Борис достал кошелек. Девочка пальчиками погладила Маркиза, поцеловала его в лобик и быстро, сама пряча слезы, ушла с зажатыми в кулачке деньгами на улицу.
А Люда вместе с котенком словно обрела спокойствие. Борису даже показалось, что уйди он, затеряйся в давке перед вечно ремонтирующимся эскалатором «Китай-города», Люда не заметит.
Однако ошибся. Почувствовав, как людской водоворот втягивает их в подземную воронку, она вновь впилась в Бориса, И так, одной рукой прижимая испуганного котенка, а второй держась за него, ступила на эскалатор.
В метро, где вокруг чужие уши, она не стала заводить раз-Говор. Борису подумалось, что Люда даже рада отсрочке. Вероятно, она уже боялась и тяготилась тем, что придется рассказывать о своей беде.
В квартире мало что изменилось с его последнего посещения. Разве что на отрывном календаре осталось совсем мало листочков.
Люда в поисках молока первым делом бросилась к холодильнику, достала открытый пакет. Но, понюхав содержимое, отстранилась.
— Я сбегаю в магазин, — предложил Борис.
— У меня в банке концентрированное есть, — вспомнила она.
Маркиз долго принюхивался к молоку в блюдце, а Борис и Люда сидели над ним, поочередно поглаживая хрупкую и тонкую коричневую спинку. И только когда их пальцы соприкоснулись, замерли, а потом сцепились, Люду вновь прорвало: обхватив Бориса за шею, она зарыдала, наконец, в голос. Какое-то время он гладил ее, затем приподнял с колен и отвел на диван. Сам сел на пол у изголовья.
— Ну что у тебя? Говори.
— Меня… посадят.
— Что?
— Сегодня я уволена из Департамента. Против… против меня возбуждено уголовное дело.
Хорошо, что Борис сидел на полу. Ее связь с коммерсантами, по крайней мере для него, не являлась секретом, но чтобы повернулось таким образом…
— Это… кто сказал?
Люда не ответила, отвернулась к диванной спинке. В самом деле, какая разница, кто принес ей весть. Может, тот же кадровик, что курил у окна. Хотя увольнение — это куда ни шло, не трагедия. Но тюрьма… Чушь, невероятно.
— Надо было сразу сказать, я бы в Департаменте попробовал что-либо выяснить. — И тут же возмутился: — Да какое может быть уголовное дело! Какая тюрьма! Таких красивых туда не пускают. Эй, княгиня, — он попытался повернуть к себе голову хозяйки.
Та воспротивилась, и он лишь на секунду увидел заплаканные глаза, припухший красный нос. Нет, не княгиня…
— А с Моржаретовым говорила?
— Да.
Это совсем плохо. Если даже Моржаретов все подтвердил, то…
— Давай вот что. Я смотаюсь в Департамент, сам узнаю всю ситуацию…
Люда не дала закончить. Вцепилась в него, словно он уже исчезал. Конечно, она не останется одна. Никуда его не пустит. Может, этим самым оставляет себе мизерную надежду: сегодня сказали, а завтра, глядишь, извинились. А тут приедет и подтвердит: да, все верно. Посадят.
— Ляг со мной, — попросила совершенно о другом Люда. — Обними меня.
Чего хочет женщина — того хотел мужчина вчера.
Борис попытался улечься рядом, но диван оказался мал. Люда встала, дала возможность разложить обе половинки. Из шкафа выбросила постельные принадлежности, наскоро расстелила. Затем сжалась и вошла в объятия Соломатина.
— Только ты со мной ничего не делай, ладно? — безнадежно попросила она. — Мы только полежим, а ты согреешь меня. Она в самом деле начала дрожать, и Борис торопливо принялся расстегивать сердечки-пуговички на блузке. Машинально посчитал — десять. Десять сердечек раскрыли перед ним тело Люды, к которому он так стремился, которое жаждал видеть и ласкать. Но сейчас, когда оно стало доступным, он подумал о единственном настоящем сердечке, которое ему вряд ли когда-нибудь удастся отворить…
Оно — глубоко, его совсем не видно. К нему можно подойти лишь с лаской, вниманием.
Однако не удержался, приник губами к ямочке на плече Люды. Гладя ее мягкую податливую спину, лишь мизинцем тронув уходящую вниз округлость бедра, губами сдвинул вниз бретельку от лифчика.
