- И она продала их за тридцать два шиллинга шесть пенсов?
- Совершенно верно.
- Кто же это купил их?
- О... две женщины; они хотели приобрести что-нибудь особенное. Кожа на туфлях действительно хорошая. Мы их слегка пополировали, и покупательницы были просто в восторге.
- Не кажется ли вам, что такая система приучает продавщиц к бесчестности?
- Ни в коем случае, мистер Маршалл. Они никогда бы не подумали присвоить хотя бы часть вырученных денег.
Я нетерпеливо отмахнулся.
- Дело не в этом, - сказал я.
- Выплата комиссионного вознаграждения воспитывает в продавщице честность, - продолжал Фурнесс. - Они знают, что за каждые лишние десять шиллингов, вырученные ими, они получат два шиллинга. Никто из них никогда не утаивает ни пенса из выручки, и фирма не терпит на этом никакого убытка.
- Да, фирма ничего не теряет, - сказал я.
- Совершенно верно, мистер Маршалл. Я приучил девушек быть предельно честными по отношению к фирме.
Что правда, то правда - фирма очень мало теряла от мошеннических махинаций продавщиц. Но мистер Фулшэм подозревал, что фирме наносит немалый ущерб мошенничество заведующих магазинами.
Он обратился к "Компании юридических обследований", чтобы с ее помощью выяснить, не является ли падение прибылей следствием жульнических операций заведующих и продавцов.
Названная компания была одной из тех порожденных временем паразитических организаций, которые наживались на неспособности владельцев предприятий понять основные причины сокращения доходов и неминуемого краха, маячившего впереди.
Подобно больному, который, потеряв веру в своего врача, обращается за помощью к знахарю-шарлатану, владельцы крупных магазинов охотно верили, когда им говорили, что причина болезни, поразившей их предприятия, кроется в чрезмерной алчности некоторых подчиненных и не имеет ничего общего с недугом, которым заражено все общество. Все дело, дескать, в том, что их обкрадывают - похищают у них деньги и товары.
Таково было заключение "Компании юридических обследований".
Эта компания гарантировала, что раскроет любое злоупотребление в обследуемых ею магазинах и представит доказательства бесчестности лица, ответственного за это злоупотребление. Она взимала пять гиней за обследование одного магазина; кроме того, ей причиталось пятьдесят процентов суммы, похищенной и затем в результате расследования возвращенной владельцу.
Обувь и другие предметы, купленные представителями этой юридической компании при посещении наших магазинов, возвращались в главную контору вместе со счетом. В тех случаях, когда счета не было, это отмечалось в отчете.
Документ, лежавший передо мной на столе, представлял собой развернутый лист. За печатным текстом следовали пунктирные линии, на которых неразборчивым почерком кого-то из служащих юридической компании были зафиксированы подробности ревизии.
Это был заключительный отчет компании о нашем магазине в Ричмонде.
Заведующему этим магазином, некоему Реджу Карлсону, не удавалось поддерживать продажу товаров на должном уровне и обеспечивать фирме должную прибыль.
Мне предстояло ознакомиться с этим документом, прежде чем доложить о нем мистеру Фулшэму. В таких отчетах обычно подробно описывались приметы продавца, у которого делал покупку производивший ревизию обследователь. Упоминались его манеры, его деловые качества, точно передавался разговор, состоявшийся между ним и контролером; за этим следовало перечисление купленных товаров и их стоимость.
На этот раз о продавце было сказано, что это брюнет, живой и энергичный человек в голубом галстуке, подтянутый, с зачесанными назад волосами.
Отмечалось, что у него "небрежные манеры", что во время примерки обуви контролером он рассматривал свои ногти. Записано было и все, что он говорил.
По описанию я сразу узнал Карлсона.
Взяв документ, я понес его мистеру Фулшэму. Фул-шэм сидел в своем кабинете и курил сигарету за сигаретой; пепельница на столе была переполнена окурками.
Он выглядел усталым и удрученным. Вся его вера в себя основывалась на дружеском к нему отношении, на уважении окружающих. Когда предприятие его процветало, иметь с ним дело было выгодно, и поставщики сырья относились к нему с большим почтением. У него была репутация человека честного, и кредитоспособность его не вызывала сомнений.
