Билетный зал был пуст, кассирша маялась бездельем и возмущаться не стала. Так что когда компьютер включился вновь, то высветил другие цифры. И вот Кот Матроскин, пытаясь сообразить, чистая случайность это или тончайшая проделка оперативника, затерялся среди пассажиров. Даже Ракитина пожалела его:
— Испереживается ведь.
— Влюблен? — откровенно спросил Борис.
— Это только ты твердокожий, — поддела агентесса.
— Твердокожие сидели бы тоже где-нибудь в другом месте, — не остался в долгу оперативник.
Ракитина искоса посмотрела на него, но Борис принялся укладывать вещи на полку.
Хотя насчет твердокожести в какой-то степени Ракитина права. Билеты покупались до того, как он встретил Люду и узнал о ее проблемах. Теперь же жалость к ней, проведенная «месте ночь растопили льды, и Люда стала для него княгиней вновь. Честнее было бы, конечно, поменяться билетами с Костей, но побоялся, пожалел Ракитину. Каково бы ей было узнать, что рядом с ней отказываются посидеть четыре часа. Тут уж приходится держать марку до конца. Хотя бы в благодарность за ту ее дальновидность, когда в квартире не позволила подойти к себе ночью. Теперь благодаря этому он может спокойно и с чистой совестью расправлять на полке куртки.
Откуда ни возьмись, легок на помине, рядом вырос Моряшин. Скорее всего, он намеревался с кем-нибудь поменяться местами, но, увидев тучную тетку, задом впихивающуюся к окошку на соседнее с Катей место, понял бесполезность затеи. С завистью и долей ревности посмотрел на оперативника. Не сдержался, съязвил, когда Соломатин тоже уселся на вое место:
— Удобно? И совесть не мучает?
Имел в виду, конечно, свое одиночество, но капитан неожиданно покраснел. Это не прошло незамеченным для Кати, и она чуть улыбнулась.
— Ладно. Перед посадкой не забудьте разбудить, если не хотите мучиться угрызениями совести и дальше, — распрощался Моряшин.
И промурлыкал, видимо, очередную песню Аркадия Белого:
Вставай, страна огромная,
Вставай, плати налог…
Когда взлетели и в первый раз заложило уши, Катя, возившаяся в поисках удобного положения, в конце концов положила голову на плечо Бориса. Тот тоже склонил голову к ней, благо так в самом деле сидеть удобнее: самое неприспособленное в самолетах — это спинки кресел, на которых невозможно удобно расположить голову.
— Угадай с трех раз, что сказал бы Моряшин, появись здесь сейчас. — Катя, не зная про ночь Бориса и Люды, пальчиком дотронулась до руки Соломатина.
Капитан сделал вид, будто поверил, что царапающий ноготок есть не что иное, как нормальная жестикуляция при разговоре.
— Это не сложно. Во-первых, отрубил бы наши головы, потому как они имеют дерзость быть рядом. Второе… Второе не знаю. А на третье пропел бы из своей коллекции очередную песенку про налоги. Например: «У природы нет плохих налогов…»
— О, он такой еще не знает, надо подсказать, — Катя приподняла голову, словно не желая подпадать под первый вариант предсказаний.
И вовремя. Вновь показался не выдерживающий одиночества Костя. Повод нашел весомый — принес по яблоку, чем вызвал откровенную зависть приоконной соседки. Несколько раз качнувшись, она перекинула центр тяжести вперед и добралась до стоявшей на полу сумки. Принялась копошиться в ней, выискивая бутерброды. Моряшин, ничего не сказав, пошел в хвост самолета, к туалетным кабинам.
— Он давно у вас? — поинтересовался капитан.
— Полгода. Все никак не мог привыкнуть к слову «полиция», говорил, что если уйдет от нас, то только из-за него. — Кстати, а почему «полиция»? Неужели ничего лучше не нашлось?
— Да какие-то заморочки были при подписании Закона о нас, я уж их не знаю. Словарь посмотрели — вроде логично, так и нужно.
— А что в словаре?
— Ну, ты прямо вот так, в самолете, хочешь овладеть всей полнотой информации. Словарик достать надо, покопаться самому…
— Да будет тебе.
