А это еще лучше. Приходя к женщине, имеешь больше возможностей для маневров, потому что не себя запер в собственных стенах…
Катя и в самом деле сидела на кровати в теплой кофте, укрывшись одеялом. Но, кажется, как без юбки, так и без спортивных брюк. Борис отметил это сразу, когда она машинально подоткнула с боков покрывало, чтобы ненароком не оголить ноги. Значит, чай в постель…
Ногой подвинув журнальный столик к кровати, Борис попытался выставить на него то, что принес в охапке. Катя потянулась, принялась помогать. Одеяло все-таки сбилось, и капитан удостоверился, что его предположения оказались верны: ни платья, ни спорткостюма. Мелькнувшее белое пятнышко должно было взволновать, но он, наоборот, успокоился, словно решил трудную задачу и тут же забыл ее. А от таких мелочей, как белые мелькания, пусть Костя Моряшин балдеет…
— Все золото переворошил? — раскладывая припасы, поинтересовалась Катя.
— Его переворошишь! По данным геологов, в земной коре его сто миллиардов тонн, еще около десяти растворено в морях и океанах, — поделился только что прочитанным и взбудоражившим его воображение. — Представляешь, один Амур ежегодно вымывает и выбрасывает в Тихий океан не менее восьми с половиной тонн. А? Силища!
— Тут бы одного «Американца» найти, — более практично помечтала агентесса.
— Извини. Что у тебя? — запоздало поинтересовался капитан.
Кавалер, едрена вошь. Ему с Марковым просчитать все возможные комбинации с сокрытием налогов — не раз плюнуть, конечно, но и не высушить Байкал. А Катя одна…
— Дождалась адресата. Девица лет двадцати. По тому, как одета, нетрудно предположить, что состоит на содержании. Подвезли на машине, номер взять не успела. Утром нужно будет ставить пост.
— Моя помощь?
— Пока только в открывании бутылки.
— Всего-навсего?
— А что-то можешь еще?
— А что-то нужно?
Обменялись любезностями. Но в уколах прошел и сладостный миг приближения. Все угадываемо и узнаваемо — не дети. И именно потому, что не дети, что могут как приблизиться, так и вновь отойти на безопасное расстояние, игру не прекращали.
Соломатин отметил: Катя прекрасно управляет своими эмоциями. А он прежде всего товарищ и сослуживец, который должен ценить ее за профессионализм. Женственность ее запрятана в самые потайные уголки души потому, что время!! проводила не на балах и презентациях. Работа в «наружке» учила, заставляла и, в конце концов, сделала Катю незаметной, ничем не выделяющейся — ни одеждой, ни макияжем, ни прической, ни поведением. С юности она сознательно стремилась в середнячки, хотя имела шансы подняться выше многих. Довершило все долгое общение в замкнутом пространстве с узким кругом мужчин, где вынужденно затушевывалось разделение полов.
Тут скорее нужно удивляться, как после стольких лет в «наружке» Катя умудрилась еще остаться привлекательной и интересной. Может, как раз время менять профессию? Хотя — «шаг за полтора»… Вообще-то люди глупы. Готовы идти на все, лишь бы приблизить пенсию. Зачем? Чтобы, сидя на печи, вспоминать и жалеть молодость?
Капитан перехватил руку девушки и молча поцеловал ее. За ту самую женственность, которой позволено будет проявиться только на пенсии. За самоотверженность. За то, что рядом…
— Ты чего? — немного растерявшись, тихо спросила Катя. Почувствовала, что это не дежурный поцелуй и не начало любовной атаки. — Что?
— Ничего.
— Жалко, — ей в самом деле хотелось услышать хоть какое-то объяснение столь неожиданному порыву.
Борис угадал ее мысли, разозлился на себя. Но как исправить досадную небрежность, сразу не нашелся. Повторного поглаживания руки явно оказалось недостаточно, и он, отстранившись от стола, утонул в кресле. Издали уставился на девушку.
— Что? — вновь переспросила она. Машинально, словно готовилась к поцелую, кусочком хлеба промокнула остатки помады на губах.
— Если честно, сравнил тебя с одной знакомой.
— И что? Гожусь только, чтоб руку поцеловали?
— Дурочка ты, — искренне улыбнулся Борис, хотя еще несколько минут назад и не думал вести разговоры на эту щекотливую тему. Лучше нарезать колбасу, чем ронять неосторожные слова.
