— Нет, как-то не чувствую, — ответил Гоша.
— Вы человек физического труда? По ощущениям?
— Землю пахать не рвусь, — ответил Гоша.
— А в теплице работал, между прочим, — напомнила Татьяна.
— В бессознательном состоянии, — сказал Гоша.
— Уверенного ответа нет? — спросил Кобеницын. — Тогда надо пробовать.
— То есть физический труд? — уточнил Гоша без энтузиазма.
— В том числе. Все пробовать.
4
Гоша и Татьяна вышли из поликлиники в равной мере неудовлетворенные: Татьяна поняла, что прежнего Гошу, к которому она привыкла, уже не вернуть, а Гоша остался в неведении относительно себя.
Тут они столкнулись с Лидией — она заходила в поликлинику по каким-то своим мелким недомоганиям. Лидия чувствовала себя неловко перед Татьяной и заранее приготовила объяснение:
— Здравствуйте! — сказала она. — Таня, ты представляешь: увидела твоего с газом и подумала, что он в газе понимает, позвала к себе горелку посмотреть, я тебе рассказывала, помнишь, у меня там утекает, а он, оказывается, не соображает ничего. Вы бы сказали бы! — мягко укорила она Гошу.
— Я вас не знаю, девушка! — сказал ей Гоша с раздражением. Но тут же спохватился и добавил с неожиданной игривостью: — Но можем познакомиться!
— Ну, так тоже не надо! — оскорбилась Лидия. — Не знает он! Я вам ничего такого не сделала!
— А хотела? — улыбнулась Татьяна, которая ничуть не была в претензии на подругу: знала ее неисправимый характер. Да и не из-за кого в претензии быть.
— Ничего я не хотела! Сроду, Тань, ты обо мне что-то думаешь!
— Да ладно, не думаю я ничего!
Они разошлись вполне мирно.
— Кто это? — спросил Гоша.
— Подруга.
— Похоже, я ее знал?
— Знал.
— Предупредила бы, а то неудобно получилось. Женщина вообще-то симпатичная.
— Догони, — равнодушно предложила Татьяна.
— Делать мне больше нечего! Нет, в принципе можно. Но не сейчас.
Гоша насупленно шел по улице и бормотал:
— Статус, интеллектуальный уровень… То, что не дурак, это я чувствую. А статус… Не бедный я, надо думать.
— Почему это? — спросила Татьяна.
— А на машины смотрю, — показал Гоша, — и понимаю: дорогие и хорошие мне нравятся, а дешевые и плохие нет.
— Дорогие и хорошие мне тоже нравятся, это еще ничего не значит.
— Тоже верно… А я совсем без денег был?
— Совсем.
Татьяна ответила легко и просто — была готова к этому вопросу. Если бы Гоша был прежним, она сказала бы: да, были деньги и есть, но давай-ка подождем их тратить, пока ты не вернешься в память. Теперешний же Гоша казался ей слишком ненадежным. Отдашь ему деньги — как бы беды не вышло.
Опасения ее, кстати, тут же подтвердились: по дороге встретился зал игровых автоматов со скучающим охранником у двери, и Гоша, остановившись, сказал:
— Тянет.
— Куда?
— Туда.
— Еще чего, последние деньги проигрывать!
— Доктор сказал: все надо проверять. А то не вспомню. Если тянет — почему тянет? Может, просто так, а может, не просто.
— Без проверки обойдемся, — сказала Татьяна. — Тянет — перетерпишь!
— И пива нельзя?
— Нельзя!
5
Татьяна попробовала пристроить его к прежней работе в теплице. Но Гоша забыл все, чему научился, к цветам не проявил никакого интереса, на просьбу же Татьяны перенести ящики с рассадой сказал:
— Доктор велел ориентироваться на то, что чувствуешь. Что привлекает, а что вызывает отвращение. Ящики таскать, сразу скажу, у меня вызывает отвращение полное.
— Да? А что привлекает? Жрать задаром? Я тебя все это время кормила, между прочим!
— А я не просил!.. Слушай, не кричи. Такая интересная женщина, а такая какая-то не мягкая. Ты пойми, я же действительно хочу узнать, кто я. Но надо быть осторожным. Ты говоришь — ящики. А я, может, музыкант? Пианист или скрипач. Покалечу пальцы — и нет профессии! Понимаешь?
— Музыкант? Ладно.
Татьяна сходила в дом за гитарой, на которой в молодости немного играл Валерий, а потом и она сама потренькивала на досуге.
— На! Пробуй!
Гоша зажал пятерней лады, щипнул струны.