— Лифтером работаешь?
Шутка вышла грубоватой, не к сегодняшнему дню. Но сегодня и сам день не к месту…
— Холодно.
Выскользнув из объятий, Люда исчезла под одеялом.
Неизвестно когда снятые ею юбка и блузка валялись на полу. Маркиз, словно маленький ребенок, любознательно подглядывал за ними из коридора, привыкая и к новой обстановке, и к людям, которые привезли его сюда. За окном, покрывая пепельной дымкой дома на горизонте, уже властвовал вечер.
Не терзаясь больше сомнениями, сбросив с себя одежду, Соломатин вначале сел, а затем, облокотившись, склонился над одеяльным бугорком. Приоткрыл краешек. Оттуда, дождавшись освобождения, протянулась рука, увлекая его в душную и трепетную темноту.
Сразу оба вытянулись как струны — так плотнее, ближе соприкасаешься, чувствуешь друг друга. Ощутилась упругая, от собранности в лифчике, грудь. Вот они, рядом, прежде недоступные живот, ноги. Но если раньше за одно это можно было пойти на плаху, то теперь и таких прикосновений показалось ничтожно мало. Что за детские просьбы не трогать и ничего не делать!
Оба дрожали уже от возбуждения, а не от холода, и потому им мешали даже остатки одежды. Торопливо, мешая и путаясь, но и боясь отстраниться и потерять один другого, прервать или даже ослабить хоть на миг энергию, рвавшуюся из их тел и душ, освободились от последнего. И когда вроде ничто больше не разъединяло их, она успела прошептать:
— Погоди.
Дрожащими пальцами вынула из ушей кольца-серьги. До туалетного столика тянуться не стала, бросила их на палас. И сама подалась к Борису:
— Возьми меня крепко, сильно, до боли.
Но ойкнула, когда Соломатин сдавил ее грудь. Причина, по которой они столь стремительно сблизились, уже не помнилась. Он только ненасытно целовал, тискал ее плотное загорелое тело, стараясь охватить его как можно больше.
— Только не спеши, не торопись, — умоляла Люда, в то же время сама отдавая себя для поцелуев.
Игры взрослых понравились и котенку. Он какое-то время наблюдал за хозяевами, затем начал примеряться к прыжку. Дождавшись, когда мелькнула чья-то нога, прыгнул на кровать. Тут же получил пинка, слетел обратно на пол. Жалобно и недоуменно пискнул: я к вам с добром и лаской, а вы… Но забыл обиду, увидев блестящие круглые игрушки на паласе. Переключился на них, начал лапами загонять их под диван. Задатки хоккеиста просматривались в нем превосходные, но все равно потребовалось немало обманных движений, чтобы обе блестящие шайбы исчезли в поддиванной темноте. Самому лезть туда показалось страшным, и Маркизу ничего не оставалось делать, как вновь уставиться на своих приемных родителей. Благо, они тоже наигрались и теперь только гладили друг друга.
— Тебе хорошо со мной?
— Безумно. Почему мы так долго шли друг другу навстречу! Не ответила, самой хотелось задавать вопросы:
— Ты вспоминал меня?
— Часто.
— Теперь не разочаровался во мне?
Ответить Борис не успел — раздался телефонный звонок. Он, суматошный, вернул Люду в реальность, где нависла угроза оказаться за решеткой, где она считалась безработной и не был известен даже завтрашний день.
Она вздрогнула, поджалась и, заглядывая в глаза Бориса, умоляюще попросила:
— Я не стану подходить?
— Нас нет, — прижал ее Соломатин, как маленькую погладив по голове.
— Ты не уйдешь сегодня?
— Я не хочу уходить. Так что если не прогонишь…
— Не прогоню. Не уходи. Не оставляй меня одну.
Вновь звонок, и снова замирает у Люды дыхание. Сколько же ей придется теперь вздрагивать и сжиматься? А если и вправду ей грозит камера? Нет-нет, такого не может быть, не могли Моржаретов, а тем более Беркимбаев вот так запросто оставить ее в беде. А тут еще у него эта сибирская командировка не вовремя…
Некстати вспомнилась и Катя. Бесспорно, менее красивая, но более уверенная в себе. Впрочем, разве Люда не слыла владычицей еще вчера?
