Полдень выдался прохладный, сиеста затянулась, и Дэвид проснулся поздно. Мариты уже не было рядом, и с террасы доносились женские голоса. Он поднялся, перешел к себе в комнату для работы, а потом на улицу. На террасе никого не было, только официант убирал со стола после чая. Женщин Дэвид нашел в баре.
Глава двадцать третья
Кэтрин и Марита пили шампанское. Обе выглядели свежими и хорошенькими.
— Мне это напоминает свидание с бывшим супругом. Чувствуешь себя жутко искушенной, — сказала Кэтрин. Она держалась необыкновенно весело и непринужденно. — Надо сказать, тебе эта роль подходит. — Она посмотрела на Дэвида с насмешливым одобрением.
— Как он тебе? — спросила Марита, взглянув на Дэвида, и покраснела.
— И краснеть еще не разучилась, — сказала Кэтрин. Ты только посмотри на нее, Дэвид.
— Она прекрасно выглядит, — сказал Дэвид. — И ты тоже.
— На вид ей лет шестнадцать, — сказала Кэтрин. — Итак, она созналась, что прочла твои записи?
— Ты бы могла спросить разрешения, — сказал Дэвид.
— Конечно, могла бы, — сказала Кэтрин. — Но я начала читать и так увлеклась, что решила дать почитать и наследнице.
— Я бы не разрешил.
— Помни, Марита, — сказала Кэтрин, — когда он говорит «нет», не обращай внимания. Это ровным счетом ничего не значит.
— Неправда, — сказала Марита. Она улыбнулась Дэвиду.
— А все от того, что последнее время он не вел свой дневник. Как только он его допишет, ты сама все поймешь.
— С записями покончено, — сказал Дэвид.
— Так нечестно, — сказала Кэтрин. — Я ими жила, и это было наше общее дело.
— Ты не должен бросать, Дэвид, — сказала девушка. — Ты ведь напишешь, правда?
— Она хочет попасть в роман, Дэвид, — сказала Кэтрин. — Да и с появлением темноволосой подружки повествование станет повеселее.
Дэвид налил себе шампанского. Он заметил предупреждающий взгляд Мариты и сказал, обращаясь к Кэтрин:
— Я продолжу писать, как только закончу рассказы. А теперь расскажи, как ты провела день.
— Прекрасно провела. Принимала решения и строила планы.
— О Боже, — вздохнул Дэвид.
— Вполне невинные планы, — сказала Кэтрин. — Можешь не стонать. Ты же занимался весь день тем, что тебе нравится. Я очень рада, но и я имею право что-нибудь придумать.
— Ну и что это за планы? — спросил Дэвид с безразличным видом.
— Во-первых, нужно начинать что-то делать для выхода книги. Я собираюсь отдать рукопись перепечатать, все страницы, сколько есть, и позабочусь об иллюстрациях. Мне надо встретиться с художниками и обо всем договориться.
— Ты, должно быть, устала сегодня, — сказал Дэвид. — Надеюсь, ты понимаешь, что прежде чем начать печатать, автор должен закончить рукопись.
— Не обязательно. Мне нужен всего лишь черновой вариант, чтобы показать художникам.
— Понятно. А если я пока не хочу ее перепечатывать?
— Ты что, не хочешь, чтобы книга вышла? А я хочу. Должен же хоть кто-нибудь заниматься настоящим делом.
— Каким же художникам ты хочешь ее отдать?
— Разным. Мари Лоренсен, Пасхину, Дерену, Дюфи или Пикассо. Каждому по кусочку.
— И Дерен сюда же!
— Представь себе картину Лоренсен — Марита и я в машине. Помнишь, когда мы остановились по дороге в Ниццу?
— Об этом никто не написал.
— Так напиши. Наверняка это интереснее и познавательнее, чем писать о куче аборигенов Центральной Африки в краале, или как там это у тебя называется, облепленных мухами и покрытых струпьями. Или о том, как твой подвыпивший папаша, разя перегаром, бродит среди них, гадая, кого из этих маленьких уродцев он породил.
— Ну, началось, — сказал Дэвид.
— Что ты сказал, Дэвид? — спросила Марита.
— Я сказал, благодарю за удовольствие отобедать вместе со мной, — ответил ей Дэвид.
— Почему бы тебе не поблагодарить ее и за все остальное. Должно быть, она сотворила нечто невероятное, раз ты спал как убитый чуть не до вечера. Поблагодари ее хотя бы за это.