— Ах, дурочка, — ухватилась Катя, ничуть, однако, не обидевшись. Выхватывала из-под ножа колбасные кружочки и раскладывала на «французской салфетке» — листе стандартной бумаги. — И что ж это вы, товарищ капитан, с дурами-то общаетесь? Небось, сам такой же?
— Небось, — охотно согласился Борис.
— Ну слава богу, — театрально вздохнула девушка. — Если бы ты знал, какие они зануды, эти умные. Жуть. Все о себе да о себе. Поэтому мы, глупые, просто обязаны хоть что-то говорить о других. Жду тоста.
— А можно не о тебе?
Катя заинтригованно замерла с поднятым стаканом.
— Хочу выпить за вас всех. За вашу «наружку», о которой еще несколько дней назад не имел абсолютно никакого понятия. За те отношения, которые царят в вашей смене. За заботу, которую вы проявляете о каждом. Мне приятно это видеть, и я рад нежданному знакомству.
— Все-таки о себе, — быстро, вдогон прокомментировала Катя. А затем уже серьезно, чокаясь с ним, поблагодарила: — Спасибо. От всех ребят спасибо. Не все просто и гладко и у нас во взаимоотношениях, но все равно я не променяю «наружку» ни на что другое.
Умело опрокинула коньяк. Опять напрашивалось сравнение с Людой, но на этот раз Борис отмел его. Тост был искренним. Да и одеяло чертово вновь сбилось. Как не хотела Люда его отпускать…
Но и Катя не думала подпускать его к себе.
— Сиди-сиди, тебе там удобнее, — остановила она, когда капитан хотел встать — вроде размяться, но затем подсесть на кровать. — Вы все, мужики, такие быстрые? Я ведь уже как-то сказала, когда ко мне можно.
Рано, поспешил. Но — тут как судьба. Может статься, что; теперь навсегда окажется поздно. Вжик — и комета пролетела:; ни тепла, ни света — одни магнитные колебания. А в общем, даже хорошо, что Катя так резко остановила его: не нужно разрываться между двумя женщинами. И чтобы все выглядело понятно и пристойно, разговор отныне — только о работе.
— Завтра Лагута подъедет, станет полегче. И повеселей. В ответ на его сухой тон она прислонилась к стене и вновь, вспомнила про одеяло.
— Будем допивать или оставим на завтра? — нарушив долгое молчание, поинтересовался Борис. И, презирая себя, тем; не менее подчеркнуто чуть-чуть приподнялся с кресла — только для того, чтобы услышать ответ:
— Лучше хватит.
— Помочь убрать?
— Я сама, спасибо.
— Прогуляться перед сном не думаешь?
— Я нагулялась. Завтра опять нагуляюсь. — И с вызовом: — Я звезда еще та, я с детства гульванила. Уставать стала. Не видно? А тебе хорошей прогулки. До свидания.
Направляясь к двери, он робко сказал:
— Станет скучно, стучи или звони.
— Станет скучно, стучи или звони, — эхом повторила Катя.
Все закономерно: мужчине непростительно вставать раньше, чем это будет позволено женщиной.
— До завтра, — уже как гость, обязанный из приличия раскланяться у порога, проговорил капитан.
Катя только кивнула, не тронувшись с места.
Но лишь щелкнул замок в осторожно закрываемой двери, отбросила одеяло, резко встала. Столик перегородил номер, ей достался пятачок у окна, и она распорядилась всем, что попало под руку — включила телевизор, открыла форточку, задернула штору. Следующим по кругу оказался столик, и она налила себе коньяка, залпом, не задумываясь, выпила. Круг замкнулся, и девушка упала на кровать. Теперь ни от кого не нужно прикрываться. Ни от кого отбиваться.
Тоненько, для себя, безысходно заплакала.
8.
Стук в дверь и телефонный звонок раздались одновременно. Борис, проворочавшийся в раздумьях и уснувший только под утро, спросонья не сразу и сообразил, что подбросило его в кровати. Но звонок и стук вновь прозвучали вместе, и он решил — Катя. «Стучи или звони».
Но как она может это делать одновременно?
— Сейчас, минуту! — крикнул он и поднял трубку: — Слушаю.
— Вивэ валеквэ — живи и будь здоров! Лагута!
— Секунду, — попросил Соломатин и подбежал к двери.
Некрылов.
— Привет. Спим? — он откровенно заглянул за спину Бориса, желая узнать, с кем провел ночь оперативник.