— Нет. Если и играю — не мой инструмент.
— Вижу я, какой у тебя инструмент!
— Какой? — хихикнул Гоша, бог весть что предположив.
— Язык!
— Татьяна, я понимаю твои эмоции, конечно, — обиделся Гоша. — Но если ты так, то я ведь могу и уйти!
— А тебя кто держит? Ты мне нужен, думаешь? Сокровище! Черт тебя знает, кто ты такой — работа у тебя отвращение вызывает, а покурить и пива выпить — с удовольствием! Наводит на мысли!
— Какие это мысли? А работу мы только физическую пробовали. Может, я… — Гоша помешкал, перебирая, — физик-атомщик, например? Или бизнес-менеджер! Или математик? Или вообще учитель в школе!
— Это вряд ли, — усомнилась Татьяна.
Но решили проверить: пошли в дом, и Гоша полистал учебники Толика и Кости.
— Понимаешь что-нибудь? — наблюдала Татьяна.
— А что тут не понять? Квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов, — наизусть сказал Гоша.
— Это и я помню. А посложней что-нибудь? Только без подглядки.
— Ну… Битву при Калке помню. Правда, не помню, кто с кем и кто победил. Бородинское сражение — уже лучше, наши победили, хоть и отошли. Помню еще — хордовые.
— Это что?
— Что-то из биологии. Черви, что ли. Нет, много помню, — обнадежился Гоша. — Так дело пойдет!
Однако учебники отложил, умственной информацией явно не увлекся.
Ходил по двору, глядя вокруг, словно ждал: что-то ему намекнет и подскажет. Но мир этот был ему чужд и молчал.
6
А Эмма Петровна, возвращаясь из магазина, проходя мимо Одутловатова и Кумилкина, бесцельно сидевших на лавке возле кривой калитки своего двора, поздоровалась и сказала как бы между прочим:
— Татьяна с сожителем недоразумения выясняют.
— Это какие? — спросил Кумилкин.
— Он говорит: не помню ничего. А она говорит: вспомни, может, ты, говорит, академик был. А до этого к ним милиционер приезжал, говорит: нет, он был, говорит, бандит. Вот мне бандита только в соседях не хватало!
Она проследовала дальше, а Кумилкин хлопнул себя по коленкам:
— Что я тебе говорил, Олег Трофимович! А? Нюх у меня на это дело! Я тебе говорю: взял кассу — и залег! И делает вид, что ничего не помнит. Сидел я с одним таким, ему говорят: ты Петров и ты убийца, а он уперся: я не Петров, а Васечкин и людей сроду не убивал, а, наоборот, люблю! И ничего доказать не могли!
— Отпустили?
— Нет, конечно.
— А может, он действительно память потерял? Это бывает.
— В любом случае есть у меня одна мысль, — задумчиво сказал Юрий.
И к вечеру он явился ко двору Татьяны с этой одной мыслью. Не заходя, подозвал бесцельно слоняющегося Гошу.
— Привет!
— Привет, — подошел Гоша. — Я тебя тоже знал?
— Совсем память переклинило? — сочувственно спросил Кумилкин.
— Совсем…
— Хочешь, помогу?
— А как?
— Загляни ко мне в гости. Конечно, лучше бы с бутылкой.
— Где я тебе ее возьму?
— Что, Татьяна ограничивает?
— Более чем.
— Несправедливо, — покачал головой Юрий. — Если ты заводишь себе мужика, то поступай с ним по-человечески! Или уж не заводи, правильно?
— Да я уйду, наверно. Только — куда?
— Не пропадешь. Раньше у тебя вид был, извини, совсем придурковатый, а сейчас на человека похож, сразу видно. Ты, может, серьезными делами занимался?
— Я тоже так чувствую. Но не помню.
— Совсем ничего?
— Так… В общих чертах.
— Да… — с философской интонацией сказал Кумилкин. — Какая ни была поганая жизнь, а забыть ее как-то жалко… Будто ее и не было, получается. Будто и не жил!
— То-то и оно.
Оба помолчали. Гоша думал о чем-то смутном, а Кумилкин вспоминал свою поганую, как он сам выразился, жизнь.
Ему не повезло, по молодости он влип в историю: в привокзальной пивной возникла драка, одному проломили бутылкой голову. Прибывшая милиция никого не застала, кроме лежавшего на полу потерпевшего и пьяного до бесчувствия Юрия. Его и взяли, его и судили, ему и впаяли срок. Правда, молодая жена Юрия, самоотверженная женщина, решила так дела не оставлять — наняла адвоката, добилась нового расследования. В ходе его отыскались свидетели, да и сам потерпевший, между прочим, остался жив и, хоть смутно, но помнил, что бил его кто-то маленький, лысый и усатый, а Кумилкин роста был приличного, волосы имел густые, а усов при этом никогда не носил. Шло дело к тому, что будет пересуд и Юрия отпустят. Но не успели: ему уже впаяли в тюрьме новый срок.
