– Думаешь, Ткач кто-то позвонил и сказал, что металлоискатель был куплен не зря?
– Могло быть и так, и этак. А про какие это пустоты под фундаментом ты мне говорил? Я что-то не поняла.
– Рабочие что-то обнаружили под фундаментом павильона. Серега сказал мне, там и глину-то начали откачивать в овраг, потому что…
– Ткач была к этому времени уже мертва?
– Уже несколько часов. Труп лежал на дне оврага. Ты что так смотришь на меня?
– Ничего. Я тебе сказала – никаких параллелей. К тому же все равно пока одного важного звена не хватает.
– Какого еще звена?
– Ты однажды метко подметил, Никита, – Катя усмехнулась. – Мы с тобой порой меняемся местами. И в последнее время, как я вижу, это происходит все чаще и чаще. У меня к тебе есть одна маленькая просьба. Сейчас, когда приедем к Волкову на дачу, позволь мне самой поговорить с ним. Хорошо?
Колосов пожал плечами: ради бога, я ведь сам хотел, чтобы ты поехала со мной.
Но из пожеланий этих ровным счетом ничего не вышло. Дача с круглым окном-иллюминатором встретила их мертвой тишиной. На калитке красовался замок. Михаил Платонович Волков отсутствовал.
– Я опять про дневник, – сказал Никита, когда они медленно ехали в Воздвиженское. – Столько времени этот тип хранил его у себя и вдруг решился продать.
– Покупатель нашелся выгодный, вот он и продал, – ответила Катя. – А зачем дневник Волкову? Все, что нужно знать, он и так уже узнал, прочитав его.
Никита взглянул на нее.
– Убийца дневника тоже не взял, – сказал он. – Пропал только мобильник, а значит…
– Значит, что ничего нового убийца в дневнике Милочки Салтыковой почерпнуть для себя не мог. Как и наш доктор Волков. И не из-за дневника убили Марину Ткач, а совсем по другой причине.
– Ты только что сказала, что не станешь проводить параллелей.
– Салтыков намерен нанять частную охрану, – Катя сразу же перевела разговор на другую тему. – Я обещала ему помочь, навести справки и порекомендовать надежное охранное агентство. Я поэтому и звонила тебе. Мне кажется, нам не стоит упускать такой шанс. Ему нужно минимум двое охранников.
– С этим, Катя, мы опоздали. Но идея хорошая. Беру на вооружение. Патрульных Кулешов там все равно круглосуточно держать не может. А вот частную охрану, – Никита особо подчеркнул словечко «частную», – мы Салтыкову организуем. Но мне время нужно, чтобы решить этот вопрос. Знаешь, меня кое-что тревожит в связи с этим. Мы в Лесном были уже несколько раз, и каждый раз после нашего приезда происходили убийства. Этот гад словно торопится, торопится успеть… Другой бы затаился, выждал, а этот нет – словно нарочно, назло нам.
– Возможно, он действительно торопится как можно скорее сделать все, что задумал, выполнить все условия и… – Катя опять не договорила. – Ой, смотри, вон тот старик, которого мы с тобой об отце Дмитрии спрашивали.
Они в этот момент проезжали мимо церкви, и Алексей Тимофеевич Захаров – а это был именно он – суетливо спускался с церковного крылечка.
– Спрошу-ка я у него про Волкова, – решил Никита. – Может, он знает, куда тот уехал?
Они остановились, помахали Захарову.
– День добрый, с какими новостями – с хорошими или как? – Захаров смотрел на них выжидательно.
– Да новость, Алексей Тимофеевич, все по-прежнему одна и та же, – вздохнул Никита. – Хотели вот с доктором вашим Михаилом Платоновичем встретиться, а его что-то дома нет. Замок висит.
– Так он в Москву уехал, – сказал Захаров. – Позавчера мы с ним, вот как с вами, на дороге встретились, на машине он ехал. Сказал – на днях в Москву собираюсь. Я ему – насовсем, что ли, дачный сезон закончили? А он нет, говорит, вернусь обязательно.
– А вы в церкви были, да? – спросила Катя.
