Тривус завел глаза и стал рассуждать на тему того, что наука пока не дошла до того, чтобы менять естественный ход событий, и что на девятом десятке лет полного выздоровления не бывает. Но при этом многозначительно добавил:
— Если правильно ставить диагнозы и находить в фармакологии точный эквивалент заболеванию, то в этом случае, вероятней всего, с точки зрения передовой науки, можно возбудить жизненные силы и найти пути поправлению на известный срок организма.
Хайлов, человек неглупый, словно бык, упершийся рогами в глухую стену, помотал головой, ибо ничего из этой наукообразной тарабарщины понять был не в состоянии. Но подполковнику даже не приходила в голову мысль, что и сам доктор в тарабарщине, которую он умел из себя извлекать, сам ничего не понимал. До его разума дошли лишь последние слова докторского монолога:
— В таком состоянии, как ваша тетушка, можно пролежать в постели еще лет пятнадцать. Но можно помереть и через неделю. Здесь предсказания антинаучны. Но будем рассчитывать на лучшее, лечение проводится правильно… — итак далее, и тому подобное.
Доктор заспешил, а Хайлов присел на кресло в изголовье, где часом раньше сидела Сусанна. Он немного поговорил со старушкой, уже уставшей от людей, потом поцеловал на прощание ее в щеку и наконец спустился на первый этаж в каморку дворника Тот попивал чаек с клубничным вареньем, явно из хозяйского припаса. Хайлов прогудел:
— Гляди за порядком в оба! Если, ни приведи Господи, тетушке станет худо, тут же пошли за мной. На сундук ты замок новый повесил?
— Так точно, ваше высокоблагородие Михаил Захарович! Это сама тетушка ваша приказала.
— Дай сюда ключ! — Хайлов грозно глянул в глаза Капитона. Тот было замялся, да поняв, что делать нечего, расстегнул ворот рубашки: на груди, рядом с нательным крестиком, висел ключ. Он снял его.
— А где другой?
— Это, извиняйте, сами Анна Ивановна отобрамши. У них…
— Слушай, Капитон, внимательно. Если все сбережешь, получишь от меня десять тысяч. Вот задаток, — Хайлов протянул тысячу рублей.
Капитон торопливо закланялся, хотел поцеловать руку Хайлова, но тот ее отдернул:
— Не сумлевайтесь, ваше высокоблагородие! Да я вам, как отцу родному, служу! Да чтоб мне…
— Будет, не трясись, как сотник в утро стрелецкой казни. Я поехал. Пес на цепи?
— Обязательно! Уж очень на людей бросается, так я его и не отцепляю никогда. Только меня к себе и подпускает. Сейчас фонарь возжгу и провожу вас до саней.
Большие часы в гостиной глухо пробили десять часов.
…Когда Капитон вернулся в дом, сапоги выше колен были в снегу. Дом погрузился в сон.
СТОЛОВОЕ СЕРЕБРО
Поздний рассвет еще не успел заняться, но подполковника Хайлова разбудил слуга:
— От тетушки дворник прибежал. Требует вас, говорит — срочность какая-то…
Возле дверей, нервно теребя трясущимися руками заячьий треух, стоял Капитон. Увидав Хайлова, он всхлипнул:
— Ваше высокоблагородие, осироте-ели мы. Тетушка ваша Анна Ивановна приказали долго жить.
— Как? — выпучил глаза Хайлов. — Отчего?
— В начале восьмого утра прибегла ко мне Чеброва, говорит: «Зашла я к хозяйке, а она, кажется, не дышет». Побежали мы наверх, а она, сердечная, уже умершая. Я зеркало ко рту приставил, а испарений на нем не отпечатлелось. Как мы теперь жить будем? Ааа! — запричитал Капитон.
— Полицию вызвал?
— Как приказывали, ваше высокоблагородие. Все опечатано. Да это еще не все.
Хайлов удивленно поднял брови:
— Как это «не все»? Еще кто-то помер? Капитон с возмущением произнес:
— Чеброва стервой оказалась! Я когда в участок побежал, приказал ей охранять дом. И пуще глаза беречь добро от Беляевых. Они люди хорошие, честные, а проследить даже за честным человеком — это всегда полезно. Возвращаюсь из участка с двумя господами полицейскими, вдруг себе замечаю: из нашей калитки какая-то фигура — шмыг! Мы за ней. Да и куда фигура эта уйдет, если она с тяжеленным мешком, на плечах тащит. Догнали. Господин полицейский, как положено, для начала разговора по морде съездил, чтоб, значит, не бегала. К фонарю подтащили, глянул я, а это…Чеброва. А в мешке полным-полном серебряных ножей, ложек, вилок. Пуда два. Как это сил достало бегать с такой тяжестью?