Почему и за что? Объяснение простое: тюремное начальство, изучив сопроводительные документы, сразу поняло, что Кумилкин не виноват. А оно знало: человек, сидящий безвинно, обиженный, склонен к беспорядкам и вообще социально опасен. Поэтому, чтобы заключенный отбывал срок послушно, с осознанием его заслуженности, начальство быстро оформило Кумилкину добавочный год за злостное и умышленное нарушение режима, заключавшееся в укрытии под подушкой заточки. Дал Юрию заточку один кореш, выходивший на волю, дал на память, не знал же Кумилкин, что сразу же после исчезновения кореша в бараке будет шмон по шконкам. Зато винить некого: не надо было брать в подарок холодное оружие!
И все же у Юрия было ощущение, что сидел он зря. Тем более жена, хоть и сделала все для его спасения, не дождалась, вышла за другого. Тогда-то он и захотел взять кассу и залечь на дно.
Касса нашлась на территории кирпичного завода — навели добрые люди. Она плохо охранялась, и туда можно было проникнуть через подвал. Юрий выгреб всю наличность, которой, увы, хватило лишь на дюжину бутылок водки, и залег на дно, то есть у одной знакомой чмары, а под утро его замели, легко отыскав с помощью служебной собаки. Но зато он шел в тюрьму уже уважаемым человеком, не по бытовухе, не мужиком.
Освободившись, год жил тихо, выжидал и высматривал. И высмотрел солидную и верную кассу — в помещении местного отделения одной партии, которую щедро финансировали из Москвы. Денег там всегда уйма! — уверял Юрия хмельной юный функционер с чубчиком, которого Кумилкин пас и обхаживал два месяца. Юрий хорошо подготовился, аккуратно взломал дверь, вскрыл сейф и ничего, кроме пустоты, не увидел. Недоумевающий, он вернулся домой, где его через пару часов и взяли. В сизо Кумилкин прочел ехидно подсунутую ему следователем местную газету со статьей и фотографией функционера с чубчиком; тот горестно рассказывал, что партия потеряла несколько миллионов рублей…
И понял Кумилкин, что мечта его несбыточна, поэтому и стал после освобождения вести относительно честный образ жизни и строить планы о семейной гостинице…
Тряхнув головой и освободившись от раздумий, Юрий предложил:
— Взял бы взаймы у Татьяны?
— Не даст.
— А ты попробуй.
7
Гоша попробовал, и, удивительное дело, Татьяна дала.
В доме Одутловатова и Кумилкина вечером был пир: водка, пиво, колбаса, огурцы маринованные, килька пряного посола.
Кумилкин, пока гость не опьянел, начал его прощупывать.
— Зона — понимаешь, что такое? Помнишь?
Гоша покачал головой:
— Смутно…
— А это что? — показал Кумилкин колоду карт.
— Стирки, — выскочило у Гоши.
— Верно! — обрадовался Кумилкин. — Я сразу почуял, ты наш человек! Так, может, сметнем в буру или в секу?
— В буру втроем надо как минимум.
— Я не буду, — отказался Олег Трофимович. — Я ваших воровских игр не знаю.
— Ну, тогда в секу, — предложил Кумилкин, кинув для пробы по три карты за себя и партнера и открыв их. — Надо же, как ты меня сразу сделал! Ну — всерьез?
— По масти считаем или по цене?
— Сечешь! По масти!
— С джокером или шахой?
— Джокера нету, пусть шаха будет. Трефовая.
— Идет. На кон сколько?
— Полтинник для начала. Только у меня нет, — огорчился Юрий. — На интерес разве?
— На интерес в секу беспонтово метать.
— Ну, дай взаймы на ставку.
— А если я сразу выиграю?
— Буду должен — или я падла!
— Ладно.
И они начали играть.
Одутловатов с интересом смотрел, ничего не понимая.
Гоша неведомым образом вспомнил все тонкости игры, он играл умело, но азартно, а Кумилкин хитро, расчетливо.
Игроки вошли в раж, то и дело восклицали:
— Проход! Пас! Свара! Вскрываюсь! Втемную!
Смотрит Одутловатов на Гошу: цигарка в углу рта дымится, глаз прищурен, голова набок, ну — урка уркой!
