Беркутов положил трубку, потер ладони. Весело взглянул на поникшего Костю.
– Я тут слышал, рассосалась твоя ситуация?!
– Мало что рассосалась! – возбудился Костя. – Мне предлагают место заведующего отделом вместо Жданова! У меня голова идет кругом, не знаю, что делать!
Беркутов кивнул, словно знал об этом.
– Советую согласиться. Хотя бы попробовать. Уйти всегда сможешь! А будучи завотделом, напишешь книжку. Только впредь надо действовать не так глупо, как повел себя этот Жданов!
Костя кивнул.
– Спасибо за заботу, я понял!.. Можно я Люсю заберу на одно культурное мероприятие?
Беркутов в упор посмотрел на него и преувеличенно бодро ответил:
– Ну, конечно! О чем речь! Я подумал, что она уже ушла!
Костя поднялся. Встал и Беркутов. Костя подошел к отцу, и они обнялись. Беркутов похлопал сына по спине.
– Береги себя, сынок! А если со мной что-нибудь произойдет, моей семье помоги, ладно?
– А что с тобой может случиться? – не понял Костя. – Горком бросился на твою защиту яко лев! Жданов это сразу понял и даже попросил меня, дабы ты простил его, тебя задобрить.
– Мы все не вечны, Костик! А в этой опасной для проживания стране каждый день ходишь по минному полю! Такие вот пироги. И маму свою береги!
Он вдруг с такой болью посмотрел на него, что Костя всерьез забеспокоился:
– Пап, что-то случилось?
– Ничего! Иди отдыхай!
Беркутов заулыбался, похлопал Костю по плечу. Тот кивнул и вышел из кабинета.
Горел гостиничный торшер. Скачко и Зоя лежали в постели. Неожиданно Скачко поднялся, сел на кровати, стал одеваться. Зоя недоуменно посмотрела на него. Снизу, из ресторана, доносились приглушенные звуки оркестра. На полу валялась обертка от посылочки, а на столе были расставлены привезенные Зоей московские деликатесы: черная икра, балык осетрины горячего копчения, красная рыбка, открытые банки печени трески, консервированных крабов. Бутылка сладкого красного вина «Киндзмараули» была наполовину пуста.
– Ты куда?! – прикрываясь простыней, встревожилась Зоя и приподнялась на постели.
– Извини, с детства валяться не привык! Бывало, чуть приляжешь в детстве, а мать уже кричит: «Опять валяешься?!» До сих пор ее окрик в ушах стоит.
– Экий вы впечатлительный, Пал Сергеич! А мне вот хорошо с тобой. Так бы прислонилась и весь век с тобой пролежала. Я долгое время любила одного человека, ни на кого даже взглянуть не могла, а теперь вдруг освободилась!
Скачко отошел к окну, закурил, раздумывая о своем.
– О чем ты думаешь? – грустно улыбаясь, спросила она. – Мне даже страшно становится оттого, что меня нет в твоих раздумьях!
– Почему ты решила, что там тебя нет?
– Я чувствую!
Павел Сергеевич усмехнулся:
– Я приехал из Москвы на машине, мы могли бы вместе вернуться обратно! Как считаешь?
Он взглянул на нее. Она просияла.
– С радостью! – Она тут же выскочила из постели. – С огромным даже удовольствием!
Она не выдержала, бросилась к нему, повисла на его шее. Он обнял ее, поцеловал в нос.
7
Беркутов со Старшиновым в плащах-дождевиках и в сапогах собирали грибы. Беркутов, как хорошая гончая, нырял в густой ельник, проверяя все потайные места, и судьба вознаграждала его то крепким белым грибком, то целым выводком ярких лисичек, то подберезовиком, которым он, уже держа добычу в руке, еще какое-то время любовался, нюхал грибной срез. Старшинов же не спешил. Присев, зорко оглядывал полянку и находил такой гриб – большой, круглобокий, просто королевский, – который приводил в восхищение даже Беркутова.
– Ну надо же! Я трижды прошел мимо него и не заметил! – искренне огорчался Беркутов и горестно покачивал головой. – Вот ведь, всю зоркость растерял. Я предлагаю из наших белых грибов грибовницу сварганить! Жалко на жареху такое богатство тратить. На жареху и опята с маслятами сгодятся, и синявки обыкновенные, а вот грибовница получится царская! Один запах сведет с ума!
Старшинов с улыбкой смотрел на него.
