Мысли раз за разом возвращались к предстоящему разговору. Можно, конечно, послать сразу всех за Енисей, но жизнь уже научила: если известие есть, то самый оптимальный вариант — идти к нему и хоть как-то контролировать ситуацию. Да, ехать желательно сегодня…
— Через полчаса выезжаем обратно, — увидев выходившего из столовой водителя, Байкалов приказал ему готовиться в дорогу.
3.
Выпускные зачеты в детектив-колледже принимались два дня.
В первый день — теория: юридическая подготовка, действия при нападении на объект, сопровождение грузов. Следующий день начался с медицинской подготовки, затем стрельба и на закуску — физподготовка. Ей, похоже, уделялось повышенное внимание, так как в спортзал на сдачу зачета обещал подойти сам директор ДК.
Он появился за минуту до начала. Стал ногой на стул, облокотился на колено.
— Приготовились, — подал команду тренер.
При рукопашном бое, в отличие от экзаменов по теоретическим предметам, списать задание, подсмотреть у соседа ответ нельзя. Выходишь в круг и побеждаешь. Или проигрываешь. В зависимости от этого имеешь и количество синяков на теле. И роспись в зачетке.
Заметно стало даже по построению курсантов, что здесь, в спортзале, они времени даром не теряли. Стали в круг, выровняв носочки по белой линии. Ноги на ширине плеч, руки за спину — гимнастическая стойка, а не шаляй-валяй перед раздумьем с похмелья: самому бить морду или, если лень, подставить под чужой кулак свою. Маты были унесены и сложены стопкой у стены — спотыкаться никому не придется. А вот падать — как в реальной схватке, без подстилки.
Тренер указал на одного из слушателей, тот безропотно стал облачаться в доспехи: на голову шлем, на грудь поролоновый протектор, на промежность — пластмассовую раковину. Натянул боксерские перчатки, вошел в центр. Лишь принял стойку, как преподаватель начал бросать на него остальных курсантов:
— Минута боя каждому.
Кто ногами, кто тренировочными резиновыми нунчаками, кто пластмассовыми дубинками-яварами — без правил, учета весовых категорий, какого-то одного стиля борьбы завертелся бой-карусель. Бились злобно, отчаянно, словно итогом была не оценка в дипломе, а призовой фонд в «зелененьких». Однако стоило экзаменующемуся упасть или его выбивали из круга, как на его место вызывался следующий испытуемый. И вновь каждому давалась минута, и все повторялось сначала.
Скидки не сделали даже единственной в группе девушке. Больше того, именно у нее от удара нунчаком треснула сетка, огораживающая лицо. Стальные штыри, словно трезубец, выставились навстречу противнику, а за ними, в глубине шлема, блестели решительностью и готовностью продолжать бой девчоночьи глаза.
Тренер, хотя и зорко наблюдавший за схваткой, но практически не вмешивавшийся в ее ход, подал одну из немногих своих команд:
— Ямэ!
Курсанты тотчас освободили круг и замерли за белой чертой.
— Общий зачет, — не стал делать детального разбора преподаватель, посчитав возможным выделить лишь одного участника: — Особо следует, вы меня поддержите, отметить нашу Зою Глазко. И пожелать мужчинам не попадаться на ее пути.
— Ну вот, — польщенно и игриво надула губки девушка. — Так всех женихов можно распугать.
Тренер, принимая критику, поднял руки:
— Уточняю: пожелаем Зое Глазко встретить на своем пути как можно больше мужчин. Свободны.
Курсанты, прося друг у друга извинения за жесткость ударов во время зачетного боя, направились в раздевалку. Тренер же подошел к директору и молча замер; тот все видел, оценку давать ему. Хотя он сам, тренер, доволен тем уровнем подготовки, который приобрели ребята всего за полтора месяца.
— Неплохо, Сергей Леонидович. Неплохо, — согласился и директор. — После вручения дипломов первую пятерку — ко мне в кабинет.
— Есть, — по-военному четко, подчеркивая тем самым свою подчиненность, ответил преподаватель.
— Ты тоже готовься, прокатишься с ними.
— Что нас ждет и где нас ждут?
— Четыре часа лета — и енисейская тайга у ваших ног.
— Нет вопросов. Работаем по?..