— Шоколадка.
— Две.
— Милиция, от греческого «милития» — это вооруженные гражданские формирования. Наверное, ее появление во время гражданской войны вполне оправдано. А вот полиция — это «политая», управление делами государства.
— Ты хочешь сказать, что мы допущены к управлению государством?
— Я не хочу быть вооруженным формированием. У нас сейчас в Чечне бандитские вооруженные формирования. Я хотела бы цивилизованно работать. Наверное, не случайно все страны даже нашего бывшего блока перешли на «полицию».
— Не убедила, — откровенно признался Борис. — Но я подумаю.
— Было бы неплохо, — перешла на свой слегка ироничный тон Катя.
— Уважаемые пассажиры, — перебил их разговор голос по радио. — Если среди вас есть врач, просим его пройти в первый салон. Благодарю за внимание.
Судя по тому, что на объявление отреагировал один Костя, возвращающийся на свое место, врача в самолете не оказалось. Да и откуда? Не та зарплата у них, чтобы летать.
Однако через некоторое время объявление прозвучало вновь, с уже более тревожными нотами:
— Уважаемые пассажиры. Если среди вас есть медсестра или врач или у кого-то имеются сердечные лекарства, пройдите, пожалуйста, в первый салон. Плохо ребенку.
На этот раз пассажиры стали переглядываться, приподниматься с мест. Однако засуетившиеся стюардессы задернули шторки между салонами. Борис лишь успел увидеть, как снятую с кресла девочку положили прямо на пол и склонившийся над ней парень, скорее всего отец, принялся делать искусственное дыхание.
— Если кто-то знаком с медициной, пройдите, пожалуйста, в первый салон, — продолжали умолять по трансляции.
— Страшно, — теперь уже откровенно взяла за руку капитана девушка.
— Да как же самолету позволили взлететь без лекарств! — возмутилась и ее более практичная соседка. — Господи, куда мы катимся.
Возможно, она имела в виду всю ситуацию в стране, но по трансляции ей ответили тут же:
— Дамы и господа, уважаемые товарищи. В связи с тяжелым случаем на борту наш самолет произведет вынужденную посадку в аэропорту города Екатеринбурга. Просьба всем занять свои места, привести спинки кресла в исходное положение и пристегнуть привязные ремни.
Дублируя команду, вспыхнули световые табло с тем же текстом. Первый салон по-прежнему был отгорожен шторкой, но по радио время от времени передавали сообщения о происходящем:
— Уважаемые пассажиры. В Екатеринбурге девочке потребуется срочная операция. Понадобится кровь четвертой группы. Если у кого из вас четвертая группа, родители умоляют помочь их дочери.
— Костя. У Кости четвертая, — тут же встрепенулась Ракитина.
«Наружка», надо полагать, знала о себе достаточно много, а уж группу крови на экстренный случай помнили все. Катя даже подалась вперед, ожидая появления Моряшина.
И не ошиблась.
Почти как стюардесса недавно, закрывая за собой шторкой проход, появился Костя. Весь салон уставился на него, ожидая известий.
— Там собирают деньги для помощи родителям, поэтому если кто может… — объявил он и затем развел руками: не врач, не знаю. И направился к своим.
Самолет снижался, табло призывало пристегнуть ремни, и если Моряшин, несмотря на это, ходил по салону, значит…
— У меня четвертая группа, — наклонившись над попутчиками, сообщил он уже известное. — Я, наверное, сойду.
И уж совсем оправдываясь, словно в иной ситуации поступил бы непременно иначе, добавил:
— Больше ли у кого нет.
— Или больше никто не встал, — более конкретно выразилась Катя, что не мешало ей с откровенным восхищением глядеть на товарища. За такой взгляд и Борис готов был променять свою вторую группу на нужную врачам.
А тут еще именно к Косте со всех сторон стали стекаться денежные ручейки. Соседка Кати, продолжавшая возмущаться порядками в воздухе, тоже внесла посильный вклад — подала целлофановый пакетик, в который и затолкали собранные бумажки.
Подошла к нему и стюардесса:
— Это вы остаетесь?
— Да.
— Пройдите, пожалуйста, в кабину к командиру корабля. С вами хотят переговорить врачи на аэродроме.
