. Если продавщице удавалось продать "браковку" за нормальную цену, она получала дополнительно шесть пенсов. Опытные продавщицы зарабатывали на туфлях с браком до десяти шиллингов в неделю. Приученные обманывать, они в совершенстве постигли науку "убеждать" покупательниц, и те раскупали недоброкачественную обувь, уверенные, что приобрели первоклассные туфли.
Заведующий магазином мистер Фурнесс на мой вопрос сообщил, что в полученной с фабрики партии обуви оказалось очень много "брака"; этим и объяснялся повышенный заработок продавщиц.
- Посудите сами, - говорил он, жестом выражая покорность судьбе. - Что я могу поделать. Все чаще фабрика посылает нам туфли из кожи очень низкого качества, на многих царапины, распоротые швы. Покупатели это замечают. У меня есть партия туфель из белой кожи, которые не проносить и недели. Лишь очень ловкой продавщице под силу продать такую обувь по цене туфель высшего сорта.
Я учу своих продавщиц, что прежде всего надо сбывать плохой товар. Мы просто не можем себе позволить держать его. Единственный выход - денежно поощрять девушек, способных всучить клиенту негодный товар. Просто диву даешься, как это им удается.
У меня здесь работают две девушки, которые еще не продали ни одной пары хороших туфель. Вот почему их заработок так подскочил. А прекрати я платить им, знаете, что бы произошло? Они стали бы продавать исключительно хорошую обувь потому, что это легче, и у меня на руках осталась бы куча никуда негодных туфель, которые пришлось бы отдать за бесценок.
- Все понятно, - сказал я, но мне показалось, что эти слова зародились не в моем сознании, а были произнесены механически. Потому что все это было чуждо мне.
- А как насчет надбавок? - продолжал я. - На прошлой неделе одна из девушек заработала таким образом целый фунт.
- Система надбавок была введена самим мистером Фулшэмом после того, как ее начали применять другие мельбурнские магазины.
- Это я знаю, - сказал я. - Но мне хотелось бы выяснить, каким образом одной из ваших продавщиц удалось заработать сверх жалованья целый фунт?
- Видите ли, это наша лучшая продавщица. Я сам ее обучал. Ей часто удается выручить за туфли лишние полкроны сверх цены, обозначенной в прейскуранте. За это она получает шесть пенсов. Если она выручит лишние пять шиллингов, ей достается шиллинг, и так далее. На прошлой неделе она при продаже двух пар туфель получила лишний фунт сверх настоящей цены. На этом дельце она заработала восемь шиллингов.
- Лишний фунт! - Я не мог удержаться от восклицания.
- Да.
- Какова же действительная цена таких туфель?
- Это были модельные туфли, из присланной с фабрики партии, и для них была установлена цена в двенадцать шиллингов шесть пенсов за пару.