Удар в лицо, удар в спину — Анжину откинуло к другому стволу, впечатало. Она рухнула, теряя сознания, и вновь была поднята и с треском впечатана в другое дерево:
— Дерись! Ну!! Покажи мне, на что ты способна!!
Крис с удовлетворением наблюдал за экзекуций клона. Пит морщился видя как ее подбрасывает от жутких ударов, корчит от боли, как она ползет и еще пытается что-то сказать, сплевывая кровь.
Кирилл смотрел на разъяренного короля и куклу, что ни разу не ответила на удар, не попыталась увернуться, и чувствовал боль в груди, словно били его, а еще — неприязнь, в миг, жгутом скрутившую душу: нельзя так! Нельзя издеваться над тем, кто слабее сейчас, и пусть это клон и пусть убийца, но они же не звери!
— Не надо, Ричард… Прошу тебя… — шептала Анжина уже ничего не видя, не соображая от боли, но в ответ получила еще один удар:
— Это я просил тебя!!… Защищайся, ну!!
Ричарда выводила из себя ее безответность, и он бил ее, не соображая, не видя, что она уже без сознания.
Кирилл вдруг, понял, что становится свидетелем убийства, подлого, жестокого, становится таким же зверем, как Ричард, что без ума бил уже не клон, а то, что он него осталось. Как Пит и Крис, что молча наблюдает за избиением, как Паул, к которому сейчас присоединилась своим бездействием вся компания и стала равной ему. Шерби рванул к королю, и силой оттолкнув от тела женщины, ударом в лицо отправил прочь.
— Ты?!! — взревел Ричард и пошел на него. Пит и Крис, очнувшись, ринулись к ним.
— Хватит!! — закричал Пит, хватая друга
— Зверь!! — закричал ему в лицо Кирилл. — Ты — Паул! Ты, а не он!!
— Она убила наших людей! Твоих и наших друзей!! — попытался оттолкнуть его от тела женщины Крис. — На чью сторону ты встал?! Кого защищаешь?!! Ты заодно с ней и Паулом!!
— Я на стороне людей, а не зверей!!
Стало тихо. Ричард сполз по стволу дерева на траву и тяжело дыша, мутными глазами уставился на Кирилла.
— Ладно, ты выбрал… Твоя взяла. Забирай эту падаль и убирайся. И чтоб не тебя, ни ее я больше не видел!
— Рич, она может пригодиться для поимки Паула, — напомнил Пит.
— Да она даже патологоанатому сейчас не понадобится! — рявкнул Крис, кивнув на искалеченное, окровавленное тело женщины.
Ричард зажмурился, сжал кулаки, смиряя гнев: о, с каким бы удовольствием он бы добил ее сейчас, а с ней бы и братца своего! Но Пит прав.
— Убери их!! — вставая, приказал Крису. И качнулся к Кириллу. — Если я увижу ее или тебя — убью обоих! Понял?! Крис, проследи, чтоб эта тварь и ее защитник не покинули территорию дворца. Шерби выбрал свое место… Ты, ты предал Анжину, встав на защиту этой твари!! Переманила все-таки!! Паулу привет не забудь передать! А еще передай, я его найду, обязательно найду!!
Пит потащил Ричарда прочь, пока снова не кинулся теперь уже на Шерби, а Крис с холодной неприязнью покосился на капитана:
— Что ж, щенок, приказ ты слышал. Ты разжалован, но территорию дворца покинуть не можешь. Теперь бери эту суку и лобызайся с ней хоть до глубокой старости. Ты заработал этот шикарный приз. Удачи.
И пошел за друзьями, вытащив телефон и на ходу отдавая распоряжения.
Кирилл сник, сжал кулаки, разглядывая изуродованное тело клона. Минута тишина и мрак от печали в душе и вот плечи капитана расправились.
Плевать на все. Он правильно поступил. Нельзя звереть, нельзя издеваться, вымещая свою боль на других, и неважно человек это или робот. Да, ему теперь будет несладко, он сам выбрал роль изгоя, заступившись за женщину, но не заступится он не мог. И что такое потерять статус, по сравнению с потерей себя, уважения к себе? Пусть он будет изгоем, пусть и клон, придя в себя, вновь начнет свои изощренные издевательства, зато его совесть будет чиста, и Анжина… Анжина даже там, куда уходят души погибших, останется его другом и любимой и не станет кривиться и презирать своего капитана за равнодушие и низость.