Про себя усмехнулся: у Ракитиной вспоминал Люду, а сейчас — наоборот. Испытывать из-за этого угрызения совести? А перед кем из двух? Он — холостяк, никому ничего не должен.
Любит ли он Люду? Впрочем, понятия «любит — не любит» он отмел давно. Любил он один раз — Надю. Но она стала женой Черевача. Остальные просто нравились в большей или меньшей степени. Катя — в средней. Люда — в большей.
— О чем думаешь? — Люда боялась даже тишины.
— О тебе.
— А что? Только отвечай сразу.
— Какая ты хорошенькая, — Борис, если и слукавил, то чуть-чуть.
— Я, должно быть, сильно тебя обижала своим невниманием.
— Мужчин иногда необходимо встряхивать.
— Ты меня извини. Сейчас, когда случилось… вспомнился именно ты. Тебя захотелось видеть рядом. Ты будешь все эти дни со мной?
Чертова командировка.
— Только смотаюсь в Сибирь — и сразу обратно.
— Ты уезжаешь? — Люда резко приподнялась.
— Послезавтра. Билет уже в кармане. Но завтра…
— Нет-нет, ты не уедешь, — закрыла ладонью ему губы. — Нет и нет. У меня больше никого рядом. Ты обещал не оставлять меня одну. Я боюсь.
— Все образуется, — попытался успокоить Борис, лишь только ему дали возможность говорить.
К его опущенной руке подкатился котенок, Соломатин поднял его, уложил в ямочку между собой и Людой. По очереди принялись гладить его. Одновременно улыбнулись, вспомнив, что после такой же ласки сами оказались рядом. Люда находилась сейчас в том состоянии, когда малейший пустяк мог поменять настроение. Пока она нашла успокоение рядом с ним. Скорее всего, и в объятия бросилась потому, что сильные успокаивают, придают уверенности, останавливают ускользающую из-под ног землю. А сильнее Людмилы сегодня даже котенок…
— Ну что?
— Послал за Енисей.
— Ты сказал, что возможен и такой вариант, когда он сам лишится всех приисков?
— Сказал. Послал еще дальше, за Вилюй.
— Где это?
— Около Магадана.
— В самом деле далеко. Поедешь?
— Я уже там был.
— А он?
— Он южнее.
— По блату?
— Жара не всегда лучше холода.
Разговор шел в люксовом номере гостиницы — с двух спальной резной кроватью, шикарным буфетом с посудой, столом для шести, если судить по количеству стульев, персон.
Пока же собеседники сидели вдвоем, потягивая чешское бутылочное пиво.
— Тогда думать нечего. Делай ему закладку. И пусть отправляется сам в свой Вилюй, раз такой… грамотный, — отдал распоряжение гость, пощипывая мочку уха. — Все остальное беру на себя, благо подмога прибыла.
— Нет проблем. Сегодня «спутничек» будет пристыкован. Про «спутничек» так легко и к месту мог сказать только бывший комитетчик, занимавшийся технической разведкой. Именно у них фигурировали всякие подобные штучки: «ставь на службу Сережу» — телефон на прослушивании, «доверено Ольге» — ведется скрытая съемка, и тому подобное.
«Спутник» являл собой еще более сложное и ответственное мероприятие: в одежду объекта незаметно вшивался микрофончик, работающий на голос. Где происходила пристыковка и когда — каждый раз решалось по-разному. В химчистке это мог сделать мастер, на работе — заместитель или секретарша, в собственном доме — любовник жены, в парикмахерской — очередной клиент, в ресторане — гардеробщик. Да мало ли случаев, когда вещи хоть на миг, но остаются без присмотра.
Сам «спутник» — техника серьезная и сверхсекретная, и в этом случае «наружка» сбивалась с ног, боясь потерять не столько сам объект, сколько микрофон. Он ставился дня на два-три, когда ожидалась серьезная встреча и важно было знать ее результат. Чем ближе подходило время «Ч», тем, соответственно, нервознее делалось начальство. Да и то: к страху потерять технику прибавлялось опасение, как бы не пошел объект на встречу, например, в новом одеянии, оставив «спутник» дома.
Иной раз, конечно, интересно послушать, какими эпитетами жена награждала мужа после того, как за ним закрывалась дверь. Но к уголовному делу это ведь не пришьешь.