— Спим, — подтвердил Борис и, догадавшись, кого боялся застать здесь «наружник», добавил: — Я — тут, Катя — в соседнем номере.
Некрылов стушевался:
— А мы только прилетели. Дай, думаю, позабочусь о товарищах, поработаю будильником.
— Поработал. Спасибо за заботу. Извини, — не стал слушать дальнейшие оправдания Соломатин и вернулся к телефону.
— Тогда Екатерину будить не стану. — Женя затворил дверь.
— Привет. С приездом, — поздоровался в трубку Борис.
— Проверка приходила? — угадал причину перерыва в разговоре майор. — Я на всякий случай звякнул…
— Спасибо. Все нормально, — поблагодарил за мужскую солидарность капитан.
— А куда Моряшина спрятали? Мы что-то в списках его не нашли.
— Догоняет. В самолете ЧП случилось.
— С ним?
— Нет-нет, девочку в Свердловске, то бишь в Екатеринбурге снимали, кровь потребовалась. А кроме как у Моряшина, сам понимаешь…
— Я, к тебе поднимусь, мы этажом ниже.
— Давай.
Посмотрел на стену, за которой спала Катя. Не обязан был держать ответ перед «наружниками», тем более Некрыловым, сунувшим свой нос в его постель. Но, наверное, было бы неприятно, окажись они в этой ситуации с Катей. А она, значит, имела в виду Некрылова, когда говорила о сложностях во взаимоотношениях в смене. Тогда выходит, что вчерашняя размолвка случилась во благо? Дурость сошла за удачу? Ему-то что, он играет в чужой команде, а вот Катя…
— Привет, — еще раз поздоровался майор, входя в номер. — Часы уже перевели, поэтому начинаем жить по местному времени. Завтракаете где?
— Наверстываем на обеде.
— Отменяю. Язвы, гастриты — первые бутербродные спутники «наружки», поэтому если есть возможность перехватить горячего — лучше пораньше встать. Как Ракитина?
— Зацепилась за адрес. Хотела сегодня выставиться в пост.
— Отлично.
— Сам чего? Привет Питеру передал?
— Передал, — Лагута замер. Затем опустился в кресло. «Женщина», — просчитал Борис. А ради кого еще «семерочник» оставит объект?
Майору, несомненно, хотелось поделиться впечатлениями о поездке, и если перед своими раскрыться он постеснялся, то Борис оказался как нельзя кстати. Поэтому, хотя капитан и не настаивал на отчете, Лагута сам заговорил о командировке:
— Повод скорбный. Пятая годовщина смерти очень хорошего человека.
Встал, прошел к окну. Прислонился лбом к стеклу. Вначале холодное, оно постепенно нагрелось и уже не отрезвляло. А взгляд зацепился за Енисей, за привалившийся к пирсу после ночного кутежа катер-бар. Все это невольно оказалось значимым для майора, и он отвернулся.
— Я раньше в Питере служил, курировал порт и Пулково. Однажды удалось уговорить работать на нас одну портовую пугану. Как ни странно, не за деньги, нет. Она прекрасно понимала, чем занимается и зачем мне потребовались ее услуги. Два года была ценнейшим агентом. Собственно, на ее данных я и в Москву въехал.
— А… потом? — чувствуя, что замолчавшему майору трудно продолжать рассказ, подтолкнул его к дальнейшей исповеди Борис. В горе выговориться — и водку не надо пить.
— А потом? Потом я в Москву на учебу, а ее передал своему сменщику. Как вещь — по описи…
Воспоминания были более чем неприятные, и майор вновь замолчал, в одиночку переживая момент, который неизвестно пока каким образом оказался роковым для девушки.
— Я к ней всегда только на «вы» и только с просьбами. Никаких приказов, все на уважении. А тот… Тот сразу: «Будешь таскать мне То, что носила в подоле моему предшественнику». А Галя тихо так, я знаю, что тихо: «Со мной, пожалуйста, на «вы» и без пошлятины». Взрыв эмоций, конечно, презрение: «Да кто ты такая? Портовая проститутка! Что прикажу, то и станешь делать. С кем прикажу, с тем и переспишь. Или сам за борт выброшу». Награда за все. Он ушел, а она… она повесилась.
— Зачем? — непроизвольно вырвалось у Бориса.