И все равно, уже став героем, Костя позавидовал Борису: опять вы остаетесь вдвоем. Капитан, насколько мог успокоительно, поднял кулак: не волнуйся, здесь все нормально. Мы ждем тебя.
Парень согласился:
— Я следующим рейсом — за вами. Смотрите, без меня ничего не начинайте, а то завалите ненароком асе дело разгребай потом.
— Ждем. Удачи вам.
В аэропорту прямо к самолету подъехало несколько «скорых», в одной из которых Костя и скрылся. Девочку вынесли на носилках, медсестра держала над ней капельницу. За ними, вцепившись друг в друга, шли родители.
Соседка, имевшая возможность видеть в окошко происходящее, незаметно перекрестила закрывшуюся за носилками дверцу с красным крестом. За одно это Борис простил ей жадность при сборе денег.
— Хоть бы все обошлось, — прошептала и Катя. И боязливо, заранее извиняясь, что произносит вслух, тем не менее призналась: — А мне сон плохой накануне приснился. Неудачно как-то начинается командировка. Тебе не кажется?
— Ерунда, — постарался бодро ответить Борис. — Как говорит ваш Белый, «красные победят». Он что, в самом деле у вас не может жить без политики?
— Он просто имеет свое мнение по любому вопросу и не боится его высказывать. Вот и все. Но и на это, оказывается, надо иметь мужество. Лично я его за это очень уважаю.
— А меня? — И Борис поспешно добавил: — Про Костю не спрашиваю, он вне конкуренции.
На этот раз Ракитина не ответила. Хотела прильнуть к капитану, но пассажиров попросили пройти в здание аэровокзала и ждать дополнительной информации.
— Может, Костя успеет?
— Было бы неплохо, — согласился Борис. Решил: если Моряшин появится, он уступит ему место около Кати.
7.
Но Костя не успел.
Не появился он и на второй день. Борис безвылазно сидел в местном управлении налоговой полиции и собирал все, что могло иметь отношение к золоту и заводу цветных металлов. Катя прорабатывала свои вопросы.
«Американец», как и предполагалось, по замеченному на телеграмме адресу не сидел, и Катя рисовала сети, в одной из ячеек которых мог зацепиться объект. Паутина сплеталась на весь регион: все прииски, аффинажные заводы, ювелирные мастерские и магазины, их руководители, посредники. Здесь не то что одной Кате — всей команде Лагуты конца и края работы не просматривалось.
— Кольцо должен сузить ты, — ответила Катя, лишь только Борис заикнулся об этом. — Сиди, думай, на то ты и опер. Подкрепление подбросили?
— Еще какое.
Выделенный в помощь местный оперативник влетел к нему в кабинет так, словно это он прибыл из столицы и мог открывать ногой любую дверь в провинции. А просто он знал себе цену и помнил, что находится в собственных стенах и хозяин здесь — он.
— Здравствуйте. Марков моя фамилия. Чем помочь?
— Семьдесят девятым элементом в таблице Менделеева, — к этому времени Борис докопался и до такой школьной тонкости.
— Золото, золото. Всем нужно золото, — угадав номер, скороговоркой пробубнил красноярец.
Потер руки, предвкушая работу. Вырвал из тесного ряда около стены кресло. Но не сел, а стал на него коленом. Подвинул телефон, выстучал на кнопках местный номер:
— Алло, Нина?.. Алло-о… Я тебя нормально слышу. Марков моя фамилия. Тьфу, черт, опять происки. Кого? Ну конечно же проклятых империалистов, и служба собственной безопасности здесь ни при чем… Хорошо, я сейчас живьем прибегу. Я секундой, — предупредил Соломатина и исчез.
И вправду быстро возвратился. Вскоре перед Соломатиным лежали папки с делами, хоть каким-то образом касающиеся золота. Сибиряк не стал утруждать себя тем, чтобы передвигать уже приставленное кресло, оторвал из ряда еще одно и сел напротив:
— Начнем с того, что мы трезвые. Потому что именно по причине пьянки одного из старателей к нам попал вот этот первый документ, — красноярец погладил синюю накладную, несправедливо придавленную остальными, подшитыми в дело документами. Добытыми, надо полагать, сибиряками на трезвую голову.