— Где она?
— Господин частный пристав отвел ее в полицию. Там она под арестом.
— Эй, Тихон, запрягай! — приказал Хайлов своему кучеру.
…Солнце уже подымалось на краю перламутро-чистого неба. В начале третьей декады валил густой снег, но уже второй день стояли тихие денечки с приятным легким морозцем.
В доме Пискуновой была та значительная тишина, которая бывает в присутствии покойника. Хайлов увидал тетушку, лежавшую на своей постели, глубоко ушедшую затылком в мягкую перьевую подушку. На глаза забыли наложить пятаки и теперь они с непередаваемым выражением ужаса глядели в потолок. Из уголков рта, скорбно опущенных сниз, бежала пузыристая пена. Но что поразило Хайлова, так это та жалостливо-плаксивая гримаса, которая застыла на челе усопшей.
Появившийся возле покойной доктор Тривус приподнял одеяло, произвел беглый осмотр и через две минуты протянул Хайлову свидетельство о смерти:
«Такая-то, из мещан, 82 лет от роду скончалась вследствие хронической сердечной недостаточности, остановки сердца…»
Возле усопшей уже суетился человечек приличной наружности в длинном сюртуке из хорошего тонкого сукна. Коленчатым аршином человечек, в котором жандарм узнал гробовых дел мастера, измерял покойную — длину и ширину. Записав что-то в крошечный блокнот с медной крышечкой, гробовщик учтиво поклонился Хайлову и сладким голосом тихо промолвил:
— Ежели изволите, сударь, меня помнить, так как я хоронил вашего батюшку позапрошлым летом, мы держим гробовую торговлю и все необходимое к вашим услугам. Вот моя карточка.
Хайлов прочитал:
«Гробовых дел мастер ШУМИЛОВ Илларион Автономович.
Литейный пр., 50. Обслуживание круглосуточное. Всегда рады!»
— Дело спешное, — продолжил гробовщик, — а у вас скорбь душевная, с чем мы вам сочувствуем с полным пониманием-с! Материалы у нас самые превосходные. Стараемся не выгоды ради, а исключительно по причине сохранения репутации. Хоронить прикажете по первому разряду?
— Ну! — прогудел Хайлов.
— Тогда можем предоставить гроб наилучшего вечного качества с двойной просмолкою и обивкою жестью, чтоб лежать было без сырости. Крыть прикажете венецианским бархатом? Канитель на шнуры и кисти у нас исключительно лондонской работы. Подушки головные и нижние крыты белым атласом. Катафалк обобьем черным дра-де-дамом и шесть канделябров позолоченных к оному. Одежду для швейцара полную заказываете? Затем, печальная колесница о шести лошадях с выдвижною на механике доскою, да усыпание скорбного пути зеленым ельником от родного порога до самого кладбища…
— Братец, сделай по собственному разумению, только теперь дай мне покой.
— Слушаю-с! Исключительно последний вопрос извольте разрешить: как прикажете приготовлять могилу? Рекомендую-с с наложением двоиного свода в склепе, с ящиком прочной смолки и окраскою модного цвета благородного тона…
В этот момент в спальню вошел, точнее сказать, стремительно влетел ладный парень со смуглым, словно вечно загорелым лицом, и густыми, залихватски закрученными усами. Волосы обрамляли красивое лицо густой темной, кучерявещейся шапкой. Весь его облик дышал мужеством, большой физической и нравственной силой.
Вошедший быстро огляделся и направился к Хайлову.
ЗАГАДКА ТРУПНЫХ ПЯТЕН
Это был Николай Жеребцов, всего лишь несколько лет назад почти юнцом начавший служить в сыскном управлении, но уже снискавший себе славу необыкновенно удачливого и ловкого работника. С Хайловым он был знаком накоротке.
Выразив приличное моменту соболезнование, Жеребцов сказал:
— Допросил Чеброву. Что-то крутит она, скрывает. Прикажи, Михаил Захарович, всем выйти из комнаты. Хочу покойную осмотреть. Долго, говоришь, старушка болела?
