— О, боже, — хриплю я и слегка ударяю себя в грудную клетку. — Черт.
— Что такое?
— Там…, там Лена. Моя подруга.
— Да, нет, причем тут твоя Лена. Почему ты так дышишь?
Отмахиваюсь. Хмурюсь и несколько долгих секунд действительно думаю, что прямо сейчас сбегу и вернусь домой только после того, как Ленка уйдет. Но затем вдруг эта идея кажется мне глупой. Я цокаю и, немного придя в себя, протягиваю:
— Мне нужно с ней поговорить.
— С той девушкой?
— Да. Она каждую субботу приходит к моему подъезду, хочет встретиться. Обычно я прячусь дома, не отвечаю на звонки, просто абстрагируюсь, но сегодня все по-другому. Я не могу опять убежать.
Дима понимающе кивает. Поглаживает мою спину и спрашивает:
— Все точно в порядке?
— Да. Не волнуйся.
— Тогда я пойду.
— Но ты можешь остаться. — Перевожу взгляд на парня. — Честно. Я не думаю, что она будет против, если…
— Иди, — криво улыбаясь, советует парень. — Думаю, вам есть о чем поговорить.
Он как всегда прав. Я киваю и неуверенно поворачиваю голову в сторону Лены. Она сидит на скамейке, рассматривает свои ноги, и я бы действительно решила, что она не заметила моего прихода, если бы не знала Романову так хорошо. Медленно сокращаю между нами дистанцию, приказываю себе быть сильной, выпрямляю спину и откашливаюсь, все еще пытаясь освободить грудь от невидимых силков.
Услышав шаги, девушка оборачивается. Наши взгляды встречаются, она резко встает со скамьи и сводит перед собой руки: может, защищается, может, попросту нервничает. Не знаю. Поправив короткие пряди волос, говорю:
— Привет.
— Привет, — на тон выше, тянет Лена. Она оглядывается, словно ищет помощи, затем вновь смотрит на меня и вдруг…, — ты смирилась, — срывается с ее губ. Осознав сказанное, подруга спешит оправдаться, но я ее опережаю.
— Отчасти.
— Отчасти?
— Да, — несколько раз плавно киваю. — Именно так. Я отчасти приняла то, что со мной происходит.
— Из-за того парня?
Я ведь знала, что она нас заметила. Улыбаюсь и, обхватив себя руками за талию, соглашаюсь:
— Возможно.
— Приятно видеть твое лицо, а не спину, — Ленка покачивает головой и как-то беззащитно взмахивает руками в стороны. — Зачем ты убежала? Зачем ты…, — она прерывается, поднимает глаза к небу и пытается сдержать слезы. И я вижу это, и тоже ощущаю внутри себя клубок из отчаяния. Отворачиваюсь. Не могу смотреть на то, как ей плохо. — Почему ты отталкиваешь меня?
— Разве есть другой выход?
— Тот парень может быть рядом, а я — нет?
— Тот парень — случайность. И я бы ни за что не предала свои убеждения. Просто сейчас все круто изменилось, понимаешь, Лен?
— Нет, не понимаю, — качая головой, признается подруга. Порывисто смахнув с глаз слезы, она делает шаг ко мне навстречу и восклицает, — я жутко испугалась!
— Я тоже.
— Нет, ты не знаешь, о чем я.
— Мои родители погибли. — Пронзаю Романову убитым взглядом. — Какую реакцию ты ожидала увидеть? Чего от меня хотела?
— Ты всегда могла прийти ко мне, всегда могла найти поддержку в моем доме, но ты просто ушла, просто пропала, словно тебя и не было. Но, Мира, ты ведь была, и…, — девушка вновь не может говорить. Молчит, мнет рукава толстовки, а затем отрезает, — ты меня кинула.
Виновато перевожу на нее взгляд. Горблюсь, заметив на щеках подруги слезы. Давлю пальцами переносицу и шепчу:
— Я не хотела.
— Я знаю, знаю, что не хотела, но, Мира, — Лена впритык подходит ко мне, по-детски шмыгает носом и восклицает, — зачем ты так? Ты ведь потеряла родителей, да? Так вот, представь, что я тоже едва не потеряла близкого человека.
