- Не появлялся. - Парень развел руками.
- Пошли. - Красиков махнул рукой и захлопнул дверцу. Все четверо, поднявшись по лестнице, вошли в подъезд.
Макаров жил на четвертом этаже. Красиков не стал дёргаться и вызвал лифт. Пока тот гудя опускался, старший инспектор разглядывал почтовые ящики с коряво выведенными номерами квартир. Найдя ящик под нужным номером, Красиков запустил туда руку, но кроме пыли и дохлого таракана, ничего там не обнаружил.
Когда подошли к самой квартире, инспектор надавил на кнопку звонка и не отпускал ее с полминуты. Ответа не последовало, и Красиков кивнул одному из оперативников.
- Давай.
Тот вынул пистолет, ввинтил в него звукоглушитель и выстрелил два раза, целясь в покрытую ржавчиной замочную скважину. Потом ногой распахнул дверь. В соседней квартире деловито защелкал замок. Чья-то интересующаяся физиономия выглянула и тут же засунулась обратно.
- Сейчас в милицию звонить будет, - скучно проговорил оперативник.
- До фонаря. - Бросил Красиков. - Пусть звонит. Пошли.
Внутри квартиры было тихо и пусто. Обстановка - бедная, мебель - старая и обшарпанная, обои на стенах - пожелтевшие от времени и местами облезшие. По углам там и тут виднелся какой-то хлам, которому место было скорее на мусорнике. Кухня поражала почти полным отсутствием чего бы то ни было съестного. Только две бутылки кефира сиротливо дожидались хозяев в холодильнике и рядом, на полочке, лежал открытый целлофановый кулек с несколькими яблоками, сморщившимися от горькой жизни и от преклонного возраста. Мертвую тишину вокруг тревожили только стенные часы со спрятавшейся в дупле деревянной кукушкой. Они мерно отсчитывали металлические секунды.
Красиков задумчиво пнул резиновый мяч, что лежал у стены. Тот покатился встревоженно, ударился о старую обшарпанную тумбочку, стукнулся о противоположную стену и затих, оказавшись между ней и тяжелым дубовым шкафом.
Одна из двух комнат судя по виду как раз и была жилищем самого Макарова. Со стены, словно насмехаясь, смотрел на инспектора желтоватый от времени Бельмондо. Рядом поигрывал мускулами Шварценнегер. Угрюмый Сталлоне разглядывал гостей с явной враждебностью. Зато бородатый Шуфутинский в генеральском мундире и с микрофоном в руке вроде бы был всем доволен и ни на кого не злился. Стену украшала также выставка пустых пачек из под выкуренных в разное время сигарет и ряд пивных банок. Чуть сбоку внизу на небольшом черно-белом фото Брежнев взасос целовался с Хоннекером. Фотографию венчала надпись: "Минздрав СССР предупреждает: СПИД вреден для вашего здоровья". В разных местах тут и там валялись клочки старых рукописей, мятые газеты (в основном, краснодарские), и несколько ненадписанных кассет. Магнитофон на столике явно знавал лучшие времена. На полочках секретера, бывшего также, как видно, и письменным столом, стояло два ряда книг. В основном здесь покоились пожелтевшие томики русской классики и яркие корешки переводных детективов.
Закончив обход, Красиков вытащил из кармана пачку "Кэмела", выбил щелчком одну сигарету и, закурив, устало присел на диван.
- Начинайте, - сказал он оперативникам и задумался, глядя, как те перебирают бумаги, листают книги и выворачивают все содержимое секретера.
Из прихожей донесся стук и негромкие шаги. Все замерли. Несколько пистолетов сразу появились, готовые начать стрельбу. Красиков сунул руку в карман. Оперативник, который был ближе к двери, прервал изучение цветочного горшка и быстро направился в коридор. Однако в прихожей он увидел всего лишь пожилую женщину с большой хозяйственной сумкой. Она стояла, держась за тумбочку, и не мигая глядела на незнакомого мужчину в сером костюме. В глазах у нее застыл ужас. Оперативник поспешно спрятал дуло и достал удостоверение.
- Мы из милиции, - проговорил он сухо. - Делаем у вас обыск.
Хозяйка квартиры помалу начала приходить в себя. Она поставила сумку на пол. Это была тетя Макарова.
- Обыск? - Не понимая, она смотрела на милиционера. - Какой обыск? Я здесь живу... - Отодвинув оперативника в сторону, тетя прошла внутрь. То, что она там увидела, заставило ее онеметь на мгновенье.