Но популярность мистера Фулшэма была пропорциональна вкладу, который он вносил в обогащение людей, торговавших с ним, - а теперь он больше ничего не мог им дать.
Коммивояжеры стали избегать его, поставщики виноватым тоном оправдывались, когда он жаловался на задержки с доставкой товаров, тем не менее задержки продолжались. Когда же материалы наконец поступали, от него "требовали расчета наличными, и это его оскорбляло.
Он помрачнел, замкнулся в себе, стал скрываться от кредиторов. Теперь он редко показывался в конторе, возложив на меня обязанность отбиваться от его бывших друзей, требовавших денег.
Мистер Фулшэм находился теперь в постоянном раздражении, малейший дефект обуви, которую мастера приносили ему на проверку, сразу кидался ему в глаза. Прежде, узнав о мелком воровстве кого-нибудь из рабочих, он лишь рассеянно пожимал плечами, теперь же его охватывала ярость, как будто этот отдельный нечестный поступок был причиной его тяжелого душевного состояния и упадка всего его дела.
Когда позднее кредиторы объединились с целью добиться его банкротства и он, к своему ужасу, понял, что все, ради чего он трудился, скоро будет потеряно навсегда, Фулшэм вдруг начал проявлять сочувствие к рабочим. Он разгуливал по фабрике, вступал с ними в разговор и не только не замечал хищений заготовок и подошвенной кожи, но чуть ли не поощрял их. Он хотел стоять плечом к плечу со своими рабочими в тот момент, когда разразится катастрофа, после которой он очутится на улице - так же, как они. Ему нужно было их участие, дружба и - больше всего - их уважение.
- Послушай, Сэм, я ведь всегда обращался с тобой хорошо, не правда ли?
Свою карьеру он завершил ночным сторожем компании, производящей оборудование для обувных фабрик, с заработком в пять фунтов в неделю. Но сейчас, когда я вошел к нему в кабинет, он еще находился в том состоянии, когда хочется найти виноватого. Всю ответственность за положение дел фирмы он пытался взвалить на плечи своих служащих.
Мистер Фулшэм взглянул на документ, который я положил перед ним.
- Итак, они его поймали, - сказал он. - Никогда бы не поверил, что Карлсон может так поступить со мной!
Он продолжал рассматривать документ, и вдруг вскипел:
- Будь он проклят!
Он отбросил бумагу и взглянул на меня; лицо его покраснело.
- На какую сумму он проворовался? Я должен знать. Хочу предъявить ему счет сполна!
Услышав это, я тоже обозлился, но моя злость была направлена против него.
- Сейчас я вам все доложу по порядку, - сказал я. - Слушайте внимательно. В одном случае при покупке был выдан чек, в другом - чека не было, в третьем - покупатель купил домашние туфли и банку сапожного крема, однако в чеке указаны только домашние туфли.
Я проверил список проданных Карлсоном товаров и установил, что в первый день посещения контролером магазина в выручке недоставало десяти шиллингов; на следующий день - пятнадцати шиллингов шести пенсов, на третий - одного шиллинга.
Как же образовалась эта недостача? Карлсон просто-напросто присвоил деньги. Но, взяв их, он все же не пал так низко, как пали мы сами. Приемы, которыми пользуются эти пройдохи контролеры, всегда одинаковы. Они приходят в магазин с заранее обдуманным намерением толкнуть продавца на кражу.
На этот раз дело обстояло так. В первый день контролер покупает пару ботинок за два фунта, а Карлсон указывает продажную цену в тридцать шиллингов, то есть на десять шиллингов меньше. Настоящая цена этой пары именно тридцать шиллингов, и контролеру это известно. Он прекрасно знает, что в наших магазинах самые лучшие мужские ботинки стоят тридцать шиллингов, но он настаивает: "Нет ли у вас пары подороже?" Заметьте - не лучше, а подороже.
Поскольку фирма поощряет "надбавки" - вы ведь отлично знаете, что продавщицам выплачиваются комиссионные за обувь, проданную по ценам выше установленных, - поскольку наша фирма поощряет это, Карлсон достает точно такую же пару ботинок и говорит покупателю, что это - ботинки лучшего качества и стоят они два фунта. Он ни в коем случае не хочет упустить покупателя.
Контролер хватает ботинки за эту цену, а Карлсон лишние десять шиллингов кладет себе в карман. Тут Карлсон опередил нас, - он украл десять шиллингов, которые, если бы не он, украли бы мы.