Да, Анжина бы его поняла, но ее нет, и никто не заступится и никто не вправит мозги трем свихнувшимся от горя мужчинам, не вразумит Ричарда.
Кирилл склонился над телом клон, не зная как поднять ее на руки, не причинив больших травм. Убрал волосы с разбитого лица и подумал: а может, и клон может стать человеком? Пусть не совсем Анжиной, но почти… Может, она изменится? Может… И его Анжина будет жива и будет для чего жить ему.
Он осторожно поднял ее на руки и понес к Косте на этаж. Ему было не по себе оттого, что он противопоставил себя всем во дворце, встал против короля и его друзей на сторону того существа, которого ненавидел чуть ли не больше остальных, которую сам бы удил еще месяц назад даже толики вины за то не испытывая, и по их логике предал всех. Понимал, что ему придется очень тяжело: никто больше не подаст ему руки, не посмотрит в глаза — будет презирать, плевать, пинать. Еще бы, клон, который достал всех своими эскападами, шлюха, алчная, подлая и эгоцентричная женщина, выжила благодаря защите капитана, который был главным свидетелем ее отвратных поступков, и лучше других понимал, что она из себя представляет, на что способна. Все это ясно, и неприязнь к Шерби, что возникнет в окружении, естественна и даже в какой-то степени оправданна, но, держа на руках тело женщины, он так же понимал и другое. Он спасал не только ее — себя. Он не только сохраняет уважение к себе, и не будет морщиться глядя на свое отражение в зеркале, он сохраняет уважение Анжины, пусть мертвой, но для него все равно живой. А еще пусть ненадолго, но у него теперь есть смысл в жизни — выходить куклу и попытаться сделать из нее человека, привить элементарные нормы морали.
Бред, конечно, иллюзия, но у него есть хоть она, а у других не осталось и этого.
Глава 13
Коста принял Анжину и даже первую помощь оказал, прооперировал, но на том все и закончилось. Ни ухода, ни элементарного осмотра или беспокойства за больную. Прошло три дня, пять — ничего не менялось. Кирилл попытался вразумить врача, призвав его к долгу, но в ответ получил яростную отповедь:
— Я остановил кровотечение, собрал ее кости, восстановил, все, что можно было восстановить, но большего от меня не требуй! Это кощунство держать убийцу рядом с ее жертвами! Микс и Ферроу в коме. Последний вообще, неизвестно выживет или нет! А я ничем не могу им помочь! Ты хочешь, чтобы я бросив их, начал уделять внимание, выхаживать техногенное чудовище?! Чтоб потом оно нас всех превратило в трупы и коматозные тела?!
— Но ты же врач!
— Но не палач! И не программист! У меня нет ни возможности, ни желания тратить свое время и силы на робота, в то время когда в помощи нуждаются люди! Я палец о палец ради нее не ударю! Все! Разговор окончен! Не нравится — убирайся вместе с ней!!
Кирилл сжал зубы так, что скулы стали белыми: как быстро люди превращаются в нелюдей. И решился, понимая, что иначе Анжина не выживет:
— Тогда проконсультируй меня, что делать, как, когда. Выдай нужные лекарства. А я заберу ее к себе и буду присматривать.
Коста развел руками:
— Без проблем! Хоть сейчас!
Так Анжина поселилась в холостяцких покоях Кирилла — трех небольших комнатах, в правом самом дальнем крыле замка.
Постель у него была одна, и он отдал ее больной. Сам же спал у окна, на неуютном диванчике. Были в этом неудобстве огромные плюсы: во-первых, свет от светильника над диваном не беспокоил женщину, во-вторых, с дивана было хорошо ее видно, в-третьих, неудобство не позволяло сладко спать, но позволяло чутко реагировать на любой вздох больной.
И потянулись дни и ночи, долгие, похожие то ли на сон, то ли на бред.
Анжина оказалась очень беспокойной и тяжелой больной. Она то порывалась куда-то идти, то звала Ричарда, то бредила и металась от высокой температуры поднимающейся спонтанно то на час, а то на полдня. Кирилл заподозрил лихорадку. В свое время, еще до службы королям Д`Анжу, он был свидетелем приступов изматывающей лихорадки у своего друга, который подцепил ее попав раненным в болото на Ханкесе. И было тоже самое: мокрые простыни, жар, который трудно сбить и бессвязное бормотание, а потом резко все проходило и наступала слабость и апатия. С Анжиной было тоже самое.