— Мне жаль.
— Правда?
— Мне жаль! — увереннее повторяю я и вскидываю подбородок. — Что ты еще хочешь от меня услышать?
В глазах Ленки пролетает странное желание. Неужели хочет ударить? Я интуитивно отхожу назад, слежу за тем, как подруга стискивает зубы, и чувствую дикую вину: я перегнула палку. Собираюсь попросить прощение, но не успеваю вымолвить и слова.
— Ты жуткая эгоистка! — взвывает подруга. — Решила, что можешь спокойно уйти и наложить на себя руки? А о других ты не подумала? Обо мне? Крестной? О друзьях и родственниках? Тебе захотелось драмы? Или что? К чему ты пытаться покончить с собой?
— Так делают люди, которые не хотят жить.
— А как делают люди, которые хотят вправить подруге мозги?
— Каждый день сидят под ее подъездом и пытаются взять ту измором.
— А что если этого мало? Что если и под подъездом уже сидел, на телефон уже звонил, сообщения уже оставлял. Что тогда? Может, все-таки стоит пару разу ударить ее по голове тростью дедушки?
— Ну, нет, — выдохнув, тяну я и неожиданно для себя усмехаюсь. — Это уж слишком.
— Правда? А мне почему-то кажется, что и этого недостаточно. Нужно долго и нудно выносить ей мозг, напоминать о том, что она не одна и бежать за ней. Бежать за ней столько, сколько потребуется. Не отпускать. Потому что, отпустив, можно навсегда потерять.
— Лен…
— И я, черт подери, не собираюсь терять тебя! Эти два месяца были кошмаром. Ты думала, что оберегаешь меня, но делала только хуже. Я сидела и гадала: что там Мира с собой творит, что с собой учудить собирается, и ничего, абсолютно ничего не могла предпринять. Мне было так паршиво. — Подруга недовольно рычит и восклицает, — мы знаем друг друга с детства, мы прожили бок о бок четырнадцать лет. Я, черт подери, держала тебя за руку весь Темин день рождения, потому что ты так надралась, что каждые две секунды отключалась. А, помнишь, в январе ты врезала в нос Саше из параллельного класса. На снегу еще кровище было море. Ужас! И за что? За то, что он случайно попал снежком мне между ног. Вспоминаешь? А? Мира. Нас столько связывает, столько общего, столько важного и не очень, и вдруг ты покидаешь меня, не сказав ни слова, просто уходишь. А я ведь могла помочь. Ладно-ладно, психолог из меня никакой, ты в курсе. Но хотя бы изредка звонила мне что ли, или…, или я не знаю. Может, писала бы эти тупые письма в контакте. Что-нибудь. Хоть слово! Ведь я даже не знала, увижу ли я тебя завтра! Ведь я даже не знала, доведешь ли ты до конца свои идиотские планы, умрешь ты или нет. Я просто сидела и просто ждала. Как дура. Как самая настоящая дура!
Все это время я молчу. Просто не знаю, что сказать. Разглядываю красное от злости лицо Ленки, ее худые ноги. Смотрю, как она сжимает в кулаки пальцы, как взволнованно покусывает губу. Вспоминаю свои побеги и ложь. Прокручиваю в голове сброшенные звонки, оставленные непрочитанными сообщения, проигнорированные стуки в дверь, и сейчас понимаю, что причинила ей много боли незаслуженно, ведь, в конце концов, подруга не виновата в том, что моих родителей больше нет.
Думаю, я ужасный человек. Эгоистичный. Закрылась в своих чувствах, забыв о том, что чувства есть и у других.
— Ну, что молчишь? Что смотришь на меня так, будто впервые видишь? — спрашивает Лена и скрещивает на груди руки. Отворачиваюсь. Мне не выдержать ее обиженного взгляда, в котором горит не столько злость, сколько надежда. Не понимаю: почему она все еще в меня верит? Я ведь бросила ее, бросила их всех. Неужели ей плевать? — Только не уходи, — добавляет она. — Не надо убегать.
— Не убегу.