- Что вы тут делаете? - Забормотала, проснувшись. - Что вы делаете? Уходите отсюда. Или я буду жаловаться. Сейчас уходите...
Красиков по натуре не был злым, но нервы пошаливали. Сейчас он взорвался. Резко поднявшись, выдернул из кармана пистолет с глушителем и прежде, чем тетя успела понять что-нибудь, влепил ей в лоб пулю. Бедная женщина как столб грохнулась на пол. Глаза ее неподвижно уставились в потолок. Мимо носа бежала густая темная струйка. Оперативник, который только что разговаривал с несчастной, молча посмотрел на ее труп. Коллеги его оторвались от своего занятия. Инспектор сунул пистолет в карман плаща и снова присел на диван. Он глубоко затянулся, выпустил изо рта дым и, глянув на оперативников, сказал:
- Продолжайте.
Глава 6.
Лена узнала дом. Здесь, в трехкомнатной квартире на шестом этаже аппартаменты Ромашова. Она уже бывала тут - ей нужно было отнести Вадиму какие-то бумаги. Прошло два месяца, но Лене казалось, что все было ужасно давно, что минули годы. Ведь изменилась жизнь, изменились люди, изменилась она сама.
Шла сюда Лена пешком. В кармане у неё нашлось чуток денег с парой троллейбусных билетов. Но, прикинув, она решила, что лучше пару часов попетлять глухими улочками города, дабы не встретить случайно кого-нибудь, с кем ей лучше сейчас не встречаться. Даже тот, кто родился в Краснодаре и прожил тут достаточно долго, не может знать весь этот город. Лена же родилась не здесь, и она почти наугад бродила между рядами одинаково-серых, похожих на казармы, пятиэтажных строений, маленьких немецкого типа домиков в два этажа, оставшихся в Краснодаре от времен оккупации и понатыканных там и тут - ветхих лачуг, обнесенных со всех сторон кривыми заборами.
...Подойдя к дому, Лена сразу же увидела небольшое скопление людей, собравшихся у подъезда Ромашова. Прямо на дороге, загораживая проезд, стоял милицейский "бобик". Рядом прохаживалось несколько человек - в форме и в штатском. Чуть в стороне Лена увидела что-то ярко белое, лежащее на проезжей части. Подойдя к подъезду еще на несколько шагов, остановилась. Теперь она могла разглядеть простыню, которой было с головою накрыто распластанное на тротуаре тело.
Дальше идти Лена не отважилась - ее могли узнать. У детской площадки несколько женщин увлеченно обсуждали что-то. Лена решила медленно пройти мимо них.
- ...номера, хоть, успели записать? - Услышала она, подойдя ближе. Лена встала, как вкопанная в паре шагов от собеседниц, боясь пропустить хотя бы слово.
- Да кто там! Даже цвета какого машина - никто не помнит.
Лена обернулась и посмотрела на женщину, которая говорила. На вид - лет сорок. Она была в пестром платке, из-под которого выбивались растрепанные каштановые волосы.
- Выпил, наверное, - предположила другая. - Они там все в редакциях неделями не просыхают. У меня племянник, вон, работал в газете, так он рассказывал...
- А может и трезвый. Написал про кого - что не надо, его и убили... Высказала женщина в пестром платке свою версию случившегося.
Лена не стала больше стоять. Ноги сами уносили ее от этого места. Пошарив в кармане, нащупала там пистолет. Тут взгляд ее уперся в лежащую возле бордюра, выброшенную кем-то зеленую вельветовую сумку. Лена подобрала ее, сунула пистолет и обмотала сумку вокруг руки. Она теперь шла, не выпуская рукоятки. Перед глазами сумрачной чередой проходили лица. Покровский, Никитченко, девочки-компьютерщицы, Артур, теперь вот - Ромашов... Кто следующий?.. Мозг ее отчетливо выбивал все и тоже самое: ОНИ НЕ ОСТАНОВЯТСЯ, ПОКА НЕ УБЬЮТ ВСЕХ... ПОКА НЕ УБЬЮТ ВСЕХ... УБЬЮТ ВСЕХ...
Лена вдруг встала на месте. В нескольких метрах она увидела серые "Жигули". Возле машины стояли двое в штатском. Один - усатый и толстый, небрежно опирался рукой о раскрытую дверцу. Другой - молодой худощавый парень, держал руку запазухой, но явно не спешил вынимать. Толстый усмехнулся - он был доволен встречей. Вкус легкой добычи его устраивал.