— Спасибо, что ты плавала со мной, — сказал Дэвид Марите.
— О, так вы плавали? — сказала Кэтрин. — Как мило.
— Мы заплывали очень далеко, — сказала Марита. — А потом отлично пообедали. А ты хорошо пообедала, Кэтрин?
— Кажется, да, — сказала Кэтрин. — Не помню.
— Где ты была? — мягко спросила Марита.
— В Сен-Рафаэле, — сказала Кэтрин. — Помню, я там останавливалась, но про обед не помню. Вот так всегда, когда я ем одна. Нет, я точно там обедала. Для этого я и остановилась.
— Приятно было ехать назад? — спросила Марита. — День такой чудесный, нежаркий.
— Не помню, — сказала Кэтрин. — Не заметила. Я думала, как быть с книгой, чтобы поскорее издать ее. Мы должны ее издать. Не понимаю, почему Дэвид заупрямился именно теперь, когда я взялась наводить порядок. Последнее время наша жизнь была такой беспорядочной, что мне вдруг стало стыдно за нас.
— Бедняжка, — сказала Марита. — Но зато сейчас ты все спланировала, и тебе легче.
— Да, — сказала Кэтрин. — Я была так счастлива, когда вернулась. Я думала, что обрадую вас, сделав что-то полезное, и вот Дэвид ведет себя так, словно я — идиотка или прокаженная. Что ж делать, если я практична и разумна.
— Знаю, дьяволенок, — сказал Дэвид. — Просто не хотелось вносить путаницу в работу.
— Ты же сам все и запутал, — сказала Кэтрин. — Неужели не видишь? Мечешься туда-сюда, пишешь какие-то рассказы, когда нужно продолжить повесть. Это важно для всех нас. У тебя хорошо получалось, и ты как раз дошел до самого интересного. Должен же хоть кто-нибудь сказать тебе, что твои рассказы всего лишь повод уклониться от настоящего дела.
Марита снова взглянула на него, он понял ее взгляд и сказал:
— Мне нужно привести себя в порядок. Расскажи все это Марите, а я скоро вернусь.
— По-твоему, нам больше не о чем говорить? Прости, я нагрубила тебе и Марите. На самом деле я очень рада за вас.
Дэвид ушел, но даже в ванной, принимая душ и переодеваясь в свежевыстиранный рыбацкий свитер и брюки, он думал об этом разговоре.
Вечерами становилось довольно прохладно, и Марита ушла в бар и сидела там, листая «Вог».
— Кэтрин пошла прибрать у себя в комнате, — сказала она.
— Как она?
— Откуда мне знать, Дэвид? Теперь она — крупный издатель. С сексом покончено. Он ее больше не интересует. Говорит, все это глупости. Она даже не понимает, как секс мог вообще занимать ее.
— Вот уж не думал, что этим кончится.
— И не думай, — сказала Марита. — Что бы ни случилось, я люблю тебя, и завтра ты снова будешь писать. Войдя в бар, Кэтрин обратилась к ним нарочито весело: — Вы чудесно смотритесь вместе. Я за вас рада. У меня такое чувство, точно это я вас создала. Каков он был сегодня, Марита?
— Мы прекрасно пообедали вместе, — сказала Марита. — Пожалуйста, Кэтрин, не надо так.
— О, я знаю, он хороший любовник, — сказала Кэтрин. — Он во всем такой. Готовит ли мартини, плавает ли, катается ли на лыжах или что там еще, ах да — летает. Ни разу не видела его в самолете. Хотя, говорят, он был великолепен. Должно быть, это что-то вроде акробатики и такая же скука.
— Спасибо, что ты позволила нам провести вместе целый день, — сказала Марита.
— Можете не расставаться до гроба, — сказала Кэтрин. — Если не наскучите друг другу. Вы оба не нужны мне больше.
Дэвид посмотрел на Кэтрин в зеркало и не заметил ничего необычного. Вид у нее был естественный и спокойный. Он отметил, что Марита как-то грустно смотрит на нее.
— Правда, мне пока еще хочется видеть и слышать тебя, если ты не разучился говорить.
— Как поживаешь? — спросил Дэвид.
— Слава Богу, пересилил себя, — сказала Кэтрин. — Очень хорошо.
— Какие у тебя еще планы? — спросил Дэвид. У него было такое ощущение, точно он окликает проходящее судно.
— Только те, которыми я уже поделилась, — ответила Кэтрин. — Думаю, дел мне пока хватит.