– Н-да! А ты, оказывается, азартный у нас, Георгий Константиныч! Но это мне и нравится в тебе. Мне тут Костиков передал твое предложение. Сколько там в энзэ?
– Немного. Двадцать четыре.
Старшинов задумался:
– Они надежно укрыты?
– Надежно.
– Так чего дергаться?
– Да я не из-за себя! Из-за Лиды, Верочки. Они обе нежные, чувствительные… – Беркутов не стал дальше продолжать, смотрел в одну точку. – Да и Вера вот-вот разродится!
Старшинов удивленно хмыкнул. Он даже остановился и взглянул на Беркутова.
– Так ты что, ее замуж выдал? – не понял Старшинов. – Чего же на свадьбу не позвал?!
Беркутов помрачнел.
– Да не было никакой свадьбы! – Беркутов махнул рукой. – И мужа у нее нет!
Старшинов серьезно и внимательно посмотрел на него, присел на пенек. Вытащил сигареты, закурил, не торопя Беркутова с рассказом.
– Представляешь, пошла к подруге встречать Новый год. Выпила шампанского, голова закружилась, ну и согрешила с однокурсником, а нам ничего не сказала. Когда Лида все это обнаружила, делать аборт было уже поздно. А парень-то неплохой! Когда узнал, что Веруня забеременела, пришел к нам с цветами, стал просить ее руки, умолял Веру выйти за него!
Беркутов вздохнул.
– И чего? – не понял Старшинов.
– А она ни в какую! Вот тебе новое поколение! – Беркутов помолчал. – Хотя я большой трагедии в этом не вижу. Выходить замуж надо по любви. Мы с Лидой даже подумываем сами, так сказать, удочерить будущего ребенка. Но Веруня пока об этом не догадывается. Пусть сначала родит, а там видно будет!
Беркутов срезал подберезовик.
– Н-да! Что ж, надо новый тайник готовить! – он задумался. – Я не против! О-о-о!
Старшинов присел, вытащил нож и, не торопясь, срезал крепкий боровичок. Стал гриб рассматривать.
– А этот куда? – залюбовался боровиком и Беркутов.
– Этот тоже для грибовницы! Еще парочку таких красавцев – и можно сворачивать культпоход.
Старшинов хмыкнул, но возражать не стал.
– А стряпать-то кто будет?! – не понял он. – То есть грибовницу варить?!
– Как кто? – Беркутов улыбнулся. – Да я тебе такую грибовницу заварганю, век не забудешь!
Старшинов удивленно хмыкнул.
– Ты, я вижу, на все руки мастер! – усмехнулся он. – А в лесу все же неплохо. Обо всем забываешь! Экий ты молодец, что такой культпоход придумал.
Он вздохнул полной грудью, раскинул руки в стороны, глядя на молоденькие деревья на опушке.
Красный диск заходящего солнца медленно заваливался за горизонт. Теща отмыла от грязи под садовым краном ноги и руки, присела на крыльце. На грядках трудился один Ширшов. Он как остервенелый продолжал выкапывать картошку. В наступавших сумерках его фигура уже еле угадывалась. Приплелась пузатая Тоня, присела рядом с матерью, привалилась к ней.
– Где мужик-то? – спросила Тоня.
– Вон! С ума сошел! – Мать кивнула головой в сторону огорода.
Тоня поглядела, куда указала мать, и увидела, как муж остервенело продолжает копать картошку. Недовольно покачала головой.
– Чего это он?
– Вот и я ему о том же говорю: ночь на дворе, пошли, зятек, по сотке тяпнем и на боковую! – в недоумении рассуждала теща. – А он как глухой: не слышит ничего! Тормоза у муженька твоего сорвало! Что делать теперь, я даже не знаю.
Тоня обернулась, с тоскливым лицом посмотрела на то, как ее муж продолжает яростно копать картошку. На ее глаза навернулись слезы. Мать широко, с подвывом зевнула.
– Иди, вытаскивай с поля своего стахановца! Скажи: ужинать пора, а теще выпить хочется. Зять должен теще за столом наливать, стародавний обычай такой.
Тоня кивнула, подошла к мужу, о чем-то стала с ним разговаривать, как вдруг присела и стала помогать ему. У тещи округлились глаза от такой картины.
– Теперь и девка рехнулась! – пробормотала она. – Никак на поле и родит еще! – рассердилась она и резво двинулась к ним.