Вновь смотрю на подругу. Ее плечи опускаются, словно с них сняли огромный груз, словно ее освободили, и, не ответив, Лена кидается на меня. Обнимает. Прижимает к себе и шепчет:
— Сволочь ты, Мира.
Я не обижаюсь. Слышу всхлипы, чувствую, как дергается ее грудь, и сама раскисаю.
У настоящей дружбы нет срока годности. Хорошо, что поняла я это будучи еще на этом свете.
ГЛАВА 4
— Серьезно? Решила, не поймаю?
— Прекрати мельтешить!
— Да, достал уже, — тянет Олег. — Спускайся. Твоя очередь.
— Я только что был.
— Нет. Пока ты капал всем на мозги, мы уже прошли круг.
Артем недовольно сползает вниз, усаживается и спрашивает:
— Я живой?
— Уже было, — усмехаюсь я, чувствую, как Стас вновь дергает мой хвост, и со всей силы бью его худощавую ногу. — Сейчас нарвешься!
— Тише, тише.
— Ладно. Я актер?
— Нет, — отвечаем хором и переглядываемся. Вижу сгорбленную Ленку: она до сих пор не может прийти в себя, смеется до слез, потому что сама написала на стикере Темы: кончита вурст.
— Актриса?
— Нет.
— Я вообще мужчина или женщина?
— Это как сказать, — хихикая, отвечает Настя. Олег тут же толкает ее в бок: мол, не подсказывай, но поздно. Лицо Артема становится багровым. Увидев, как все мы одновременно взрываемся хохотом, парень кивает и нервно сдирает со лба бумажку.
— Да-да, — язвительно тянет он. — Кончита Вурст. Очень смешно, Лен.
Но нам действительно смешно. Подруга падает мне на колени, закрывает лицо руками и дергается, словно ее бьет током, а я попросту не могу дышать. Один взгляд на недовольную физиономию Темы, и все: меня раздирает от коликов на части.
Признаться, я обожаю сидеть с друзьями. Безумно разные, но на удивление близкие один другому. Честно, не помню, как мы познакомились, как впервые взглянули друг на друга и о чем в ту секунду подумали. Просто теперь я ценю данных людей. Они — часть моей истории. И не знаю: смогу ли я когда-нибудь забыть о них, смогу ли я продержаться хотя бы день без баек Ленки об ее сумасшедшем деде, теории относительности Олега, христианских порывов Насти, экспериментов с внешностью Стаса и мыслей Артема о вечном. Раньше это было бы легко, да. Но сейчас, после того, как я узнала, что значит настоящая дружба — нет. Вычеркнуть их из моей жизни сможет только что-то страшное. Но в страшное я верю так же смело, как и в Бога: никогда не видела — значит, никогда и не почувствую.
— Я человек? — лениво интересуется Олег. Присматриваюсь к его стикеру и одновременно со всеми тяну: нет. — Тогда, я…
— Все, — обрывает Ленка. — Отрицание — значит, дальше по кругу.
— Но Тема спрашивал несколько раз!
— Там была особая ситуация.
Вновь хихикаем.
Неожиданно слышу мелодию вызова на телефоне и, закатив глаза, смотрю на часы. Почти полночь. Зачем звонить так поздно? Стас успевает дернуть мой хвост, когда я поднимаюсь на ноги. Пихаю его в бок: ненормальный. Биологически парню уже двадцать лет, а по уму — нет и пятнадцати. Усмехаюсь. Наверно, прекрасно запереть себя в подростковом возрасте, не задумываться о важных, серьезных вещах. Что ж, в беззаботности есть свои плюсы, и я бы определенно стала беззаботной, если бы не ноющая совесть, выращенная родителями.
Номер не знакомый. Отвечаю на звонок:
— Да?
Молчание. Думаю, что просто не слышу и прошу ребят вести себя тише. Естественно, им плевать.
— Алло? — ухожу в другую комнату. Запираю дверь. — Говорите.
— Мирослава?
Так меня называют только незнакомые люди.
— Да, это я. — Терпеть не могу полное имя, собственно, поэтому сообщила о табу семье и друзьям. Родителей когда-то отчитала за дурной выбор.