Оба глядели на Лену. В глазах их она прочитала свой приговор.
Лена зачем-то шагнула назад, хотя хорошо поняла, что пытаться бежать бессмысленно...
Экскурс в прошлое.
- Артёмина!
Лена повернула голову. Она смотрела в окно и не слушала то, что рассказывала учительница истории Надежда Петровна - полная скучная дама. Та открыто ненавидела свой предмет, своих учеников, школу и все, с этим связанное. Единственное, что еще как-то смягчало ее душу - это были подарки, которые ей подносили родители подопечных. Лена же, прочитала параграф еще вчера и монотонно-занудная речь учительницы наводила на нее тоску. Тоска, впрочем, не отпускала и саму Надежду Петровну. Та с отвращением смотрела на Лену сквозь свои толстые круглые очки. Надежда Петровна в них походила на жабу.
- Тебе неинтересно, что я рассказываю?- Произнесла она нараспев. - Тебе вообще неинтересно учиться?
Лена испуганно поглядела на учительницу.
- Я это вчера все прочитала...
Надежду Петровну такой ответ разозлил еще больше.
- Так значит, тебе не интересно... Тебе не интересно, что рассказывает педагог. Ты все уже и так знаешь... - Надежда Петровна покивала. - И что, она с интересом смотрела на Лену, - можешь ты сейчас все рассказать?
Этого Лена не ожидала.
- Могу, - произнесла она без уверенности.
- Мало того, что ты не желаешь попросить прощения у педогога, так ты еще и продолжаешь дерзить. - Голос у исторички уже задрожал от злости. Сегодня в автобусе она лишилась рубля при неудачной попытке сэкономить пять копеек, и настроение с утра было омерзительным. А сейчас она начинала всерьез заводиться. - Так значит, ты не уважаешь педагога, ты вообще никого не уважаешь...
- Она всех считает плебеями, а себя - аристократкой, - подала голос с задней парты прыщавая Таня Семенова. Ее отец раньше работал завскладом и теперь сидел уже второй год. Лену она ненавидела искренне и от всей души. За что - не знала сама.
- Вот видишь, - Надежда Петровна строго и осуждающе смотрела на Лену, какого о тебе мнения твои товарищи.
Потретный Ленин задумчиво глядел на учительницу истории. Казалось, он соглашался со всем, что она сейчас говорила. Чуть в стороне красовался портрет какого-то передовика. Еще в прошлом году ему от безделья и скуки пририсовали рога, синяк под глазом и большие острые зубы. На лице у него застыло выражение тупого самодовольства. Прямо под портретом висела книжная полка. С начала учебного года прошло уже несколько месяцев, и содержимое ее заметно поредело: половину книг разворовали.
Лена молчала, глядя на учительницу.
- И ты не хочешь извиниться перед педагогом, ты не хочешь извиниться перед своими товарищами?
У Лены дрожали губы.
- Мне не за что извиняться...
- Сегодня после уроков Ленку всем классом мочим. - Это был Женька Кошёлкин. В том году он вернулся из "малолетки", где провел три года. Они с дружками обокрали газетный ларек, после чего Женька этот ларек зачем-то еще и поджег. Он вообще не знал, зачем ходит в школу. Из всего, что рассказывалось на уроках, и что писалось в учебниках, Кошелкин не понимал ничего.
- Я думаю, - голос Надежды Петровны звенел от холодной ярости,- что таких подонков, которых не воспитали родители, должен воспитывать коллектив, должны воспитывать их товарищи.
- Они мне не товарищи, - вдруг произнесла Лена, исподлобья разглядывая учительницу.
Та аж опешила от такой дерзости. Она резко подошла к Лене.
- А ну, давай сюда дневник! - Надежда Петровна была вне себя. - Я напишу твоей матери, чтоб она немедленно явилась в школу! Я вижу, с тобой разговаривать бесполезно! Я буду с твоей матерью разговаривать!
Лена тупо рассматривала дешевую брошку на груди у Надежды Петровны подарок от бросившего любовника.
- Не дам, - произнесла она тихо, но внятно.
Учительница другого ничего и не ждала. Она знала, что у лениной мамы больное сердце, и каждый такой визит может стать для нее последним. Эта мысль Надежду Петровну ничуть не расстраивала. Она вплотную подошла к лениной парте.