— Ну, особой болезни не было, так, слабость общая, порой потеря памяти случалась. Вчера была бодрой, я ее навестил вечером, а вот утром…
В это время появился судебный эксперт, большой знаток своего дела Ивановский, чистенький, акуратный и всегда серьезный старичок.
Обнажив тело покойной, внимательно осмотрели его. Дотошный сыщик даже в рот заглянул и задумчиво причмокнул. Потом перевернули Пис-кунову вверх спиной. На задней части шеи, спине, ягодицах контрастно выделялись синюшно-багровые трупные пятна. Профессор надавил на одно, затем на другое. Вначале чуть побледнев, они вскоре вновь обрели свой первоначальный вид.
— Профессор, вас не затруднит измерить температуру тела? — попросил Жеребцов.
— Разумеется, — согласился Ивановский. Он полез в саквояж, достал градусник и провел его в прямую кишку мертвой. (Заметим, что эта методика сохранилась до наших дней.) Затем профессор вновь положил труп на спину и проверил степень трупного окоченения: для сгибания-разгибания конечностей потребовались значительные усилия. Профессор извлек градусник:
— Температура 21 градус, — отметил он. — Если учесть, что мертвое тело остывает приблизительно на градус или чуть больше в час, то смерть наступила где-то около полуночи. Об этом же говорят и другие признаки. Чтобы определенно назвать причины смерти, нам следует оформить постановление на проведение судебной экспертизы…
— Это я беру на себя, — уверил Жеребцов. — Мы доставим труп теперь же в университетский морг. Не задержите, пожалуйста, профессор, с результатами экспертизы.
— Обещаю провести сегодня же!
Жеребцов негромко, так чтобы его не могли слышать за дверями, добавил:
— Пожалуйста, сделайте микроскопическое исследование содержимого под ногтями Пискуновой.
— Хорошо, я себе пометил в памятный блокнот. Могу только утверждать, что свидетельница, которая утверждает, что видела Пискунову живой под утро, вероятней всего ошибается.
Медик уехал.
Хайлов вопросительно посмотрел на сыщика:
— Николай, что ты думаешь о случившемся?
— Мне не хотелось бы ранить твои, Михаил Захарович, родственные чувства, но… — Жеребцов замолчал, обдумывая, как деликатней изложить то, что его теперь волновало. — Мне пришлось видеть немало покойников. Если, скажем, у самоубийц посмертное выражение лица самое ужасное, то у тех, кого насильно лишили жизни, оно, как правило, скорбно-плаксивое.
— Хочешь сказать: как у моей тетушки?
— Совершенно верно. И еще ряд признаков, о которых ты узнаешь позже, говорит, что Пискунова ушла из жизни путем далеко не естественным.
— Но кто злоумышленник? Неужто ничтожество это — Чеброва? — изумился Хайлов.
Жеребцов неопределенно пожал плечами, взглянул на стенные часы. Они показывали половину десятого утра.
— Поехали, вместе допросим Чеброву! — заторопился сыщик.
ПОДАРКИ ПЕРЕД СМЕРТЬЮ
Чеброва, проведя несколько часов в участке, имела самый несчастный вид. Увидав Хайлова, она со слезами в голосе затараторила:
— Это что ж такое получается? Безвинную женщину упрятали за решетку! Такой грех на свою душу вы, Михаил Захарович, взяли! И за что? За все мое доброе. Ой, пить хочу, вся душа иссохлась!
Жеребцов принес большой графин чистой воды. Чеброва долго пила, затем, закатывая глаза к потолку, продолжила свою жалобу:
— Мое положение какое? Не положение — мука мучинская! Покойница догляда постоянно требовала. Ни днем, ни ночью я не моги уснуть. Ведь она, сердечная, была мне как мать родная! С места не сойти. В ночь раз пять к ней заглянешь. То скажет: «Дай горшок!», то порошок лекарственный, то попить, то…
— Сегодня сколько раз заходила к ней? — Жеребцов пронзил взглядом допрашиваемую.
— Четыре! — резко выпалила Чеброва. — И порошок давала, и горшок выносила, и так просто заходила.
— Когда последний раз видела тетушку живой? — спросил Хайлов.
— На часы не глядела, — неопределенно развела руки Чеброва, — но под утро ближе, может в пять.
— А когда увидала, что хозяйка лежит мертвой?