— Что ты там болтала о другой женщине?
Он почувствовал, как Марита толкнула его ногой.
— Это не болтовня, — сказала Кэтрин. — Хочу еще попробовать, вдруг я что-то упустила. Всякое бывает.
— Никто не застрахован от ошибок, — сказал Дэвид, и Марита снова толкнула его.
— Рискну, — сказала Кэтрин, — теперь я в этом кое-что понимаю и могу сравнить. За свою темноволосую подружку не бойся. Она совершенно не в моем вкусе. Она — твоя. Тебе нравятся такие, и прекрасно. Это не для меня. Уличные мальчишки меня не интересуют.
— Возможно, я и беспризорник… — сказала Марита.
— Мягко говоря.
— Но я все-таки в большей степени женщина, чем ты, Кэтрин.
— Ну же, покажи Дэвиду, каким ты можешь быть мальчишкой. Ему понравится.
— Он знает, какой я могу быть женщиной.
— Чудненько. Наконец-то оба разговорились. Страсть, как люблю поговорить.
— По правде говоря, ты даже не женщина, — сказала Марита.
— Знаю, — сказала Кэтрин. — Сколько раз я пыталась втолковать это Дэвиду. Правда, Дэвид?
Дэвид молча посмотрел на нее.
— Правда?
— Да, — сказал он.
— Я старалась. В Мадриде я из кожи вон лезла, изображая женщину, и все напрасно. От меня ничего не осталось. Вы — настоящие мужчина и женщина. Настоящие. Вам не надо ни в кого превращаться, и вам от этого не тошно. А мне тошно. И вот я — ничто. Я хотела одного: чтобы Дэвид и ты были счастливы. Все остальное я выдумала.
— Знаю, — сказала Марита, — и я стараюсь объяснить Дэвиду.
— Да, ты стараешься. Только не пытайся хранить мне верность или что-то в этом роде. Не надо. Правда, никто не хранит, да и ты, наверное, тоже. Но я сама прошу тебя, не надо. Я хочу, чтобы ты была счастлива и сделала счастливым его. Ты можешь, я знаю. А я — нет.
— Ты очень хорошая, — сказала Марита.
— Нет. Со мной все кончено, и давно.
— Я виновата, — сказала Марита. — Я вела себя глупо, отвратительно.
— Напротив. Все, что ты сказала, — правда. И давайте прекратим болтать и будем друзьями. Разве нельзя?
— А разве можно? — спросила ее Марита.
— Я бы хотела, — сказала Кэтрин. — И не будем ломать комедию. Пожалуйста, Дэвид, пиши свою книгу столько, сколько хочешь. Знаешь, я хочу только, чтобы ты писал как можно лучше. С этого все у нас началось. Будем считать, что ничего не случилось.
— Ты просто устала, — сказал Дэвид. — И наверное, не обедала.
— Может быть, нет, — сказала Кэтрин. — А может быть, да. Можем мы обо всем забыть и остаться друзьями?
«Итак, мы — друзья, что бы это ни значило», — подумал Дэвид. Он старался не думать, а только отвечать и слушать, завороженный нереальностью происходящего. Он слышал, как они говорили друг о друге, и, конечно же, обе знали, что они думают на самом деле и что рассказывают ему о себе. В этом смысле они действительно были друзьями — понимая друг друга, расходились в главном, доверяли друг другу, но подозрениям не было конца, и при этом им было хорошо вместе. Ему тоже было хорошо с ними, но на сегодня хватит.
Завтра он вернется в свою далекую страну, ту, к которой Кэтрин его ревновала, а Марита любила и понимала. Он был счастлив в той, оставшейся в рассказе, стране, но знал, что счастье это не может быть долгим, и ему приходилось отрываться от всего, что он любил, и возвращаться к удушающей пустоте сумасшествия, которое теперь приняло форму неуемного желания практической деятельности. Он устал и от того, что Марита помогала сопернице. Ему Кэтрин не враг, ну разве что в минуты тех бесплодных, бессмысленных любовных поисков, когда она пыталась стать им и таким образом оборачивалась врагом самой себе.
«Но ей так необходим соперник, что она должна постоянно держать кого-либо возле себя, а ближе и беззащитнее, чем она сама, знающая все слабые и сильные стороны и бреши в нашей обороне, никого нет. Она искусно обходит меня с флангов и вдруг обнаруживает, что это ее же собственный фланг, и последняя схватка всегда в вихре пыли, только пыль эта — наша собственная».