В следующий раз эта ищейка не дожидается чека, У него, видите ли, нет времени.
"Нет, не надо чека, спасибо. Я тороплюсь на поезд".
В результате у Карлсона оказываются нигде не записанные пятнадцать шиллингов и пять пенсов, - он берет их себе.
В третий раз Карлсон выписывает контролеру чек за домашние туфли; тот уже уходит, но вдруг вспоминает о креме: "Ах, совсем забыл - дайте мне две банки сапожного крема!" Контролер не ждет, чтобы стоимость крема вписали в чек, и Карлсон кладет в карман и этот шиллинг.
Вся беда в том, что Карлсона соблазнили опуститься до нашего уровня, до уровня администрации, и он не выдержал искушения. Карлсона надо было предупредить, чтобы возможность воровать он предоставил нам. Мы специалисты этого дела, он - только жалкий любитель.
- Что вы несете, черт бы вас подрал?! - закричал Фулшэм, вставая.
- Я говорю дело, - возразил я. - Мы все катимся под гору - Карлсон, вы, я - так какого же черта! Вы его уволите, но ведь и наш черед близится. Давайте будем искренни хоть раз!
Но по какой-то непонятной причине гнев Фулшэма уже иссяк. Напряжение его спало, и он вдруг улыбнулся мне, как наивному ребенку.
ГЛАВА 15
Стоило только нашей "Модной обуви" получить крупный заказ, как мистер Фулшэм немедленно проникался верой в будущее. Фургон, нагруженный коробками с обувью для отправки розничным торговцам, становился в его глазах символом процветания; в такие минуты мистер Фулшэм пружинистой энергичной походкой шагал по фабрике, с особым удовлетворением останавливаясь перед полками с готовым товаром.
Но когда я входил в его кабинет с бухгалтерскими книгами, лицо Фулщэма выражало глубокое недовольство,
Отчеты, которые я приносил, показывали убыток на заказах по предложенным им расценкам, и это неизменно раздражало его.
- Ну, что там опять? - хмуро встречал он меня.
Он часто не соглашался с моими цифрами и предпочитал обсуждать значение заказа для фирмы, а не убыток, неизбежный при пониженных ценах.
- Если Картер идет на это, мы тоже пойдем, - заявлял Фулшэм.
Признаться, я подозревал, что соперничавшая с нами фирма Картера тоже работала в убыток, продавая обувь по более низким ценам, чем ее конкуренты, но эта фирма была мощнее нашей и могла позволить себе продавать товар ниже себестоимости "до лучших времен".
Фулшэм упорно цеплялся за эти слова. Они оправдывали его надежды на будущее. Каждый внушительный заказ он рассматривал как конец кризиса и наступление "лучших времен".
Он не терял веры в то, что в один прекрасный день все изменится, и огромные правительственные заказы на сапоги для солдат, которые уже однажды обогатили его, снова посыплются, как из рога изобилия.
- Новая война - вот что нам нужно, - как-то сказал он. - Тогда денег было бы хоть завались. И мы ее дождемся.
Мне казалось невероятным, что существуют люди, готовые радоваться войне; я ее ненавидел. Мысль о богатстве, построенном на страданиях и смерти, вызывала во мне отвращение.
Не обманывало меня и периодическое увеличение заказов. Я видел положение фирмы сквозь призму цифр. Заказы, которые казались Фулшэму спасением, в моих книгах представлялись губительными.
Я понял, что банкротство "Модной обуви" неизбежно еще за год до того, как оно грянуло, и старательно гнал от себя мысль о печальных последствиях, которые принесет мне самому эта катастрофа. Я живо представлял себе, как стою без гроша в кармане на перекрестке улиц, лишенный работы, лишенный машины, привязанный к своей убогой комнате, так как у меня нет денег даже на трамвайный билет.
Когда я впервые понял, что банкротство "Модной обуви" неотвратимо" я поделился своими опасениями с Артуром, и тот неожиданно посоветовал мне взять в аренду доходный дом.
- Тебе надо иметь жилье, из которого тебя не вышвырнут за неплатеж, сказал Артур. - Ведь ты можешь несколько лет просидеть без работы. А так, ешь ты мало, можешь прожить и на десять шиллингов в неделю.