Подошла, замахала руками, доказывая, что давно пора сворачиваться, но оба не поднимались с места. Она устала убеждать, присела и тоже стала помогать им.
Они сидели на даче у Беркутова. Хозяин принес грибовницу в белой супнице из баварского фарфора, поставил посредине стола в гостиной, за которым уже восседал Старшинов. Георгий Константинович торжественно открыл крышку. От грибовницы потянул нежный парок.
– Нюхни-ка, Иваныч!
Старшинов поднялся, потянул носом, потом закрыл глаза и, сотворив блаженную улыбку, промычал:
– Хороша! И ты прав оказался! От опят и синявок такого запаха не получишь!
Беркутов разлил густой суп по тарелкам. Старшинов сам наполнил рюмки водкой. И первым поднял свою.
– По-моему, мы в первый раз вот так, вдвоем, сидим, да еще у тебя на даче? – вдруг спросил Старшинов, и Беркутов кивнул. Николай Иванович поднялся. – Ну что, Жора, за твою грибовницу?! Как говорят, еще не пробовал, а уже вкусно!
Беркутов кивнул. Они чокнулись. Старшинов махнул рюмку до конца, Беркутов сделал небольшой глоток. Оба попробовали грибовницу. Старшинов, проглотив ложку, одобрительно крякнул, качнул головой, уважительно взглянул на Беркутова.
– Да, ты прав! Будто лесной дух в себя впитываешь, – возбужденно проговорил Николай Иванович. – Аромат голову кружит! Скажу честно и без затей: такой грибовницы я еще не едал!
– Сельдерея нет! Всегда был, а тут куда-то подевался, – посетовал Беркутов.
– Меня и без сельдерея твоего за уши не оторвать!
Старшинов снова наполнил свою рюмку. Беркутов взглянул на свою, полную, развел руками.
– Ты по мне не равняйся! – буркнул Николай Иванович. – Я люблю сразу три подряд махнуть, а потом уж не торопиться!
Они снова чокнулись, и Старшинов опять махнул свою до конца, крякнул. Беркутов чуть пригубил. Старшинов съел несколько ложек грибовницы и остановился.
– Я хоть и бодрюсь с виду, но на душе тоже кошки скребут! Понимаю, что верхи нас бросили, а справедливого правосудия для нас не ожидается, – подавляя желчь в душе, поморщился Старшинов. – Мне тут рассказывали, как Рыбинец бушевал, узнав, что Аримин покончил с собой! Видно, зело ему хотелось расстрелять его.
Он снова разлил водку. Они чокнулись, Старшинов выпил до дна. Снова принялись за суп.
– А вы, Николай Иванович, музыку любите? – помолчав, вдруг спросил Беркутов.
– Музыку? – удивился он, наморщив лоб гармошкой.
– Ну да, музыку.
– Ну как же?! Кто же музыку не любит? Только я ведь народную люблю! Зыкина там, Воронец! А ты, мне говорили, в консерваторию часто бегаешь?
Беркутов кивнул.
– А меня в детстве этому не обучали, о чем я иногда даже жалею, – вздохнул Старшинов. – Такая уж участь!
– Меня тоже не обучали, оно само как-то образовалось, влечение это!
Беркутов вдруг загорелся:
– Наливай, Николай Иваныч!
Он вдруг поднялся и поставил пластинку на проигрыватель, бережно опустил иглу. Первые аккорды, и заговорила тягучая виолончель, ударила по душе, и Беркутов подался вперед, потянулся вслед за мелодией. Старшинов наполнил рюмки, однако первые звуки оркестра захватили и его, он заслушался, затем вдруг в его глазах сверкнули слезы, он открыл рот, захватал воздух, замахал руками.
– Выключи! – потребовал Старшинов.
Беркутов поднялся, остановил пластинку. Старшинов, тяжело дыша, понемногу приходил в себя.
– Что-то не то? – не понимая причин столь резкого возбуждения, спросил Беркутов.
– Душу мне рвет твоя музыка! Сам не пойму отчего! Первый раз такое! Вдруг сердце сжало, дыхание перехватило и сил никаких, – стал объяснять Николай Иванович. – А что, отчего, не пойму. Как по нервам играть начали. Когда песни слушаю, такого не бывает. Нет, за душу берет, даже слезу вышибает, но чтоб такое – никогда!.. Давай!
Они чокнулись. Старшинов выпил полную, Беркутов чуть пригубил. Помолчали.
– А там музыки не будет, – неожиданно проговорил Беркутов.