- А ну, давай сюда дневник! Я кому говорю!?
Кое-то из одноклассников злорадно хихикал. Отличница Вера Романова с соседней парты глядела на Лену, строго осуждая. Вера старалась поддерживать хорошие отношения со всеми учителями и аккуратно докладывала Надежде Петровне обо всем, что делалось и говорилось в классе за спиною учительницы. Лена продолжала тупо разглядывать брошку. Она сунула портфель глубже в парту.
- Я не дам, - повторила Лена упрямо. С задней парты снова подал голос Кошёлкин:
- Не, после уроков Ленке точно - хана...
...Лена медленно приподняла пистолет, обёрнутый вельветовой сумкой и нащупала пальцем курок. Двое у "Жигулей" не успели ничего понять. Канонада выстрелов взорвала тишину вокруг, распугала голубей на крышах, всполошила котов, собравшихся у подъезда. Лена продолжала давить на спуск, когда у нее уже вышли патроны, продолжала, когда вместо очередного выстрела услышала только легкий щелчок...
Она опустила пистолет. Худощавый лежал на спине, раскинув в стороны руки. Рядом все было залито кровью. "Макар" валялся в стороне. Толстый оперативник неуклюже попытался подняться и устало присел. Он тяжело дышал. У него были простреленны правый бок и нога. Заднюю дверцу "Жигулей" украшало отверстие. Другая пуля разбила стекло передней двери.
Лена шагнула вперед, сжимая в руке разряженный ствол. Сквозь тряпку, порванную выстрелами, проглядывал кончик дула. Толстый понял, что у нее нет больше патронов и потянулся к брошенному в кровавой луже "Макарову". Лена подбежала к нему и ногой отшвырнула пистолет далеко в сторону.
...Смеркалось. Пустели улицы города. В окнах многоэтажек загорались по одному далекие огоньки. Редкие запоздалые прохожие спешили по домам - пить чай и смотреть вечерние новости.
Лена вспомнила, что ничего не ела сегодня. Пошарив в карманах, она пересчитала оставшиеся деньги. Все магазины и столовые, где можно было поесть за недорого, были в этот час уже на замке. Оставалось только перекусить в каком-нибудь кафе - из тех, что работают допоздна и отличаются более жесткими ценами. Побродив немного, Лена увидела вывеску "Кафе Магнолия", работает с 10 до 22 ч." Выбора не было, и она, недолго думая, направилась туда.
У входа сидело несколько парней. Они курили, разглядывая прохожих. Увидев Лену, с любопытством на нее уставились. Лена не обманывалась насчет своего внешнего вида: лицо ее, волосы, одежда - все было в грязи. Зайдя внутрь, она сразу же направилась к рукомойнику. Умылась и как могла привела в порядок волосы. Одежду решила не чистить - оглядев себя, Лена поняла, что это бессмысленно: к тому, что грязная, стала бы еще и мокрой.
В маленьком зальчике кафе, где разместилось не более, чем полтора десятка столиков, было относительно многолюдно. Из двух колонок исполняла жалобную песню Таня Буланова. Публика потягивала кофе, дымила американскими сигаретами и разговоривала тихонько - каждый о своем. Кругом царил полумрак, и очертания лиц скрадывались в неярком свете оранжевых фонариков. Все казалось ненастоящим и походило на декорацию, набросанную старым, давно уже не живущим сказочником.
Лена подошла к стойке и принялась изучать меню. Она видела, как буфетчица - полная дама с вылизанной прической брезгливо оглядела ее наряд.
- Апельсиновый напиток, три бутерброда с колбасой и два с сыром. - Лена выложила на стойку купюры. Песня, что звучала под потолком, была о любви (несчастливой, конечно). Дым сигарет, мелодия, оранжевая полутьма.
- И еще - кофе.
Буфетчица взяла деньги и вернула сдачу. Кофе приготовливался, и Лена, забрав тарелку с бутербродами, отнесла это на соседний столик, где одиноко сидел молодой человек. Он курил, и перед ним стояла нетронутая чашка. Парень кисло оглядел новую свою соседку и отвернулся. От Лены не ускользнуло то выражение, с каким он на нее посмотрел, но ей было сейчас все равно. Лена поглощала засохшие бутерброды и не заметила, как кончила все до последней крошки. Затем принялась за кофе. Но он был еще слишком горяч, и Лена отодвинула чашку в сторону.