— Автомобиль, катер, железная дорога, вертолет — пока не знаю. Но вы-то, как я увидел, готовы ко всему, — потрафил тренеру.
— Кое-что умеем, — не стал скромничать Сергей Леонидович.
— В Красноярске нужно помочь моему товарищу. Насколько я понял, у него есть желание взять под свой контроль десяток-другой золотых приисков. Или кого-нибудь из начальников артелей.
— Поможем.
4.
«Наружка» поверху не летает, она ходит по низам. Так на флоте: есть те, которые во время праздника застывают в парадном строю на палубе корабля вдоль борта, и их фотографируют, им машут флажками и платочками, шлют воздушные поцелуи. А есть трюмные, заслуживающие не меньшего внимания, но вынужденные оставаться внизу и обеспечивать успех и праздник другим.
Наивно и бесполезно выискивать вокруг себя «наружку». Даже если это захочется сделать самим налоговым полицейским. В лучшем случае можно узнать ее начальника, который сам в мероприятиях уже не участвует, но в здании Департамента изредка появляется, чтобы отчитаться, получить задание, разрешить всякие хозяйственно-финансовые вопросы.
Все остальные негласники сидят на «КК» — конспиративной квартире, «кукушке». Стоит где-нибудь в городском уголке здание с какой-нибудь вывеской (или без оной). Это может быть якобы конструкторское бюро, спортивный клуб, мастерская, диспетчерская, лифтовая, курсы гражданской обороны, офис посреднической фирмы, клуб филателистов. Впрочем, нет, под филателистов не «косят»: собиратели марок народ любознательный и одержимый, и кто-то из них, увидев вывеску, обязательно начнет рваться в двери.
Словом, «кукушка» придумывает себе вполне непривлекательную для района ее расположения легенду и несколько лет существует, не привлекая ничьего внимания. Чтобы однажды вновь куда-нибудь переехать. В детстве играли в прятки: из-за угла пропеть «ку-ку» и скрыться. Так что название соответствует.
Соломатин, получив задание вылететь в Сибирь, созвонился с Лагутой: летим вместе? Как брать билеты? Давай подъеду, обсудим командировку.
— Я подъеду сам, — ответил майор.
И не просто подъехал, а вызвал по внутреннему телефону Бориса на улицу, чтобы не светиться в здании. Соломатин, же знакомый со всякими конспиративными штучками «наружников», лишний раз убедился в их необходимости: у здания толпились со своими охранниками банкиры, приглашенные на «круглый стол» с руководством Департамента. Они внимательно осматривали каждого входящего и выходящего сотрудника, видимо стараясь получить представление о тех, кого наделили правом потребовать с них отчеты о Приобретенном капитале. Только «наружке» здесь не хватало нарисоваться.
Лагута поджидал Соломатина в «Кондитерском» напротив. После одного проведенного вместе вечера поздоровались как старые знакомые. Скорее по профессиональной привычке легендироваться в любом месте, где оказался, майор покупал наверняка ненужную ему коробку клубничного чая в пакетиках. Однако тут же нашел ему применение:
— Захватите с собой на сибирские морозы.
— Во-первых, там температура сейчас на десять градусов выше, чем в Москве, — озвучил утреннюю радиосводку погоды Соломатин. — А во-вторых, почему «захватите»? А ты?
— С тобой едут Катя и Моряшин. Под твоим началом, естественно. Будет трудно — позовете на помощь. Не очень трудно — подключите местных «пехотинцев». Хотя особенно на них не надейтесь. Их группа вылетела в Норильск, там у них работа краевого масштаба, кого-то пасут.
— Да уж лучше с вами, как-то сработался, — откровенно признался Борис.
— О, этих «сработок» у опера за жизнь пройдет столько, что всех «наружек» полиции, МВД и даже «Трех братьев» не хватит.
— Братьев? — удивился капитан. — Каких братьев?
Профессиональный сленг выходцев из госбезопасности удивлял его не столько образностью, сколько неиссякаемостью. И чтобы быстрее опериться, не выглядеть голым птенцом Средь нового своего окружения, капитан решил не стесняться и спрашивать.
Лагута отнесся с пониманием и даже провел небольшую экскурсию по аббревиатурам госбезопасности:
— Долгие годы, как ты знаешь, существовал КГБ — «комитет глубокого бурения». Подчеркиваю слово — «глубокого».