— Берман Мирослава Игоревна?
— Да-да.
— Это Андрей Сергеевич. Работаю с твоими родителями на телевидении.
— Ага. Я вас помню. — Даже с закрытой дверью, слышу смех ребят. Пугаюсь: вдруг мама приставила очередного охранника следить за мной, и зажимаю руками трубку. — Что-то случилось?
— Мира. — Мужчина несколько раз громко выдыхает. Меня это порядком пугает, поэтому ослабляю пальцы. — Мира, я должен сказать.
— Что сказать?
— Ты сейчас одна?
— Нет. С друзьями.
— Хорошо. Хорошо, — Андрей Сергеевич мямлит, странно дышит. Я думаю о том, что на часах почти двенадцать и не могу понять, с какого черта, он звонит мне так поздно. — Ладно. Так. Мирослава. Сегодня утром под Луганском твои родители попали под перекрестный огонь. Слушаешь?
— Что?
— Ситуация вышла из-под контроля и пострадали люди.
— Пострадали люди? — недоуменно хмурюсь. Не осознаю смысл сказанных слов. Просто чувствую в груди странный шар, колючий, неприятный. Резко отхожу от двери и опять спрашиваю, — пострадали люди?
— Да. Мне жаль.
— Чего вам жаль?
— Мы попросили приехать за тобой родителей Лены Романовой.
— Зачем? О чем вы говорите? Кто пострадал? Мои родители?
— Да.
— Что с ними? — Он не отвечает. В этот момент я действительно пугаюсь. Тело становится тяжелым, в голове что-то стреляет. Я сжимаю трубку с такой силой, что хрустят пальцы, и кричу, — что с ними? Где они?
— Мне очень жаль.
— Где мои родители?
Но Андрей Сергеевич не говорит ничего путного. Только повторяет заплетающимся языком: мне жаль, жаль, жаль. А я не верю. Родители не могли пострадать, люди страдают только в кино, в книгах, на картинах в галерее или в песнях. Никто не страдает в реальной жизни. Всем известно!
— Скажите, ответьте, что с мамой? Где папа?
— Они погибли.
Я думаю, в груди что-то взрывается, потому что мне становится дико больно. Закрываю рукой рот и падаю на колени, выронив сотовый. Качаю головой, думаю: нет, это невозможно, нет. Они живы, все в порядке. Вновь хватаю телефон, сбрасываю вызов Андрея Сергеевича и набираю номер мамы. Через несколько секунд сообщают: абонент вне зоны доступа. Рычу, пробую дозвониться до папы. Бесполезно. Кидаю трубку о стену и, обхватив себя руками за талию, кричу. Во все горло. Тут же в комнату врываются Лена с Артемом. Они подбегают ко мне и в панике начинают трясти за плечи. Вскоре приходят остальные. Друзья стоят вокруг, спрашивают, а я могу лишь смотреть перед собой и стонать, будто раненное, бешеное животное. Ленка сидит на коленях, держит мое лицо и тоже плачет. Не думаю, что она знает причину. Мне кажется, она просто испугалась. Обнимает меня и вытирает щеки. Шепчет: я с тобой, я с тобой, а сама дрожит, будто банный лист. Возможно, в глубине души, чувствует: произошло нечто страшное. Стас просто не шевелится. Олег кому-то звонит, через пару минут он опускает телефон и сообщает что-то такое, из-за чего Лена взрывается новой волной плача. Артем что-то кричит, Настя сжимает мою руку, и кажется, читает молитву. Хаос. Звуки смешиваются в один сплошной шум. Я пытаюсь отключиться, но боюсь, что как только закрою глаза, увижу родителей. Мне так страшно, что внутри холодно. Доисторический холод, который погубил мамонтов, сейчас атакует мое тело. Я замерзаю и трясусь, прибываю в странной лихорадке. Опускаю вниз голову. Вижу на полу темные пятна от слез и считаю до десяти. Раз, два, три, четыре. Сейчас станет легче. Пять. Шесть. Все будет нормально. Семь, восемь, девять. Лица родителей перед глазами. Десять.