Но если здраво рассуждать: откуда клон мог получить эту заразу, тем более клон, не покидавший территорию королевского дворца?
Кирилл решил проконсультироваться с Костой, но опять получил словесную плюху еще более жесткую, чем предыдущую. Ему откровенно давали понять, что он пария и предатель и никому нет дела ни до него, не до его подопечной.
— Твоя идея с ней нянчиться — вот и нянчись!
Пришлось на свой страх и риск разрешать проблему самостоятельно. Шерби решил ехать в город в аптеку и купить что-нибудь от лихорадки и температуры, но доехал лишь до ворот. Там его грубо завернули обратно, заявив, что без личного указания короля или графа Войстер его не выпустят. Кирилл смолчал. Пошел искать Криса, и ходил за ним неделю, выслушивая скарабезности, нудные, противные ремарки, чтобы в итоге получить снисходительное разрешение на один выезд в город, и то, в сопровождении охраны, которая вела себя так, словно Кирилл решил сбежать от правосудия или передать Паулу как минимум корону всей империи Ланкранц.
Войстер чувствовал себя королем, потому что последнего, по сути, и не было. Нет, Ричард был — визуально, но ни с кем не разговаривал, самоустранился от дел и бродил как приведение по парку и дворцу, часами сидел в библиотеке и кабинете Анжины, потом напивался и либо разносил интерьер, либо засыпал на месте, чтобы проснувшись опять с каменным, осунувшимся серым лицом, сгорбившись как старик бродить по замку, запинаясь о предметы и охранников, смотреть не видя, слушать не слыша. Жить — не живя.
Кирилл так и не знал, звонил ли он детям и деду, поставил ли в известность о смерти Анжины ее братьев. Он вообще ничего не знал и не мог узнать — его чурались, его избегали. На него смотрели как на насекомое, самую презренную особь о двух ногах. Охрана, вчерашние партнеры в вист, хорошие друзья, подчиненные, слуги и служанки, даже повара. Кирилла сняли не только с должности, но и с довольства, и теперь в огромном дворце ему не было места, на кухне, где всего было вдоволь и готовились изысканные блюда на множество персон, не находилось лишней порции. Овсянка и фрукты — все, что он мог получить, Анжине же не давали и этого. Ситуация дошла до абсурда, до гротескного юмора, который бы потешил его, если б не задевал и больную, ту, что была еще более беспомощна, чем он. Женщине нужно было не только лекарство, уход, но и хорошее питание, прогулки на свежем воздухе, потом, когда встанет. Но Кирилл бегал по замкнутому кругу, пытаясь объяснить это, достучаться до ума, до сердца вчерашних друзей и знакомых, но натыкался на непонимание, открытое презрение, холод и ненависть. Ни помощи, ни поддержки, ни простейшей вежливости — вакуум.
Шерби угнетало положение отверженного, непонимание происходящего. Он сначала удивлялся произошедшим в, казалось знакомых ему людях, переменам, потом начал злиться.
Он смотрел на Анжину, что, то приходила в себя, то вновь металась в бреду и, чувствуя собственное бессилие начал сходить с ума от разрывающих его противоречий. Ему все чаще казалось, что перед ним не клон, а именно Анжина, брошенная, выкинутая за борт как ненужная вещь, которая как бы ее не называли, была живой, чувствующей. И вина ее уже не казалась такой уж виной, потому что Анжина была слаба, и, по сути, теперь была не меньше потерпевшей, чем ее жертвы. А еще она сильно нуждалась в помощи, в которой ей отказывали без сожаления, жестоко и безапелляционно. И именно это выводило Кирилла из себя. Бесчеловечность в которой обвиняли ее, стала нормой для других, но их за то не винили, а наоборот поддерживали.
Ричард замкнутый в своем горе и ничего кроме него не видящий, казался омерзительным, а его чувства, любовь — фальшивыми. Крис, сволочью подстать Паулу, Пит…
Пит один пытался, что-то сделать. Он крутился, завалив себя работой, как когда-то заваливал себя ею Ричард. И Кирилл мог бы попытаться достучаться хоть до него, но его невозможно было застать, найти.