После ужина Кэтрин и Марита решили сыграть в триктрак. Они всегда играли всерьез, и, как только Кэтрин пошла за доской, Марита сказала Дэвиду:
— Пожалуйста, хотя бы сегодня ночью не приходи ко мне.
— Хорошо.
— Ты меня понимаешь?
— Это слово здесь неуместно, — сказал Дэвид. Чем меньше времени оставалось до начала работы, тем суше был его тон.
— Ты сердишься?
— Да, — ответил Дэвид.
— На меня?
— Нет.
— Нельзя сердиться на больных.
— Поживешь с мое, — сказал Дэвид, — поймешь, что только на них и сердятся. Заболеешь сама, тогда поймешь.
— Надеюсь, на меня ты не будешь злиться.
— Лучше бы я вообще вас не знал.
— Пожалуйста, не надо так, Дэвид.
— Ты же знаешь, что это не так. Я лишь настраиваюсь на рабочий лад.
Он ушел в спальню и, включив настольную лампу со своей стороны постели, улегся поудобнее и стал читать одну из книг У. Г. Хадсона. Книга называлась «Природа холмистых местностей», и он выбрал ее для чтения за самое скучное название. Возможно, чтобы успокоиться, и потому он старался отложить самые интересные на потом. Но, кроме названия, в книге не было ничего скучного. Он читал с удовольствием и незаметно перенесся в лунную ночь, где вместе с Хадсоном и его братом скакал верхом через белые заросли высокого, достающего до груди, чертополоха, но постепенно стук костяшек и приглушенные женские голоса вернули его к реальности. Спустя некоторое время, когда он вышел из комнаты, чтобы приготовить себе виски с содовой и снова уйти читать, они даже показались ему обычными людьми, занятыми обыкновенной игрой, а не персонажами некой невероятной пьесы, в которой и его заставили играть странную роль.
Он вернулся в спальню, почитал еще, не торопясь выпил виски, выключил свет и задремал, когда услышал, как в комнату вошла Кэтрин. Ему показалось, что она долго возилась в ванной, прежде чем лечь рядом, и он, боясь шевельнуться, старался дышать ровно, надеясь, что сможет заснуть.
— Ты не спишь, Дэвид? — спросила она.
— Кажется, нет.
— Не просыпайся, — сказала она. — Спасибо, что лег здесь.
— Я всегда тут сплю.
— Но ведь ты не обязан.
— Я тут сплю.
— Я рада, что ты пришел. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи…
— Ты не поцелуешь меня перед сном?
— Конечно, — сказал он.
Он поцеловал ее, и она показалась ему прежней Кэтрин, такой, какой она время от времени возвращалась к нему.
— Прости, я опять вела себя глупо.
— Не будем об этом.
— Ты меня ненавидишь?
— Нет.
— Мы можем начать все сначала?
— Не думаю.
— Тогда зачем ты здесь?
— Тут мое место.
— Только и всего?
— Я подумал, тебе, должно быть, одиноко.
— Да.
— Нам всем одиноко, — сказал Дэвид.
— Ужасно. Лежать в одной постели и быть одинокими.
— Выхода нет, — сказал Дэвид. — Твои планы, твои затеи — все пустое.
— Но я же еще ничего не сделала.
— Сплошное сумасбродство, с самого начала. Мне надоели безумные затеи. Не только у тебя может лопнуть терпение.
— Я знаю. Но почему бы нам не рискнуть еще раз, а я постараюсь быть послушной. Я смогу. У меня почти получилось.
— Мне все надоело, дьяволенок. Опротивело до мозга костей.
— Ну попробуй еще. Ради нее и ради меня.
— Ничего не выйдет. Надоело.
— Она сказала, что ты прекрасно провел день, был весел и тебя ничто не мучило. Попробуй еще раз, ради нас обоих. Мне так этого хочется.
— Тебе всего очень хочется, а стоит добиться своего — и, конечно, уже на все наплевать.
— На этот раз я вела себя слишком самонадеянно и нагло. Пожалуйста, попробуем еще раз?
— Давай спать, дьяволенок, и не будем об этом.
— Поцелуй меня еще, пожалуйста, — сказала Кэтрин. — Я засну, потому что знаю — ты послушаешь меня. Ты всегда делаешь так, как я прошу, потому что на самом деле хочешь того же.
— Ты думаешь только о себе.
— Неправда, Дэвид. Я — это и ты и она одновременно. Поэтому все так получилось. Ты ведь меня понимаешь, правда?