— В половине седьмого утра. Зашла, а как-то тихо. То барыня, Царство ей Небесное, посапывает и похрапывает, а тут — ни-ни! Я — к Капитону. Тот, прости Господи, в одних подштанниках прибежал, ухом к ейному рту прислонился и говорит: «Не дышет!» И побег в участок…
— А ты?
— Я чего? Я ничего. Мне барыня еще намедни говорит: «Дарю тебе вилки-ложки, что в комоде снизу в ящике». Тут вижу, что пора их домой отвезти. Потому как опишут мое добро и концов не сыщу.
— Может, покойная тетушка тебе еще что подарила? — усмехнулся Хайлов. — Припомни, Чеброва!
— Чего не было, того не было! А это пожертвовала. Отдайте мешок, и я пойду домой.
— Не стоит утруждать ножки! — улыбнулся сыщик. — На санях с ветерком доставим, прямо в дом… иной. И поможем отыскать остальные «подарки»!
Хотела Чеброва что-то сказать, да только нервно зубами ляскнула.
…Менее пяти минут понадобилось Жеребцову, чтобы в комнатушке Чебровой найти уворованное. Из подушки он извлек зашитые туда 18 тысяч рублей.
Преступница грохнулась на колени, застонала;
— Виновата, всю ночь крепко спала! Утром только первый раз зашла к матушке нашей… а она… мертвая. А когда Капитон убег из дому, вот я и согрешила… схватила из сундука, что под руку попалось. Ах, бес попутал! Беляевы еще дрыхли. Думала, что никто не догадается. Ах, срам!
Чеброву отправили в тюрьму, а сами отправились обратно в дом Пискуновой.
Там их уже поджидал вызванный нотариус. Он огласил завещание покойной, по которому десять тысяч получал дворник Капитон, десять супруги Беляевы и пять Чеброва. Все остальное, включая дом, отходило к Хайлову.
В присутствии понятых вскрыли сундук. В нем обнаружили всего лишь около десяти тысяч рублей и несколько ювелирных безделушек. Остальное непостижимым образом исчезло.
— Грабеж! — зарычал Хайлов. — Николай, выручай! Найди воров, найди тетушкины богатства.
Осмотрели весь дом — нигде ничего интересного не обнаружили.
— Время — обедать, а мы еще не завтракали! — резонно заметил Жеребцов. — На голодный желудок только кошки хорошо мышей ловят, а сыщику кусок мяса надо. Хоть и грех сейчас это, пост все-таки, но грех наш маленький, проститься.
Оставив урядника и городового наблюдать за порядком, Жеребцов и Хайлов оделись и вышли на крыльцо. Был чудный солнечный день. Дым из труб тянулся вверх. Зимние птахи весело суетились возле ярких плодов рябины, росшей возле дома.
— Терентий, можешь не запрягать! — распорядился сыщик. — Мы зайдем в ближайший трактир, — говоря так, он внимательно обозрел ближайшее пространство.
Вдруг во двор вошел университетский посыльный. Пес, гремя цепью, стал бросаться на него. Но длина привязи была так рассчитана, что свирепый зверюга не дотягивался до пешеходной дорожки около двух аршин.
— Это вам, господин Жеребцов, — посыльный протянул пакет с сургучными печатями.
Хайлов удивился:
— Ивановский уже успел провести вскрытие?
— Даром что старик, а работает с молодой энергией! — довольным тоном проговорил сыщик. — Впрочем, я догадываюсь, что написал уважаемый эксперт…
ЦЕПНОЙ ПЕС
Хайлов с любопытством воззрился на приятеля:
— Интересно, проверим, Николай, еще раз твою сметку. Так, какие же причины смерти называет профессор? Выскажи предположение…
— Он сделал вывод, что «смерть наступила в результате обтурационной асфикции, возникшей в результате закрытия мягким предметом, вероятней всего подушкой, дыхательных отверстий рта и носа…». А теперь вскрой пакет и почитай, — Жеребцов хрустнул сургучом.
Хайлов начал читать и глаза его от удивления стали еще более круглыми:
— «Смерть А. И. Пискуновой наступила в результате обтурационной асфикции… гм… мягким предметом». Ну, Николай, ты гений русского сыска! Кто-то сравнил тебя с заграничным Лекоком. Нет, ты выше! Скажи, как ты определил удушение подушкой?