— И кто его нашел на наше несчастье, это золото, — с тоской глядя на выросшие перед ним бумажные горы, проговорил Борис.
— Э-э, моего пра-прадеда желательно не трогать, — тут же выставил вперед ладонь оперативник. Соломатин ничего не понял, и тот снова представился: — Марков моя фамилия.
— Соломатин, — ответил ему Борис. Сибиряк пояснил:
— В 1745 году, если не врали календари и история, крестьянин Ерофей Марков искал на берегу уральской речушки Березовки хрусталь для Троицкой лавры. А наткнулся на золотое месторождение. Не оставлять же было его, правда? С тех пор и стали добывать золото на Руси.
— Так то на Урале, а здесь вроде Сибирь, — засомневался Борис насчет прапрадеда.
— И-и, куда нас, Марковых, только не бросало, — махнул рукой на такую мелочь оперативник. И все равно еще непонятно было, играет он на одинаковой фамилии или корни его на самом деле тянутся от удачливого, но забытого всеми крестьянина. — Один раз даже за Урал выезжали. В сорок первом. Спасать Москву. Время там еще не подошло снова полки собирать?
Борису показалось, что в голосе красноярца промелькнула нотка заносчивости и снисхождения ко всему, что за Уралом. Мол, мы, сибиряки, отнюдь не валенки!
Но кто спорит? Только ведь и в Москве не все лаптем щи хлебают.
— А начнем мы вот с этих очень даже интересных отчетов, — вернулся Марков к сегодняшним реалиям. — Крутим педали…
Тяжел оказался велосипед, да и дорога вела все в гору. Вечером в гостиницу Борис вернулся с опухшей головой. Поселившаяся в соседнем номере Катя, видимо, услышала его возню с ключом, постучала по стене, что, вероятно, означало: я дома, твои предложения?
Предложение стояло в дипломате — «Белый аист». Впервые Борис, покупая коньяк в коммерческой палатке, использовал свое удостоверение в личных целях.
— Добрый вечер. Как здесь встречают налоговую полицию?
Сидевшая — острые коленки к подбородку — девица первым делом принялась одергивать юбчонку, словно до того полицейские штрафовали именно за голые ноги. Затем подхватилась, хотя это было крайне неудобно — смотреть в окошко-амбразуру стоя, и принялась оправдываться:
— Я чеки всегда выбиваю.
— И правильно делаете. А «Белый аист» у вас настоящий?
— Да, конечно, — с некоторой задержкой закивала девушка. За бутылкой же полезла почему-то в самый дальний угол.
Значит, можно надеяться, что достала не подделку. Как там говорили в ВДВ? «Спиртное — это враг. А десантник врагов не боится. Он их уничтожает»…
Борис постучал в ответ: это я, я дома. В подтверждение набрал и номер по телефону:
— Привет. Соломатин моя фамилия. — Пообщавшись день с Марковым, невольно перенял его тон. — Небось лежишь под теплым одеялом и понятия не имеешь, что значит оперативная служба.
— Моряшин не объявился? — не поддержала этот разговор Катя. Но Борис не обиделся: когда в команде помнят друг о друге, то это в самом деле коллектив.
— Пока нет. Ты ужинала?
— А что предлагаешь?
— Через десять минут стол будет сервирован… Чего молчишь? — Борис даже стукнул по стене, ожидая ответа.
— Да вот думаю: побаловать тебя и надеть короткую юбку или сойду в спортивном костюме?
Катя не боялась показаться вульгарной, и если эти же слова в устах Люды могли прозвучать двусмысленно, то Ракитина вполне овладела тональностью в словесной эквилибристике.
«Язва», — почти любовно улыбнулся Соломатин.
— Так ты как хочешь? — неожиданно позволила выбрать одежду Катя.
— Хочу, чтобы ты пришла, — просто ответил Борис.
И признался себе: да, ему приятно быть в ее обществе. И если Катя переступит порог его номера, у него хватит благоразумия не переступить порог во взаимоотношениях. Поэтому он в самом деле желал бы видеть Катю рядом.
— Приходи ты, — однако еще более мудро рассудила девушка и положила трубку.