– С утра прибирались там. Я да старушки наши – отца Дмитрия покойного сестра да свояченица. Полы помыли, почистили там все. Вроде весть такая, что нового настоятеля нам сюда скоро пришлют. И то дело, какой же это приход без пастыря? Вот ждем, готовимся. Я каждый день церковь проверяю. Утром и вечером. Смотрю, все ли в порядке. За правило взял себе непреложное после того случая, что летом тут у нас в июне месяце приключился, – Захаров вдруг замолчал, глянул на Катю, на Колосова. Вид у него был такой, словно он машинально по ошибке проговорился о чем-то запретном, чего не следовало упоминать.
– Алексей Тимофеевич, а что это за случай такой был? – Катя подошла к старику. – Ведь это было… что-то не совсем обычное, да?
– Необычное? Бесовство и мерзость – вот что это было! – Лицо Захарова сморщилось от отвращения. – И вспоминать-то это тошно, не то что рассказывать. Вы вот, молодежь, расследуете тут все у нас в комплексе, как вчера-то мне говорили. В комплексе-то это хорошо. Только надо сначала понять, уразуметь надо, где начало-то всего этого комплекса, где истоки-то самые. А скажи вам, намекни, вы небось сразу на смех поднимете – старик, маразматик, совсем из ума выжил…
– Да что вы, никто этого не говорит, – горячо возразила Катя. – Наоборот, мы вот специально снова приехали, чтобы с вами посоветоваться, Алексей Тимофеевич. И я во многом с вами согласна, только я точно должна знать, что здесь у вас было летом.
– Не хотел я этого никому говорить. Видит бог – не хотел. И покойному отцу Дмитрию слово дал, что никто об этом не узнает, потому как скверна это, мерзость и богохульство злостное. А народ-то у нас какой, знаете? И так в церковь не особенно торопится, а так и совсем не пойдет. Одним словом, хоть режьте меня, хоть ешьте, а началом всего, что у нас тут стряслось, бед этих вселенских, смертей, стало одно происшествие.
– Какое происшествие? – нахмурился Никита: опять, что ли, сюрприз?
– Шестого июня, день я этот потому запомнил, что как раз две шестерки получаются, и год наш нынешний тоже в сумме своей шестерку дает – самое пагубное число антихристово, пошел я перед ранней обедней церковь открывать. Поднимаюсь на крыльцо – батюшки, в глазах прямо потемнело. Дверь-то церковная заперта – сам я ее с вечера запирал, а на двери-то…
– Что? Что на двери было? – быстро спросила Катя.
– Как вспомню, аж мурашки бегут – петух на двери! Белый петух висит, за крылья гвоздями прибитый, словно распятый. И кровью куриной вся дверь измазана. Кинулся я за отцом Дмитрием. Сняли мы эту мерзость в выгребную яму бросили. Дверь отмыли-отскоблили. Слава богу, кощунство это никто не увидел – рано было, а то знаете у нас как? Слухи так и поползут как зараза, последних прихожан растеряем. Отец Дмитрий Христом-богом просил меня молчать, не говорить никому об этом. На него самого все это очень тяжкое впечатление произвело. Никогда такого не было, чтобы такую скверну в святом месте творили.
– А вы не догадываетесь, почему это было сделано в такой странной форме – петух, кровь? – спросила Катя.
– Ничего я не знаю. Одно скажу, – Захаров поднял вверх палец. – Голову на отсечение дам, что началось все это у нас тут с этого самого случая, с надругательства, а закончилось убийствами. Денег-то ведь, пожертвований, что отец Дмитрий с собой из банка вез, сами говорите, не взяли. Денег не взяли, а пастыря убили. Значит, цель такая была – убить священнослужителя, осквернить, запечатать, разрушить алтарь божий. Все ведь ясно, все одно к одному, а вы говорите – комплекс какой-то! – Захаров с горечью махнул рукой и заковылял к дому покойного отца Дмитрия. В доме, судя по всему, как и в церкви, шла уборка – старухи-приживалки мыли окна, вытряхивали половики и развешивали по двору свежевыстиранное белье.
