Из-за чего все это нагромождение жутких, неподдающихся объяснению поступков?! Из-за того, что она, спасая детей и мужа, убила?!…
Дети. Как они там, что с ними? Никакой информации.
Путь ее лишили всего, пусть держат под прицелом — она готова принять это, возможно понять, и простить, если б Ричард объяснил, хотя бы поставил перед фактом: это тебе за то и это. Но она решительно не понимала, почему ее лишают общения с детьми, почему третируют Кирилла? В чем он виноват? А в чем виноваты дети?
У нее возникло чувство, что она умерла и попала в извращенный мир, в котором все перевернуто с ног на голову.
А может, она и не жила?…
— Анжина?! — позвал Кирилл, проходя в комнату загруженный пакетами. Скинул их на диван в гостиной и пошел искать женщину. — Анжина?
— Я здесь.
Она сидела в спальне у окна и мирно наблюдала борьбу стихий в парке. Лицо безмятежное, а вот глаза… черные. Миг, взгляд в скользь, и Кирилл словно ожгло, в жар кинуло, а потом мурашки по спине: черные глаза!
`Ерунда', - тряхнул головой, сглотнул ком в горле, и потопал к пакетам, не понимая зачем. Ах, да, книги. Принес Анжине и подал, заглядывая в глаза — карие! Фу, ты! Померещилось.
Мужчина сел, смущенно потер затылок: дожил до дальтонизма и миражей.
Анжина полистала книги и отложила:
— Не понравились?
— Нет, что ты. Огромное спасибо. А Блейниса не было?
Кирилл опустил голову, пряча взгляд, и увидел маленькое красное пятнышко на носке Анжины.
— Что это? — схватил за лодыжку и подтянул к себе.
— Поранилась, — побледнела.
Кирилл сорвал носок уже подозревая худшее и убедился, приподняв пластырь — стрелянная рана. Бластер. Он только у охраны.
— Кто? — уставился на Анжину. — Почему ты вышла из комнат?!
Она виновато посмотрела на него, морщась, отвернулась:
— Я не поверила тебе… прости.
Кирилл потерянно кивнул, отпустил ее лодыжку. Он понимал Анжину, но не понимал того, кто в нее стрелял.
— Ты напала?
— Нет, — удивилась. — Зачем мне нападать, на кого?
От скверности характера, — хотел напомнить ее прошлые поступки, но в чистых глазах женщины не было хитрости и лжи — она искренне не понимала, зачем нападать на человека. Кирилл почувствовал злость на того кретина, что забавы ради стреляет в безоружную женщину, на Ричарда, что, утонув в своем горе, топит весь дворец вместе с его обитателями, и встал:
— Разбери, пожалуйста пакеты… Ходить можешь?
— Да.
— Хорошо. Я скоро вернусь. И не выходи больше, не экспериментируй, пожалуйста.
Кирилл вышел из комнаты, прикрыл дверь и, сжав кулаки, направился к королю, с негасимым желанием наорать на королевскую особу и если надо, то съездить по венценосной физиономии, чтоб высокородная особь пришла в себя. По дороге он увидел Меркера, стоящего на посту, у лифта. Больше никого из охраны видно не было, значит, и стрелять больше некому было.
— Привет, — бросил он, останавливаясь.
Тот сделал вид, что глух и слеп.
Ладно.
— Ты стрелял?
Парень посмотрел в глаза опального капитана и тому не понадобился ответ. Он кивнул с усмешкой и резко ударил Меркера под дых, перехватил руки и прижал к стене. Вытащил бластер, разрядил и кинул в проем лестничных маршей.
— В следующий раз, если тебя забавляет стрельба по движущимся целям, постреляй в свою мать, сестру, а еще лучше в жену и дочь. Порадуй их и себя.
— У меня приказ! — прохрипел Меркес, пытаясь вывернуться из хватки Шерби.
— А кроме приказов в твоей голове еще что-нибудь есть? — отпустил парня. Тот потер шею, зло щурясь на мужчину:
— Приказ…
— Не все приказы можно исполнять, для этого у человека свой ум есть. Я тебе прикажу в лестничный проем прыгнуть, прыгнешь?
— Приказ!…
— Да плевать мне на приказы!… - рявкнул в лицо. — Только сволочь может отдать приказ стрелять в безоружного, не угрожающего никому человека, и только такая же сволочь выполнить. Понял?