— То есть все последующие — шушера?
— Не совсем так, конечно, но доля истины есть. Ну, а потом пошли пертурбации: чекистов соединили с милицией — получили «чекментов», затем создали ФСК — «физкультурно-спортивный комплекс». Кстати, очень точное название — после очередных перестановок и перенацеливаний на новые задачи все плюнули на службу и если стали куда-то ходить регулярно, то как раз в спортзалы. А вот на сегодняшний день мы имеем «Трех братьев» — ФСБ: Федор, Степан и Борис. Наверное, тоже не последний вариант. Боюсь только как бы не стало поздно: из госбезопасности, по словам нынешних начальников, уже ушли самые честные и опытные. Остались самые преданные. Но это все-таки разница. Терциум нон… э-э… датур — третьего не дается.
Соломатин подумал о своей судьбе, об армии. То, что из нее уходят далеко не худшие офицеры, это, к сожалению тоже общеизвестно. Он сам мог перечислить многих и многих, чьими именами гордилось бы любое ведомство. Кто пришел на их место? Станут ли они хребтом Вооруженных сил? Война в Чечне показала, что солдатское геройство в армии осталось, но напрочь исчезла мудрость в ее руководстве. Да и откуда ей взяться, если чуть ли не высшим своим достоинством министр обороны считает умение разбить кулаком кирпич. Хорошо, что еще не головой…
Борис сам стукнул кулаком по стене дома, возле которого они проходили. Лагута искоса посмотрел на него, но не сказал ничего. Некоторое время шли молча, наверняка думая об одном и том же.
— Ладно, все это лирика, — прервал раздумья майор. — О чем хотел попросить — присмотри там за моими ребятами, особенно за Моряшиным.
— А за Катериной? — спросил Соломатин. Неожиданно захотелось, чтобы разговор зашел о ней, прозвучало ее имя.
— Ракитина умница, по работе она многих мужиков за пояс заткнет, — выполнил его тайное желание майор. — Я бы ее, конечно, не посылал, но у местной «наружки» вообще ни одной женщины нет. Так что ее береги как резерв Верховного Главнокомандования.
— Слушаюсь, товарищ Сталин.
— Поязви-поязви. Возьми лучше деньги на билеты и их удостоверения. И, как сочинил наш красный Белый, «Налоги — наш компас земной, а льготы — удача за смелость»…
Он замолчал, хотя палец, которым отдирижировал мелодию, не опускал. Посмотрел на оперативника: довериться или нет? Выхода все равно, видимо, не было, и Лагута попросил:
— Если честно, я задерживаюсь потому, что в субботу мне нужно быть в Питере. Из Сибири, сам понимаешь, намного сложнее выбраться. А в понедельник я у вас и с вами ин прориа пэрсона — собственной персоной. Так что, по возможности, не форсируй события, ладно?
— Приветус Питерусу, — вместо ответа произнес Борис почти на латыни.
За билетами явился разухабистый Моряшин. Все в том же Кондитерском» он кадрил одну из продавщиц, а увидев капитана, страдальчески состроил на лице фугасно-разрывную мину — забирают, а как не хочется. Еще бы чуть-чуть, и южно идти в загс.
Вышел вслед за Соломатиным на улицу. И сразу затараторил:
— Привет. Слушай, выручай: там Некрылов рвется вместо меня. Позвони нашему Латинусу Лагутесу, скажи, что со мной тебе будет намного интереснее.
— Так билет уже куплен на тебя, — успокоил парня капитан.
— Ты не знаешь Некрылова.
— А что говорит Катя? — без труда угадал причину соперничества негласников Соломатин.
— Я! Только чтоб я! — стукнул кулаком в грудь Моряшин. Однако сделал это столь поспешно, что можно было и засомневаться.
— Ладно, позвоню. Через два дня в аэропорту, надеюсь, встретимся.
А сам в переходе из основного здания Департамента в стеклянную башню, из которой наконец-то выехали последние арендаторы, встретил Люду. Похоже, она ждала его, читая объявления на бывшей Доске почета. Увидев Бориса, нервно Пригладила идеальные полукружья волос, блузку. Но устояла, не позвала. Соломатину тоже можно было поздороваться и «пройти мимо — мало ли какие у него срочные дела. Но ее удрученный, убитый вид остановил его. — Здравствуй. Что-то случилось?
Видимо, Люда крепилась из последних сил — даже такое дежурное соучастие вызвало у нее слезы. Они сорвались с ободков глаз и покатились по щекам сразу и крупно. С левой стороны их быстрый ручеек свернул к уголку губ, словно пытаясь смыть ту капельку-родинку, которая так прельстила Бориса в первый день знакомства.
— Что случилось? — теперь уже с искренней тревогой подался он к ней.
Ответить, может быть, и хотела, но не успела. Из кабинета напротив вышел, разминая в пальцах сигарету, кадровик. Прошел к окну, приоткрыл его. Выставил на подоконник бутылку из-под шампанского, наполовину заполненную окурками и пеплом. Чувствуя, что появился не совсем вовремя, отвернулся, стал рассматривать внутренний двор, где торговали с машин яблоками. Но не ушел. Хотя в ту же минуту стала известна и причина — на освещенный солнцем пятачок перехода подошла его жена. Молодожены, всего месяц назад справившие первую «полицейскую» свадьбу и пока еще даже в перекуры спешившие друг к другу, они имели полное право не видеть никого вокруг.
— Проводи меня до дома, — шепотом попросила Люда. Не требовала, не повелевала, не командовала — княгиня умоляла. И даже взяла Бориса под руку, чтобы обрести опору. Сильными женщинами восхищаются, слабых любят…
— Я только предупрежу начальство.
Впервые губы Людмилы тронуло подобие улыбки: спасибо.
— Я подожду тебя на улице, — предупредила она, с сожалением отпуская руку Бориса.
Но что для него теперь Люда? Красота ее и обаяние никуда не исчезли, стать не изменилась, однако он чувствовал, что может обходиться без якобы случайных встреч в двенадцать часов в столовой, в три — при отправке почты, в половине четвертого — в буфете на кофе. Княгиня становилась для него витринной игрушкой: любоваться можно, но потрогать и приобрести нельзя. Такие сами не замечают, что после тридцати тускнеют. Однажды, конечно, они оглянутся и с обидой обнаружат, что рядом никого нет: все идут пусть и не к таким безумно красивым, зато живым и соучастным.
Что поделать, значит, не сумели распорядиться своей красотой, превратить ее и для себя, и для других в счастье.
Люда нетерпеливо расхаживала у входа, не замечая, что мешает фотографу из пресс-службы заснять вывеску Департамента. Тот нервно поглядывал на часы, на выглянувшее к месту солнце, но подойти к ней с просьбой не мельтешить перед объективом не решался. Борис, задержавший этот нервный красивый маятник, получил, наверное, от него массу лестных слов.
— Поедем ко мне, — умоляюще попросила Люда вышедшего Бориса.
— Но что случилось?
Чувствовалось, что она готова рассказать, но не имеет сил начать разговор. Или стыдится. Но и оставаться одной было выше ее сил. Не боясь, что навстречу могут попасться знакомые и что-либо подумать, взяла Бориса под руку, оперлась на нее.
— Как же мне плохо! — прошептала она.
Наверно, следовало сказать что-то утешительное, но Борис не нашел слов, лишь погладил ее стиснутый в горечи и отчаянии кулачок. Но и за этот сочувственный жест Люда прильнула к нему с признательностью.
В переходе метро к ним, выделив из всей толпы, потянулась девочка со спрятанным под курточку котенком:
— Извините, вы не возьмете себе котеночка? Он хороший.
— А настоящий? — шутливо поинтересовался Борис, останавливаясь вслед за Людой, потянувшейся к симпатичной рыжей мордашке.
Девочка вначале растерялась, не зная, как воспринять шутку, но котенок сам жалобно пискнул: живой.
— Конечно, настоящий, — подтвердила девочка. — Возьмите. Я его приучила в туалет в коробочку ходить. Его Маркизом зовут, — она вытянула котенка из-за пазухи.
Люда взяла дрожащего котенка на руки, прижала к груди, Борис решился:
— Берем. Сколько с нас?
— Ой, нисколько. Я просто раздаю котят хорошим людям, вам спасибо. Только какую-нибудь денежку мне за него дайте, чтобы ему жилось хорошо. Так положено, — с грустью глядя на прижавшегося к новой хозяйке котенка, разъяснила она.