Да и Кумилкин нахваливает:
— Жох ты, Гоша, я смотрю! В больших ходил!
— Да уж не шестерил, не ссучился! — важно отвечает Гоша голосом бывалого сидельца.
И играет уверенно, четко. Как выиграет кон — Кумилкин бурно горюет, матерится, рвет на себе волосы. Как проиграет, Кумилкин быстро это замнет, сдает по новой. И полное ощущение, что Гоша почти все время в выигрыше.
Но почему-то оказалось, что он довольно быстро проиграл всю свою наличность и начал играть в долг. От огорчения он выпивал все чаще, но так, чтобы язык и руки шевелились, а голова соображала.
Под утро обнаружилось, что он проиграл Кумилкину, если считать в долларовом эквиваленте (ибо для простоты к концу начали ставить именно доллары, хоть их и не было), тысячу тридцать четыре с копейками. С центами то есть.
Мелочь Кумилкин великодушно простил, а тысячу потребовал отдать завтра же.
— И попробуй только сказать, что ничего не помнишь!
8
Татьяна ждала Гошу и нервничала: ей на работу идти в магазин, а его все нет.
И вот явился: пьяный и наглый.
— Привет. Извини, я немного… Бывает. Ты слушай. Дело есть. Долг чести — тысяча. Кумилкину проиграл.
— Не дам!
— Верну, радость моя! — сфамильярничал Гоша.
— Отстань от мамки! — послышался грозный голос.
Гоша удивленно повернулся.
Костя стоял в двери комнаты, расставив ноги. Из-за него выглядывал заспанный Толик.
— Ты чего, штырь? — удивился Гоша. — Ты иди обратно спать, пока я добрый! А то дам щелчка — и будет во лбу дырка.
Гоша поднял руку, чтобы дать Косте щелчка. Не для того, конечно, чтобы сделать дырку, а так, шутливо.
Но Костя шутки не понял. Дернул за руку, сам изогнулся, скакнул под Гошу, и вот Гоша лежит на полу, а Костя стоит над ним.
— Ты чего сделал, малолетний? — растерянно спросил Гоша, с трудом поднимаясь на пьяные ноги.
— Прием применил.
— Какой прием?
— Ты сам научил.
— Не он, а Гоша, — поправил Толик.
— Это тоже Гоша, — сказал Костя.
— Это другой, — не согласился Толик.
— Ладно, спите дальше! — прикрикнула на них Татьяна.
И, подумав, сказала:
— Хорошо, тысячу я тебе дам. Я тебе и остальные дам… — она запнулась. — Нет, не так.
Она села к столу, вырвала листок из тетради и написала: “Я Татьяна Викторовна Лаврина обязуюсь вернуть “Гоше” (поставила почему-то кавычки), когда он вернется в память то что у него было а до этого храню на сохранении”. Подумала и добавила: “Как в банке”. Поставила число и подпись. И подала Гоше:
— На, спрячь. И уходи.
Гоша прочел, ничего не понял.
— А что было-то?
— Неважно.
— Но тысячу дашь?
Татьяна достала тысячу рублей:
— Подавись! И проваливай.
— Ты не поняла. Тысячу долларов я проиграл! Святое дело, долг! Порежут!
Татьяна опять подумала. Приказала:
— Выйди.
И через некоторое время вынесла во двор требуемую сумму.
— Вот. И навсегда исчезни!
9
Гоша, радостный оттого, что так быстро и легко все уладилось, отправился к Кумилкину. Тот спал, утомленный игрой и выпивкой. Спал и Одутловатов, хрипло дыша.
Прикорнул рядом с ними на полу и Гоша.
Кумилкин проснулся после полудня первым и тут же растолкал Гошу:
— Принес?
— Принес.
Кумилкин не верил своим глазам, щупал, считал, показывал продиравшему глаза дяде:
— Ты глянь! Я же говорил, кассу взял человек! Взял, да, Гоша? А ведь наверняка больше было! Ты вспомни!
— Не помню, — мрачно сказал Гоша, болея с похмелья.
Кумилкин понял его состояние и тут же сгонял за поправкой.
Подлечившись, они сели и с увлечением стали обсуждать, какие стройматериалы купить для починки дома, ибо на постройку нового все-таки маловато.
— Шифером покрыть, — предложил Одутловатов. — Листов сорок надо.
Записали шифер.
— Вагонкой обшить дом, — дельно толковал Одутловатов. — Метров восемьдесят квадратных.
Записали вагонку.
— Фундамент переложить, — не отставал в строительной мысли и Кумилкин.