Парень потоптался, пытаясь придать своему лицу и осанке гордый, уверенный вид.
— Ну, ну, — усмехнулся Кирилл и пошел дальше, кинув на ходу. — В следующий раз я тебе обе ноги отстрелю.
Кирилл шел по коридору и думал о странной, неподвластной осознанию сущности человеческой породы. Те события свидетелем, участником которых он стал, изменили всех кого он знал, перевернули привычные понятные и, казалось бы, непреложные истины в голове каждого. Данная метаморфоза, была для него не столько не закономерной, сколько неожиданной. Всю свою сознательную жизнь он считал, что не обстоятельства властны над человеком, а человек над обстоятельствами. И если происходит что-то непредвиденное, тем паче, неприятное, это лишь незамеченные человеком по легкомыслию или близорукости звенья цепи, указывающие ему на просчеты в прошлом, что могут повлечь глобальные промахи в будущем. Но не в коем случае они не давят, не убивают в человеке человека, а всего лишь закаляют, ограняют как ювелир бесформенный камень в алмаз — личность, убирая лишнее, придавая четкость имеющимся граням-качествам.
Жизнь баловала Кирилла не больше других. Она щедро одаривала его неприятностями и сложными ситуациями, но не сломала, а именно закалила, и он был благодарен ей за то. Он давно, еще во времена службы в галактическом десанте, пришел к выводу, что все что происходит — итог твоих мыслей и поступков, и чем сильнее давят обстоятельства, тем сильнее ты должен быть. Один из хефесов когда-то сказал ему: все, что нас не убивает — делает сильнее. И Кирилл взял это за аксиому, а сейчас впервые подумал, что это скорее теорема, требующая доказательств. Очень серьезных — если судить по переменам во дворце.
Он перехватил проходящего мимо Венрти, старого товарища: интересно он будет с ним разговаривать или бубнить как Меркес — приказ, приказ?
— Привет.
— Привет, — бросил тот, стараясь не смотреть в глаза Шерби. Но хоть остановился, поздоровался, и то ладно.
— Где король не подскажешь?
Мужчина с минуту оглядывал интерьер, покосился на бывшего капитана и хмыкнул:
— В видеозале. Пьян, но не останавливается.
Кирилл кивнул, заскучав: не вовремя он с ним встретиться решил.
— А тебе зачем? — полюбопытствовал Вентри.
— Поговорить хотел.
— А-а-а! — покачался на носках. — Удачи, — усмехнулся, и пошел дальше.
— Угу, — посмотрел ему в спину Шерби. Постоял, и двинулся в видеозал — не останавливаться же на полпути? Жаль, что не успел спросить у Вентри: один король вина дегустирует или со своей тенью — графом Феррийским? А впрочем, не все ли равно?
Постучался и, не дождавшись приглашения, шагнул в зал.
Правильно, что не дожидался, и не дождался бы — король системы Мидон сидел на диване и тупо смотрел в стенной экран, по которому беззвучно двигались костюмированные персонажи какого-то древнего фильма. Вид у Ричарда был красноречивым: осунувшееся лицо, щетина, мутный взгляд, мятая несвежая рубашка и брюки в комплект. Пил он в одиночестве и себя не щадя — на журнальном столике у его ног, стояла батарея разнокалиберных бутылок самого широкого ассортимента их содержимого. Пустые валялись у дивана.
Ричард как сидел, покручивая бокал с фиолетовой жидкостью на дне и глядя осоловевшими глазами в экран, так и продолжал сидеть, не заметив, что его тесное общение с видео и вином кто-то нарушил. Кириллу на минуту стало жать этого некогда волевого, сильного человека, но вскоре он почувствовал раздражение и решительно прошел к столу, уселся напротив короля, надеясь, что тот заметит его. Ничуть не бывало — Ричард даже не моргнул. Кириллу даже показалось, что он спит с открытыми глазами — нулевая реакция.
Шерби поморщился, разглядывая короля — он напоминал ему развалину некогда величественной крепости. Неприятно смотреть на останки былого могущества, авторитета, противно видеть, как ломаются люди. И нашлось бы сочувствие и сожаление, но совокупность всех последних поступков Ричарда, лишила Кирилла и жалости и понимания.
— Мне нужно поговорить с вами… Ваше Величество.
Ни шороха мысли в глазах, ни трепета ресниц. Минута, другая — пять. Кирилл вздохнул, потеряв терпение, и уже не надеясь на ответ, раздраженно спросил:
— Вы меня слышите?!
Ноль на всех фронтах чувств.
Кирилл понял, что сейчас взорвется. Встал, загораживая своей широкой спиной экран и раздвинув бутылки, навис над Ричардом:
— Вам еще налить, Ваше Величие? А какое вино предпочитаете? Айзенкурское раннее? Шаберне? О! — повернул бутылку с яркой этикеткой, выставляя на обозрение короля. — Люберне столетней выдержки! Налить?!
Ричард смотрел на мужчину, а казалось, что смотрит сквозь него. И не слова, ни жеста. Кирилл разозлился, взгляд стал колючим, холодным. Он с трудом поборол в себе желание запустить этой бутылкой в короля или в стену, разбить экран и хоть так вывести Ланкранц из дурманной спячки. Однако Ричард находился в прострации и вряд ли заметил бы полет бутылки, он бы, наверное, и стадо мамонтов, прошедших мимо него не заметил, тем более не удивился. Ну, гуляют животные и пусть себе гуляют.
Шерби с удовольствием бы ушел, чтобы не видеть безучастную и отупевшую физиономию некогда славного короля Ричарда, потухший, мертвый взгляд когда-то ярких, живых синих глаз, но он не мог себе позволить подобной роскоши. Второй аудиенции король ему может не дать. Или его дружок Крис Войстер.
Мужчина бухнул бутылку на стол, выключил экран, и бесцеремонно сдвинув вина, сел на край стола, лицом к королю. Ему уже неважно было, услышит ли его Ричард, ему было важно высказаться, выплеснуть все, что накопилось.
— Вы думаете, убиваете себя? Вы убиваете Анжину. Второй раз. Смотрит она с небес, как ее любимый опускается все ниже, как отец ее детей превращается в тупое животное и… `радуется'. Да-а, а что ей остается? Легче тебе так, да? Напился и забылся. А главное просто — ни забот, ни хлопот. И повод есть — любимая умерла. Как же не залить горе-то?
Ричард тяжело посмотрел на него, и стало ясно — еще слово и Кирилл со свистом вылетает вон либо вместе с дверью, либо вместе с окном — не суть. Но слишком многое накипело в душе Шерби, чтобы внять, смолчать, ретироваться.
— Тебе плохо? — качнулся к королю, с презрением заглядывая ему в глаза. — А детям? Они потеряли мать, а теперь теряют отца. А нам, тем, кто тебя окружает? Кому из нас хорошо, кто из нас не любил королеву? Только она любила тебя, но не это слабое подобие человека, а того Ричарда, что не терял человеческого лица в любых обстоятельствах, что был опорой системе и семье. Но сейчас его нет. Сидит пьяное тупое нечто и стенает, а в это время его друг, граф, творит беззакония, изображает из себя короля… Анжина считал тебя сильным, а ты слабый.
Ричард смотрел на Кирилла, и в его глазах появилось подобие мысли, слабое, но отражение эмоций.
— Я много раз видел, как ломаются люди, как сдаются на волю обстоятельств, но не думал, что увижу, как сломаешься ты. Ведь тебя она любила, тобой жила… А сейчас я смотрю и думаю — ради кого? Ты не себя позоришь — ее. То-то Паул наверное рад. Продолжай, осчастливь его. Пусть он ходит по земле, пакостит дальше, и радуется, что добился своего — раздавил тебя. Придет время, он доберется и до наследников. Но это неважно, правда?
— Что ты хочешь? — спросил Ричард глухо.
— Я хочу, чтобы ты взял себя в руки, не ради себя, ради Анжины. Мы все должны сохранить ее мир таким, каким он был при ней, сохранить в память о ней. Неужели она не достойна хоть этой малости? И ты должен вернуть себе себя. Ради нее. Потому что ты был частью ее души, и если не сохранишь себя, не сохранишь и ее, не сохранишь Энту, не воспитаешь детей, чтоб они помнили и знали свою мать, такой как она, была, ты убьешь Анжину второй раз. Получится что ее жизнь, как и смерть бесцельны, бесполезны, а это не так. Возможно, я путано выражаюсь, но я не оратор.
Кирилл вздохнул, почувствовав усталость. Раздражение и злость ушли, осталась лишь печаль:
— Нам всем сейчас несладко, но ты хозяин во дворце, ты король. Ты б очнулся да посмотрел вокруг. Паула ловить не надо — он здесь и властвует вместе с твоим дружком.
— О чем ты?
— Сегодня чуть не убили Анжину…
— Клон.
— Пусть клон. Она ничего не сделала, ни напала, не оскорбила, она просто вышла из комнаты в коридор и охранник прострелил ей ногу. Скажешь — поделом? Нормально? Жаль, что не убили? И я скажу — пей дальше и забудь все, что я сказал, потому что не с кем было говорить, не кого из вина вытаскивать, ты уже не человек.
— Как ты за нее…нравится?
— Да, — прищурился мужчина. — Очень. Смотреть, как ее бьет лихорадка, как она болеет и никак не может прийти в себя после общения с тобой, таким сильным, таким смелым… ринувшимся в бой с женщиной, которая и мизинцем против не пошевельнула.
— Нужно было пристрелить…
— Да. Это было бы честно. Но избить ее до полусмерти, превратить в инвалида и кинуть на произвол — подло. Коста отказался от нее, а ты… ты же не пожалел ее, бил без скидок на пол и комплекцию. Она больна и слаба, она уже не та едкая и редкая стерва, ничего от нее той не осталось. А ее все равно давят и травят. С довольства сняли. Куска хлеба жалко да? Сидит в замкнутом пространстве стен и чахнет, а только выйдет — в нее палят как по мишени в тире. У нее температура по ночам зашкаливает, простыни хоть выжимай, а у меня нет лекарств, Коста не дает. В город съездить — Крис не пускает. Скажи, это нормально? Правильно, по-твоему?
Вместо ответа Ричард тихо спросил:
— Тебе легче с ней? — в его было голосе понимание, а не злость или желчь и Кирилл отвел взгляд, почувствовал вину: пусть он изгой, но у него есть клон Анжины, и потому он еще жив, не утонул как Ричард в вине, не сошел с ума от горя, не снес себе голову выстрелом в висок.
— Да. У меня больше никого не осталось.
— Не боишься, что она использует тебя? Снова. Выходишь, а она тебя подставит… уже подставила, хоть невольно.
— Я не думаю, что будет потом. Оно слишком далеко.
Ричард кивнул, прекрасно понимая Кирилла. Им всем как-то нужно было держаться на плаву, а значит жить во имя чего-то. Пит выбрал работу и месть, Крис гегемонию цинизма на вверенной ему территории, Ричард — память и боль, вино, которое не спасало и не убивало.
— Уйди, — попросил тихо.
Шерби смутился, потер затылок, чувствуя, что не только разбудил короля, но и усилил его муки. Он встал и вышел, пошел к себе в самом отвратительном настроении, чувствуя себя почти предателем и памяти Анжины и долгу и той любви, что все еще жила в нем, и не погасла, обретя продолжение и надежду в лице клона. Куклы, которая перестала быть в его понимании бездушной машиной. Она ли, он ли сам был виной тому, что не воспринимал куклу — куклой, а видел лишь Анжину? Живую, живущую, продляющую своим дыханием, взглядом, улыбкой, словом, его жизнь.
Наверное, он сошел с ума, но на фоне всеобщего умопомешательства его патология выглядела самой удачной, и противиться он ей не собирался. И что бы не было потом, сейчас он отдавал дань прошлому, любимой женщине, что продолжилась не в детях, которых он никогда не увидит, а в протеже Паула. И эту Анжину он не отдаст на поругание, спасет и защитит любой ценой. Любой…
Ричард долго сидел, рассматривая свое лицо в зеркальном отражении стола и, вдруг скинул бутылки на пол одним жестом, встал и, впечатав пятерню в кнопку видеофона, принялся ждать соединения.
— Рич? — удивился Крис.
— Король Мидона и Аштара. Приходи ко мне мой ретивый друг. Я тебе пару баллад о чести и справедливости спою.
— Не понял, — оторопел Войстер.
— А ты приди, я разжую… Сейчас же! — рявкнул, впечатав кулак в табло видеофона. Он пискнул и погас, расколовшись.
Буквально через пару минут, осторожно поглядывая вокруг, в залу вошел Крис.
— Привет. Рад, что ты, наконец, разговаривать начал.
— Еще как, — заверил его король. — А скажите граф вы кто?