Вот тут-то и бьют копытами около дома клиента «семерочники» с наполненными разной несмываемой гадостью пузырьками и пульверизаторами. Как сказал бы Лагута, перикулюм эст ин мора — опасность в промедлении. Не успевает клиент ступить за порог, а сзади, по всей спине новенького пальто или костюма, подленько и незаметно, в полное удовольствие — вжик зеленкой, краской, йодом.
А потом уже другой товарищ, не обязательно, кстати, свой, мало ли сердобольных вокруг, через несколько шагов посочувствует:
— Гражданин, у вас спина белая.
Или зеленая. И главное, что не первое апреля на дворе. Просто нужно заставить этого неаккуратного гражданина вернуться домой и тем самым все-таки попытаться одеть его в то, что больше ему к лицу на данный день. По мнению компетентных товарищей.
Так что по-всякому работали. Но дело делали.
С развалом КГБ и исходом специалистов в коммерческие структуры все эти некогда свято оберегаемые тайны просочились как песок сквозь пальцы. По разговору теперь трудно бывает иногда определить, где находишься: то ли в здании сверхсекретной Лубянки, то ли в офисе фирмы с сомнительным прошлым и настоящим.
Хорошо, что клиентура налоговой полиции пешком практически не ходила, предпочитая колеса. С машиной же и «спутником» можно было проделывать всякие новые комбинации, еще не ставшие всеобщим достоянием. А что изменилось-то? Да единственное — приставка «Спутник-M». То ли «модернизированный», то ли «машинный». Но это проблема тех, кто вынужден оглядываться, а не самой «наружки». Ей хоть «М», хоть «Ж» — было бы разрешение на «Николая Николаевича».
Другое дело, что собрать-получить справки и разрешение на «НН» — это несчастный удел тех, кто сидит на государевой службе. В жизни, впрочем, всегда так: что-то клиенту, что-то себе. Как говорят мудрые и опытные, в одной руке все женские прелести не удержишь.
Однако этим оружием не менее искусно владеет и противоположная сторона. Там профессионалы, знающие про «спутники» и пристыковки. Сами мотавшие срок. Бывший же гебешник со сроком — это однозначно предатель, для него одно свято — деньги. И никакие правозащитники, готовые оправдать всех, кто боролся против государства, не докажут обратного.
Ночью в одной из машин, поставленной на платной автостоянке, приоткрылась дверца. Настороженный слух собаки, лежавшей на подстилке у ворот, успел уловить этот щелчок. Она вскинула с лап голову, уши сторожко, как сверхчуткие локаторы, повертелись по сторонам. Осторожный щелчок, словно специально для нее, повторился, и собака, повинуясь извечному долгу охранять хозяйское добро, залавировала между машин в его сторону.
Однако сильнее шорохов и чувства долга оказался запах свежего мяса. Оно лежало недалеко от темной горбатой «нивы», хуже всех других машин пахнущей бензином. Холод и голод сделали свое дело: пес набросился на еду. Еще несколько минут назад мяса здесь не было. Поэтому, утолив первый голод, пес на всякий случай решил утащить остатки угощения подальше, в угол забора.
Там успокоенно и уснул через несколько минут. И уже не слышал, как вновь открылась дверца «нивы» и две тени переместились от нее к стоявшему невдалеке серому «джипу». С дверцей возились недолго: или профессионально работали отмычкой, или ключ был подобран заранее.
В самом «джипе» тоже время не тянули. Правда, для чего-то им потребовалось надеть резиновые перчатки, которые затем упаковали в мешок и спрятали у себя в машине. За ее затененными стеклами и улеглись дожидаться утра.
С рассветом сначала «джип», а затем и «нива» покинули стоянку. Оба водителя поблагодарили охранников за приют и разъехались в разные стороны.
6.
В самолете места Бориса и Кати оказались рядом. А вот Моряшин с кислой миной потащился в первый салон. Сидеть должны были вроде вместе, но компьютерную систему по выдаче билетов Соломатин обманул небольшой паузой.
— До Красноярска, — он подал в стеклянный лабиринт кассового окошка только два удостоверения — свое и Кати. И когда машина заработала, невинно спохватился: — А вообще-то посмотрите еще один. Вдруг у вас план по продаже не выполнен.