– Ты, кажется, говорила, что нам не хватает последнего звена? Так как – все еще не хватает? – Никита спросил это уже в отделении милиции в Воздвиженском. Весь короткий путь от церкви до поселка они проделали молча: каждый вроде думал о своем. А на деле вышло – об одном и том же.
– Сейчас Салтыков приедет, я не хочу попадаться ему на глаза, – Катя разглядывала тесное, невзрачное помещение.
– Побудь в соседней комнате. Тут стены – фанера, слышимость на пять с плюсом, – Никита деловито распахнул дверь в маленькую каморку за кабинетом Кулешова. В каморке была спартанская обстановка – стол, стул, сейф и зарешеченное оконце.
– А мы что тут с тобой, одни? Где начальник, где его подчиненные? На все отделение один дежурный.
– Кулешов со своими местонахождение Лыковых устанавливает, а также детально проверяет показания Малявина. Ему сейчас не позавидуешь – три убийства на участке, все на их территориальные плечи легло, а народа у него с гулькин нос. Ничего, он мужик крепкий, справится. Что-то опаздывает барин-то наш… Может, решил оставить своего дружка нам на съедение?
Салтыков приехал в четверть первого. Все было как в клипе – в тесный дворик сельского отделения милиции зарулил шикарный черный «Мерседес» с тонированными стеклами: Салтыков снова воспользовался услугами отеля «Амбассадор». Катя тут же удалилась в каморку. Слышимость через стену и правда была отличная. У Кати даже ощущение возникло, что она играет с ними в прятки, притаившись в шкафу.
Задержанного Лешу Изумрудова, за которым, собственно, и явился с такой помпой Салтыков, отпустили не сразу. Сначала Катя стала тайным, незримым свидетелем следующего весьма любопытного разговора:
КОЛОСОВ: Пожалуйста, садитесь. Алексея сейчас приведут.
САЛТЫКОВ: Я надеюсь, после смерти Марины Аркадьевны, о которой мы все так глубоко скорбим, вы убедились в полной невиновности этого бедного мальчика? Я пытался вам доказать это еще тогда, раньше, но вы даже не посчитали нужным со мной объясниться.
КОЛОСОВ: Мы объяснимся с вами сейчас. Скажите, Роман Валерьянович, это вы приказали своим рабочим сбрасывать глину в овраг?
САЛТЫКОВ: Не мог же я засорять этой дрянью свой собственный пруд, губить экосистему? А в овраге и так была свалка. Мы вообще собирались там все вскоре засыпать.
КОЛОСОВ: У вас в Лесном об этом знали?
САЛТЫКОВ: О чем? О том, что мы хотели засыпать свалку? Конечно. Малявин это еще летом предлагал сделать.
КОЛОСОВ: А знали в Лесном о некоем старинном дневнике, который покойная Марина Ткач приобрела у здешнего дачника Волкова, бывшего заведующего психбольницей?
САЛТЫКОВ: О, вы имеете в виду дневник моей двоюродной прабабушки, сестры моего прадеда Людмилы Романовны? Да, я о нем слышал. Выпала бы такая возможность – с удовольствием бы приобрел, как память.
КОЛОСОВ: Не потому ли приобрели бы, что там перечислены условия завладения бестужевским кладом? Жертвы все перечислены, которых убить следует, чтобы…
САЛТЫКОВ: Извините, я не понимаю, что вы имеете в виду.
КОЛОСОВ: Все вы понимаете. Бросьте. Или скажете, что и металлоискатель со спектрографом не заказывали приобрести вашему Малявину?
САЛТЫКОВ: Ах, он сказал вам. Ну что же… Металлоискатель мы действительно купили. В Лесном идут большие работы – вы же сами видели, – возможны какие-то археологические находки. Зачем же упускать такой случай?