Жутко было смотреть на то, во что превратился дворец и его обитатели. Склеп и его призраки — иного определения Кирилл найти не мог. И в беспросветной тьме ежедневных `курьезов', о которых еще вчера он не мог и помыслить, представить, он все сильней прикипал к своей подопечной, и больше не сомневался в правильности своего поступка. Он терпеливо выхаживал ее уже не думая, что будет дальше, когда она придет в себя, окрепнет. Это было неактуально, потому что главным для него стало — поднять ее любой ценой, любыми средствами. И отдать долг той, которую любил, которая, он был уверен, поступила бы точно так же, окажись он на месте клона или на своем — изгоя.
И потом, вдвоем легче, а одиночество было для него невыносимо. Он бы сошел от него с ума, превратился в немое подобие человека, как Ричард.
Кирилл больше не думал о галокене, как о бездушном клоне, не хотел вспоминать прошлые обиды и простил, забыв их разом. Она стала для него Анжиной, впервые его, впервые нуждающейся в нем одном настолько сильно. И пусть потом он опять получит удар в душу — ему было все равно. Он смотрел в ее лицо и видел ту Анжину, которую знал всегда, и верил, что сможет ее возродить, и боялся потерять сильней, чем умереть сам. Последняя надежда, соломинка для утопающего — вот кем стала для него кукла. И он ухаживал за ней как мог, не щадя себя, и постоянно разговаривал то ли с ней, то ли с умершей Анжиной…
Шли дни, стекаясь в месяцы, но ничего не менялось.
В тот день произошло два события: умер Ферроу и Анжина, открыв глаза, не задала свой обычный вопрос: ты кто? И не ушла обратно в бездну бреда и липкие лапы лихорадки.
Глава 14
Анжина вспомнила все, но память странным образом перемешав картинки прошлого, перемешала и директории логики, умозаключений, которые больше не работали, не давали ни одного внятного ответа на вопросы. Она больше ничего не понимала, не могла сложить и увязать меж собой фрагменты прошедших событий. Ричард, тот, что закрывал ее при штурме Бель-Теля, искал по всей галактике, заботливый и любящий муж и отец, от которого Анжина не слышала грубого слова и тот Ричард, что больше был похож на взбесившееся животное, бездушное, жесткое, не слушающее, не слышащее. Тот Кирилл, у которого был взгляд волка, усталый, злой и непримиримый и этот Кирилл, с нормальным, для него взглядом — внимательным и добрым.
— Почему ты, а не Ричард рядом?
Вот ведь вопрос? — Кирилл потер затылок, не зная, что ответить.
— Он отказался от меня? — как страшно это спрашивать, еще страшнее получить положительный ответ, но иного вывода из того, что случилось, она не может сделать.
— Да, — тихо ответил Кирилл.
— А почему… Впрочем… Ты почему не отказался? Почему рядом?
— Не смог. Не спрашивай — почему? Долго объяснять. К тому же это неважно. Сейчас. Лучше скажи, как себя чувствуешь?
Анжина долго молчала, глядя в глаза Кирилла с тоской и непониманием.
— Как жена, избитая любимым мужем. В голове сумбур, а в душе слякоть, — сказала с трудом и отвернулась. Ее душили слезы.
— Не нужно думать о плохом. Ты пришла в себя, разговариваешь, меня узнала… Хорошо… Сок будешь?
Анжина села, но буквально на пару секунд. Покачнулась и вернулась на подушки — тело ослабло и не слушалось:
— Сколько я лежу? — озадачилась.
— Больше двух месяцев.
— И за все это время Ричард ни разу не пришел? — спросила осторожно.
Кирилл встал, чтоб уйти от ответа и принести сок. Странный интерес клона к королю его беспокоил. Он помог ей сесть, подал стакан.
— Ты не ответил на вопрос.
— Ты задаешь странные вопросы. Лучше пей.
— Ответь Кирилл, пожалуйста.
— Хорошо, — кивнул нехотя. — Его здесь не было и быть не могло.
— Почему? Ему все равно… Или он не приходил сюда, но приходил когда я была у Косты?
— У Косты ты пролежала пять дней. И ему точно было на тебя равно.
Анжина потерла лоб, пытаясь понять, что к чему: