— Зря серчаешь. По чести все. Сейчас пир готовят, свадьба будет. Дары мирянам отправлю в благодарность за суженную.
У Кирилла зрачки расширились — понял, что тот задумал. Рванул с рыком, да железо только натянул, кожу сорвал на руках и ногах.
— Твааарь!!!
Богутар с сожалением головой покачал:
— Зря яришься побратим…
— Я тебя на части порежу, запомни! Всех вырежу!!
— А смысл? Халена дар мой приняла. Сама меня одарила, — выставил монетку у кинжала. — На том сговорились прилюдно.
— О чем, идиот?!!
— О том, что согласна быть моей. Я мешкать и не стал, верно, и ты бы не мешкал. Только мне свезло, а тебе нет.
— Слушай меня сюда, тупой ублюдок!…
— Я законный сын, — парировал тот спокойно, но скулы от оскорбления побелели.
— Ни хрена! Ты сын козла и косиножки! Все что ты говоришь — ложь! Халена не рабыня тебе и не девка, чтобы ты ей как хотел крутил! Я тебе не только тело, я тебе душу выжгу, ублюдок! И не только я! Спроси кого хочешь, что прошлым годом с росками случилось?!
— На гнев Богов намекаешь? А ежели сегодня же понесет от меня Богиня? Оставишь ее с дитем одну?
Кирилл задохнулся от ярости.
— Она замужем, сволочь!! Только посмей ее тронуть!!
— Ты криком не бери, я с тобой миром говорю, — поморщился. — Эльфар глуп был, не смекнул, а после ушла Халена. От меня не уйдет — дитем окручу, куда денется. А и ты в ум возьми — я обид не чиню, честь по чести творю. Обет даю — будет бережена, холена, лелеяна. В сечу не вступит, у оконца сидеть станет, лалами играться, на пуховых перинах греться, заморские сладости вкушать. Не надобны свары мне. По сердцу мне посестра твоя пришлась и за то что не отказала — дань высокую плачу не меряясь.
— Я понял, — закивал Шерби. — Ты ненормальный.
— Как это?
— С головой проблемы!!! Мать башкой в кирпич родила!!!
Богутар насилу стерпел оскорбление. Побелел скулами, встал:
— Чую не идет сегодня у нас разговор. Быть по-твоему, позже речи поведем. Отдыхай гость залетный да за здравие жениха и невесты вино пей да пищу вкушай…
Кирилл с силой пнул кувшин и корзину — на пол все полетело.
Кнеж глянул на него тяжело, словно запоминал и вышел.
— Не смей ее трогать!!! — полетело в спину.
Дверь схлопала и Кирилл взвыл в потолок. Голову огладил, успокоиться пытаясь, а в душе ад царит. Оттер лицо, зубами скрипнул, соображая лихорадочно, что делать. Поднялся цепями звеня, крепление в стене начал изучать — крепко крюк вбит. Сволочи!!… Ничего! Черепок от разбитого кувшина подобрал, крошить раствор у крепления стал, царапать, стирать, крюк расшатывать.
Кнеж полон гнева в покои влетел и в спальню ввалился. Только там и успокоился — добро все приготовили, шелком и атласом устлали, всю заморскую ткань из сундуков повытащив. Хмель по углам и снопы как положено, все угадали — добре.
Внизу уже столы перед теремом накрывали, плясовые играли.
Богутар женщину с постели поднял, в уготованную молодым спальню отнес, уложил и по лицу огладил — хороша, спасу нет. Куртку с нее снял, а вот с обувкой худо — не дается. Долго промаялся, соображая в чем заковыка, но справился, наконец.
Брюки тоже не сразу поддались — заковыристо стянуты. Но стянул и замер — в жар кинуло — до чего ж ладная! "Стынь вытачивала" — вспомнил побасенку, еще Эльфаром со смешком молвленную. И сомнений нет — лоно кружевами укрыто, точь в точь Стынью на железу зимой вязанные. Тонюсенько и задеть страшно. Огладил выпуклый рисунок трусиков, любуясь и дивясь, потянул вниз — пошло, а под ним гладенько, так губами коснуться и тянет. Его и страх и желание брало. Снял вязь Стыни, майку стянул, прижимая к себе безвольное тело и, зажмурился — кожа-то гладь. А грудь-то!
Застонал, счастью своему не веря. Уложил суженную под одеяло и сам разделся, лег рядом, а коснуться боится. Не сдержится ведь. И не выдержал, к себе притянул, голову на плечо положил. Обнял и лежит — сердце колотится от желания и волнения то ли в макушке, то ли в пятках.
Немного и народ ввалился, песельницы с улыбками постель и молодых лепестками осыпали, дивный запах разнотравья даря. Староста городской с поклоном кубок вина горячего молодому поднес. Богутар выпил и перевернул чашей вниз, как положено.
Желать начали, дары с поклонами к постели подносить, складывать. Начальник стражи, староста, да стольник с советником у изголовья постели встали, следили зорко за входящими.
Конца края им не было, цветами полевыми только полспальни завалили. А у Богутара одно на уме — ушли бы быстрее. Зубы от желания сводит, голова кругом от запаха волос Халены, от кожи ее нежной под пальцами, от дыхания в его нагую грудь, от жара, что от его ли, ее груди идет. И как подумать — Богиня нагая с ним, его суженная — ум за разум от счастья заходит.
"Все для тебя сделаю, на руках носить стану", — шептал ей мысленно и прижимался нет-нет ко лбу губами жаркими, сухими от снедающего желания.
— Ну, все, все! — вытолкал последних данников Кудеяр, двери закрыл и стражу приставил. Во дворе пир вовсю шел, а в спальне тихо стало, только слышно, как ровно дышит чудо в его объятьях. Стемнело уже, Селена в окошко заглянула полным ликом, а Богутар все в дыхание богини вслушивается, жар сердца унимая, млеет от запаха волос. Перевернул ее на спину нежно, лицо ладонями еле касаясь огладил:
— Жена ты мне теперь, — прошептал вглядываясь и казался лик ее ему прекрасным настолько, что не может быть ни у одной смертной. Одеяло вниз убрал все тело оголяя — облило его лунным светом и словно изнутри кожа засветилась. Может, чудилось ему, может вправду, только сердце замерло от дивной картины и трепет обуял, благоговение и нежность до глубины души.
— Лапушка нежная, дышать на тебя никому не дам, — навис над ней, чуть касаясь, волосы с чела убирая, а те пух и шелк — золото и пепел серебряный. Губы лалы, брови в разлет — не наглядеться. И вдуматься — его!
Пальцами от щеки вниз повел, по шее лебединой, глядя как рудица пульсирует, холмика груди коснулся и ладонью накрыл, заставляя поверить, что его она. Истинно — ни с одной смертной Богине не сравниться. Кто баить вздумает — девка она простая — не един не поверит. И в том хоть Стыни вязь как бережа пресветлому лону ее, ему пред всеми порука. И дивный стан и запах этот от волос неслыханный, пьянящий.
И птица рядом с ней не пролетит — не даст.
И отец родной косо не глянет — убьет за то.
И самый высокий, слово ей поперек не молвит — последним оно будет.
Живота ласково пальцами коснулся и не сдержался, поцеловал, припал губами к нежной коже, и застонал — так хорошо, что кругом голова. Уж девок сколько было, но трепета такого и сладости и в первый раз не ведал, а тут!… Щекой потерся о живот, губами чуть касаясь вниз устремился, даже пальчики на ногах расцеловал и подивился, восхитился — а ноготки — то блестят, мерцают в полумраке! Точеные ножки — любоваться на них и любоваться.
Его Богиня! Его жена!
— На руках носить стану, лапушка. Детей народишь, богов.
Его сыны — Богами будут почитаться, — вдуматься и ум за разум от восторга и гордости заходит. Век за веком род Полешей славен был, а теперь и вовсе прославится и не будет равных ему.
В губы поцеловал соколицу, а губы мед, томно от их вкуса в груди, дрожь берет, до того дивно. Так бы целовал и целовал.
Анжине снился Ричард, они обнимались и целовались и, она задыхалась от счастья: "любимый", — пело сердце…
Утром пришли, как положено, молодых проведать.
Богутар спал, обняв жену со спины и голову ее себе на руку положив. Сладко спал, чудо, как хорошо было. Шорох услышал и глаза открыл, насторожившись — Наймар поклонился, впуская повитуху и знахарку с дарами. Аона поклон положила, браслеты витые на запястья молодой вздела:
— Чтобы затяжелела кнеженка в ночь эту и сына тебе принесла, пресветлый кнеж, — зашептала с улыбкой. — Сынов тебе крепких, а и дочь в мать, ладную.
Богутар улыбнулся, уткнувшись носом в макушку Халены: славно-то как!
Знахарка в поклоне согнувшись, кольцо преподнесла, на пальчик спящей кнеженки надела:
— На мир да лад, долгие лета вам вместе нам на радость.
— Далеко не уходи, — предупредил ее мужчина.
— Тута я, тута, муж славный, — заверила с поклонами и пятиться.
Кормилица Богутара с поклоном перед спящей кнеженкой ленту бисером шитую положила — знак замужней женщины, а ему ленту мужа подали — теперь не с одной бусиной ходить будет, не один он.
В спальню слуги и гости заглядывали — все ли ладно. Наймар двери открыл — любуйтесь — все, как положено — спят молодые вместе, веселы — сладились. Полюбовно все.
Только вышли и, дверь прикрыл Наймар, Богутар женщину в плечо поцеловал, припал губами к нежной коже, вздыхая от счастья: Богиня моя!
Анжина улыбнулась, уверенная, что это Ричард. Повернулась к нему и глаза распахнула, не понимая, что это — сон, явь? На нее смотрел и улыбался кнеж полешанский. Взгляд томный, так и лучится. А торс голый, рубец виден на груди гладкой да литой, волосы по плечам широким рассыпаны. Постель!
Анжина села, как подкинуло, в голове зашумело от догадки, сердце как птица в клетке забилось.
Богутар ласково коснулся ее спины, припал губами к шраму на лопатке и… получил по губам. Откинуло его, кровь брызнула на полотно.
"Ну, вот и руда брачная", — улыбнулся. Не объяснишь люду, что Богини иные, а тут все как должно.
Анжина с постели соскочила, одежду свою увидев на лавке у окна, одеваться начала дрожа от негодования и стыда: это что же приключилось? Что было? Как она в постели этого мужчины оказалась?
— Куда ж ты, лапушка? — пропел, поднимаясь. Нагой!
— Как я здесь оказалась?! И прикройся! — рявкнула, кинув в него, что под руку попалось. Богутар светился улыбаясь, ничуть наготы не стеснялся:
— Сладились мы, лапушка, оженились. До утра свадьба гуляла. Даров вон нанесли, кивнул на заставленную корзинами, вещами, цветами стену.
Анжину в жар и холод кинуло, кровь в висках застучала:
— Убью! — опалила зеленью глаз. Богутар притих, увидев, как меняются ее глаза, захолонуло в груди:
— А если ты понесла уже? — спросил тихо.
Ей плохо стало. К окну отвернулась — колотит всю. Лицо потерла: бред, какой, бред! По створкам окна дала — распахнулись, воздух прохладный в комнату ринулся, голову остужая:
— Где Кирилл?!
— Побратим твой? — глянул на нее искоса, порты натянул, рубаху.
— Да!! — рыкнула в окно, поворачиваться не желая — лишний раз нагого мужчину видеть. Ладный, черт, ничего не скажешь, хорош и телом и лицом, но сволочь редкая! Как он ее сюда заманил? Где они вообще? В окно оглядела — городище из камня, мостовая широкая, столы на ней убирают, а по всему периметру лепестки накиданы, цветы — видно, пировали, правду Богутар сказал. Только б повод другим был!
— Я мужняя, идиот!
— Правда, твоя, — подошел к ней, но коснуться не посмел. — Муж я теперь тебе и перед людьми и перед Богами.
Анжина зубами скрипнула, кулаком по подоконнику грохнула в сердцах.
Мужчина плеча ее коснулся, сжал легонько:
— Что уж теперь? Ты лапушка не бейся, добрым мужем тебе буду, что не пожелаешь исполню…
И отлетел. Не сдержалась Анжина, ударила с разворота под ребра. Богутара на дары свадебные откинуло, но устоял, чуть цветы примял и только. Головой качнул, на женщину глядя: думал, что поутру нелегко придется, так что не подивила. Но ничего, посерчает и уляжется.
Улыбнулся ей ласково:
— Не ярись, люба ты мне. Горя знать не станешь. Кнеженка ты и жена мне — любого спроси. Что ж теперь колобродить? Слажено, как положено.
— Ты дурак?!
И кулаки сжала, внутреннюю дрожь унимая: ладно, тихо, потом попсихует.
— Кирилл где? — прошипела.
— Гулял всю ночь с родом, за здравие молодых пил, за деток наших. Подустал видно, уснул где-нибудь. Ты не тревожься за него, лапушка, приказ я отдал присмотреть за побратимом твоим — ладно с ним все.
А голос — ну мед! И взгляд…
— Если ты меня тронул…
— Как же молодую не тронуть? Осмеет люд-то.
У Анжины даже живот скрутило от такой вести, осела на лавку, пополам сложившись.
— Меч отдай, — просипела. Сейчас найдет Кирилла, «спасибо» скажет, что жениха ей местного нашел. И пусть дальше гуляет!… Выходит она Ричарду изменила?…
А хотела чтобы они порознь побыли и в себя пришли, надеялась успокоится все, забудется, время раны залечит. Выживет, может тогда снова вместе будут… А какой сейчас вместе-то?
— Что же ты наделал, придурок?
Злость на Богутара брала, но как на ребенка, что не понимал, что натворил. А вдуматься — убить его мало!
— Ты меня опоил? — вспомнила, как в каюту на лодью пришла.
— Да Бог с тобой, лапушка, сама ты от хмеля заснула, — а голос ровен, ласков, но это "лапушка"!…
— Меч!! — просипела, зубами скрипнув.
— Ты не уходить ли собралась? — понял и чуть побледнел. Страх взял, что он без нее останется.
— Именно! Ты эту кашу заварил, тебе расхлебывать. Идиот, одно слово! Убить тебя мало, придурка!
— Куда ж ты пойдешь, мужняя?
— Да не твоя!
— Моя, все городище свидетели. Али позора не маешь? К чему стыд тебе? Ведь колоть станут, никто более не возьмет.
— Здорово!! — вскочила, на него пошла, зеленью глаз сверкая. — Ты спасибо скажи, что придурок конченный, что не понимаешь, что натворил. Да тебе голову снять за содеянное мало! Богиню в жены взял, да?! А я не Богиня, прикинь!! Я женщина, которую ты, урод, уж не знаю какой хитростью, в постель к себе затащил! А это насилие называется!!!
— Какой, голубка? По чести все. Оженились, сладились. Я дев сроду силой не брал. Зря сквернишь и обиду чинишь. Кобылицу ты у меня приняла? Приняла. И в том моей быть согласилась, а еще вот, — выставил монетку у ножен кинжала на груди, — заклад в ответ дала, слово свое скрепила. Сама на лодью взошла. Какой силой? Все кто в спальню приходил — подтвердят — улыбалась ты, сонная, со мной была — полгородища зрело. А и повитуха браслеты лаловы на руки тебе лично ложила, абы в родах легко разрешилась, первенца желала. Сына.
Анжину затошнило от его речей, а он одно хотел — чтобы поняла, нет у нее дороги назад, позор ведь!
— Уйди, — выдохнула, гоня с дороги.
— Не могу, — уперся. И правда не мог. Боги позора не мают? Не знал, худо. Но ему — то как теперь без нее? — Познал я тебя, может тяжелая ты уже. Мое дите — куда его от отца? А сама как? Лихо наматывать, позор маить? К чему, лапушка, ведь по наряду все, чином…
— Уйди!!! — закричала — сил нет его слушать. — Спасибо скажи, что я тебя не убила!
— Люб значит, — улыбнулся, чуть исподлобья на нее глядя. — А и ты мне люба, что тут. Жизнь за тебя отдам, лапушка.
О Боже!! — взвыла Анжина.
— Уйди, говорю, идиот!!
Кулак мимо скулы свистнул — успел Богутар отклониться.
— Понял, — заверил. — Слово молвить дашь? Куда ты сейчас? А и побратима не сыщешь, мало ли где с воинами бавится али отсыпается? Давай за стол с тобой сядем, поутричаем, ладком и миром поговорим. Я слуг крикну — они побратима твоего найдут, приведут.
— Не о чем нам с тобой говорить, — отрезала — устала от него, жуть, но больше ситуация ее из себя вывела и обессилила. Выходило, что нет ей дороги к Ричарду. Перечеркнуто последнее. Была трещина, она ее залечить хотела, а в итоге пропасть образовалась. И из-за чего, кого?! Отсталого человечка, у которого голову от страсти и жажды власти снесло!
Чего только в жизни не было, но такого!
Люба она ему! Тьфу!
— Тебе подружек не хватало?! — рявкнула на него, а в душе смуть такая, впору плакать.
— Одна ты у меня и век верен буду. Зарок на том кладу — на других и не гляну, — кинжал вытащил и по ладони себе полоснул, и серьезен как в святилище.
Анжина чуть не взвыла: зоопарк какой-то!
— Кирилла зови!
— Поутричаешь со мной? — взгляд пытлив, радость в нем. И ведь ничего не понял придурок — "по чести" у него все, и верит, что плохого не сделал. Вот как с ним говорить?! А никак! К черту его!