Старшинов услышал, кивнул. И оба вдруг на какое-то время застыли, замолчали.
«Волга» легко катила по асфальтовому шоссе. Стрелка спидометра колебалась между 80 и 90. Из приемника лилась музыка из советских фильмов. Зоя в нарядном темно-зеленом платье сидела рядом с Скачко, с нежностью поглядывая на него. На ее коленях лежал «Автомобильный атлас», в который она изредка заглядывала.
– Люблю мужиков, умеющих железные машины водить. Да еще столь уверенно!
– Эх, Зоя-Зоя! Это еще не самое редкое качество мужчины. А таких женщин, как ты, я бы на руках носил!
– Готова хоть завтра предоставить вам такую возможность! – рассмеялась она.
– Интересное предложение!
Скачко хмыкнул, задумался, а Зоя разволновалась, наблюдая, как он это предложение обдумывает.
– Я вижу, ты не из робких!
– Это правда.
Зоя улыбнулась.
– Но сначала – желудок! Посмотрите по карте, есть ли впереди крупный населенный пункт, для устройства обеденного привала? – попросил полковник.
– Зачем нам дешевые столовые и рестораны? – возмутилась она. – У нас с собой икра, осетрина, крабы! Расстелем скатерть-самобранку где-нибудь на бережку и перекусим. Или вам, мсье, общепит подавай и грудастых официанток?! Так я их получше. И грудь тоже вроде ничего!
Скачко улыбнулся.
– «Бережок» звучит заманчиво! – пробормотал он. – Что ж, ищем бережок! – воскликнул он и, прибавив газу, помчался вперед.
Беркутов разговаривал с Лидой. Они пили чай с тортиком в кабинете Зои. Лида, переговорив с Зоей, докладывала мужу о первых результатах ее поездки в Кострому. Зоя была обескуражена тем, как ее там принимали. Договоры хоть и подписали, но всего на год и в объемах, установленных для областных гастрономов. Намекнули, что позже можно будет вернуться к прежним объемам, они сами заинтересованы. Подарки не взяли. Часть она съела с горя, часть везет обратно. Беркутов выслушал короткий доклад жены, огорчился, но тут же улыбка вспыхнула на его лице.
– А какой был чудный город Кострома, – вдруг вспомнил Беркутов, взглянув на жену.
– Но голосок у Зои веселый! Я поняла, что она не одна поглощает наши деликатесы, – интригующе сообщила Лида, следя за выражением лица мужа.
– Я рад за нее! – кивнул Беркутов.
– Давай я сегодня приду пораньше, пожарю судачка, сделаю польский соус, у нас есть пара бутылочек «Твиши», и мы… – Лида намеренно оборвала течение фразы.
– Закатим пир во время чумы, – продолжил ее мысль Беркутов.
– Я хоть и не то имела в виду, но и это мы тоже закатим! – повеселев, кивнула Лида.
– Все, пошел работать!
Беркутов поднялся и вышел из кабинета.
Они лежали на берегу речушки, Зоя расстелила широкую и яркую скатерть-клеенку. Вытащила икру, севрюжий балык, финский сервелат, вино. Рядом стояла «Волга». Скачко съел бутерброд с икрой, крякнул от удовольствия. Зоя выпила пару глотков вина и вдруг снова заговорила о своем женском одиночестве.
– Неужели ты никого не любила? – засомневался полковник. – Что-то слабо в это верится!
– Почему не любила? Любила! И сильно любила! А тебя увидела, и все остальные любови сломались…
Она нежно улыбнулась ему.
– А если бы я попросил тебя о чем-то важном для меня, ты бы сделала?!
– Все бы сделала!
– Прямо все-все?!
– Прямо все-все! – потянувшись к нему губами, прошептала она. – Что ты хочешь, сладенький мой?!
Они поцеловались. Скачко выдержал паузу. Потом усмехнулся, махнул рукой.
– Да нет, это так! Замнем для ясности!
– Нет уж! Раз начал, то говори!
– Потом!..
– Нет, сейчас!
Скачко вздохнул, улыбнулся.
– Говори-говори!.. Ну скажи, я тебя очень прошу! – она с мольбой смотрела на него. – Скажи! Я все сделаю для тебя! Все-все! Обещаю! Все-все!
– Женщины непостоянны!
– Женщины постоянны! – возразила Зоя. – Настоящая женщина хочет боготворить своего мужчину и служить ему! Это ее самая желанная мечта и цель!