— С тех пор ношу вину в душе, — закончил грустный рассказ майор. — И где бы ни был, в день смерти приезжаю на ее могилу. Такова истинная причина моей задержки. Ты уж извини.
— Какой разговор!
— Поэтому я и говорю, что мы, мужики, недооцениваем женщин. Ни в чем. Ни в патриотизме, ни в ранимости. Нам порой только тело интересно, а в нем ведь — душа.
Борис невольно посмотрел на стену. За ней кровать и — Катя…
— Надо Кате позвонить, сказать, что вы прилетели, — потянулся Борис к телефону. — Она очень ждала вас. Обрадуется.
Но Лагута задержал диск:
— Пусть поспит. Пока расселимся, приведем себя в порядок — ей лишние полчаса не помешают. А завтракать к нам в номер. Я позвоню.
— Идет.
Однако едва за майором закрылась дверь, вновь взялся за телефон. Лагута ездил за сотни километров на могилу той, перед кем считал себя виноватым, а тут живешь в соседнем номере…
— Катя? Доброе утро.
И сразу, не давая ей ничего ответить, покаялся:
— Я вчера вел себя некрасиво и недостойно. Прости. Ты… ты мне очень нравишься.
Катя молчала долго, очень долго. И все это время Борис сидел затаив дыхание.
— Я ждала твоего звонка. Но — вчера. Очень ждала.
И гудки. Не прощен.
Он дотянулся ладонью до стены, погладил ее. То ли послышалось, то ли потому, что хотелось услышать, но с той стороны раздался легонький стук. Торопливо стукнул в ответ, но повтора, как ни вслушивался, не дождался. Надо было звонить вчера. И плевать сегодня на Некрылова…
9.
Пост установили в заброшенном полуподвале. Из мутного, заляпанного чуть ли не конницей Колчака окошка кое-как просматривался подъезд, в котором вчера исчезла заинтересовавшая Катю девица. Причина достаточно веская, чтобы Ракитиной самой вести основное наблюдение.
Лагута, кое-что начинающий понимать во взаимоотношениях своих подчиненных, вместе с ней на пост определил Юру Вентилятора. Некрылов внешне никак не отреагировал на подобное распределение, а накупившему в аэропорту местных газет Белому вообще было безразлично, где их читать — с Ракитиной или в оперативной машине, уже выбитой Лагутой у местного руководства под мероприятие.
Вентилятор, чертыхаясь и призывая «Гринпис» начать борьбу за экологию с очистки подвалов, притащил откуда-то стол, водрузил на него колченогий табурет, смахнул пыль и пригласил на трон Катю:
— Ваше место, мадам.
На этом мужская галантность закончилась: сам бы сел, но девушку видела только ты, тебе и высматривать ее. Здесь как; повезет: можно прождать лишь утренние часы, если объект ходит на работу. А вдруг она из тех, кто выползает из дома только в сумерках?
— Наша служба и опасна, и трудна,
А за налогами как будто не видна,
Кате ничего не оставалось, как пропеть очередное творение Белого и занять причитающееся ей место.
— Я пока немного приберусь, — ввиду отсутствия нард Юра занялся вторым своим любимым занятием.
— Но то, что пыль поднимается вверх, ты, конечно, знаешь, — напомнила Катя о своем подпотолковом положении. Закурила.
— Куда, матушка, без нее, — отозвался Вентилятор. — Это наши сотоварищи ошалевают от свежего воздуха, а мы… Хорошо, что крыс нет. А то бы они от дыма и пыли задохнулись здесь. Не, в машине лучше…
Лагута, Некрылов, Белый и подоспевший прямо перед выездом бледный, обцелованный Катей и потому счастливый Моряшин убивали время в новенькой «ладе» через квартал от адреса.
— Ты отключись от всего и спи, — приказным тоном посоветовал Косте майор. — И вообще, топал бы в гостиницу. Тебе нужно элементарно восстановиться.
— Да подумаешь, на полтора литра похудел, — отмахнулся стоически тот, но совета послушался и прислонил голову к стеклу дверцы.
Несмотря на гоношистость, выглядел Костя утомленно: дважды сдать кровь — это здоровья и сил не прибавляет. Ему бы в самом деле отлежаться, но какой мог быть сон, если Катя радовалась его приезду столь искренне и бурно. Лагута, латинский пень с глазами, мог бы отправить в подземелье с Ракитиной его. Единственная отрада, что с ней лысый Вентилятор, а не лощеный Некрылов.