КОЛОСОВ: Речь идет не о каких-то там археологических находках. Речь идет о бестужевском кладе, о котором в здешней округе ходит столько россказней и слухов. На месте убийства гражданки Ткач нами найден дневник вашей родственницы, которая еще в 1913 году со слов тогдашнего управляющего Лесным записала некоторые подробности этой истории, в том числе условия, которые должны быть выполнены тем, кто попытается завладеть кладом. В дневнике прямо сказано, что условия эти связаны с убийствами. И, как видите, убийства в Лесном совершаются. В дневнике перечислены и жертвы – священник, красавица, какой-то чертов петух и…
САЛТЫКОВ: И это говорит представитель закона! Бедная, несчастная наша страна! Дорогой мой, опомнитесь, придите в себя. О чем вы? Дневник 13-го года, условия заклятья, убийства… Это же смешно. Слышал бы нас с вами кто-то посторонний, он бы решил, что мы оба с вами ненормальные или нанюхались порошка. При чем здесь дневник моей двоюродной прабабки? Она благополучно уехала еще до революции со своими сестрами в Ниццу и вышла там замуж – в двадцатом году за известного художника, потом, после развода, за американского журналиста. А в середине шестидесятых умерла. При чем тут какие-то ее детские, гимназические сочинения? Если вы так уж хотите это знать, то да, эта несчастная легенда о заклятом сокровище и условиях его получения действительно чрезвычайно живуча в нашей семье. Но это всего лишь легенда, поймите. Миф! Миф, который мои изгнанные революцией предки увезли с собой из России. Это легенда об утраченном, о потерянном навеки. И никогда ни для кого в нашей семье миф этот не был ни секретом, ни тайной. Эту легенду рассказывали постоянно. Я еще в раннем детстве слышал и о самой графине Марии Бестужевой, и об ее участии в дворцовом заговоре, и об условиях, наложенных ею на клад, якобы спрятанный в Лесном. И когда я приехал сюда, домой, в Россию, и начал восстанавливать наше имение из руин, я тоже ни от кого этих наших семейных преданий не скрывал. Еще весной, в мае, как-то за столом рассказал эту историю, эту глупейшую сказку. Теперь, честно говоря, я жалею – может быть, и не стоило делать этого.
КОЛОСОВ: В Лесном обо всем этом давно знают?
САЛТЫКОВ: Ну конечно! Отчего это вас так удивляет? Это всего-навсего старая семейная легенда. В нее никто не верит. Никто, понимаете? И никогда не верил. Это же просто невозможно, это смешно. Ни я, ни предки мои, ни родственники никогда не…
КОЛОСОВ: В прошлый раз вы говорили, что ваши парижские родственники настойчиво отговаривали вас от возвращения в Лесное. Наверное, они были категорически против и любых попыток снова заняться поисками бестужевского клада?
САЛТЫКОВ: Покорнейше прошу меня простить, но у нас с вами какой-то ненормальный разговор выходит. Вы что, меня в чем-то обвиняете?
КОЛОСОВ: Пока у меня еще нет оснований в чем-то вас обвинять.
САЛТЫКОВ: Тогда будьте любезны, поторопитесь, пожалуйста, с освобождением моего сотрудника.
КОЛОСОВ: Вашего близкого друга, вы хотите сказать. Изумрудова я сейчас приведу. Сдам его вам под расписку, под ваше личное поручительство. Кстати, я думал, вы приедете вместе с адвокатом. Вы грозились. Что, выходит, раздумали?
Хлопнула дверь. Катя услышала за стеной в их кабинете шаги. Потом наступила тишина. Прошла минута, другая, и вот снова хлопнула дверь, и раздался голос Леши Изумрудова: «Роман, Рома, Ромочка!»
САЛТЫКОВ: Тише, мы не одни. Видишь, все выяснилось, тебя отпускают. Мне что – писать поручительство? В какой же форме?
КОЛОСОВ: В произвольной – я, такой-то, такой-то… Пишите на мое имя.
САЛТЫКОВ: Извините, можно я составлю поручительство на французском? Или напишу по-английски? По-русски я говорю свободно, но вот деловые бумаги, тем более такие важные юридические документы мне трудно…
КОЛОСОВ: Валяйте хоть на латыни.
Через пять минут Салтыков с Изумрудовым уехали. Черный «Мерседес» с тонированными стеклами растворился в туманной осенней мгле, словно его в Воздвиженском никогда и не было.