— А теперь главный вопрос, пани Ядвига. Вы очень внимательная женщина, как вы думаете, кто эти люди из фургона? Немцы или поляки?
— Нет, не немцы. Немцы не терпят спешки, они ничего не боятся, ходят в форме и с оружием. А эти люди очень суетливы и пугливы.
— Значит, подполье?
— Если судить по частым взрывам в центре города, то подполье работало очень активно. Только жители не приветствовали их поступков.
— Почему же?
— Они взорвут машину с каким-нибудь офицером, а немцы оцепляют район, сгоняют всех на площадь и расстреливают каждого второго. За одного немца умирает сотня поляков. Кому это надо? Немцы вели себя прилично, после того как вывезли всех евреев в лагеря. Активных поляков тоже отправили в лагеря. В городе остались коммерсанты, рабочие и старики, которые обслуживали немцев. Я не понимаю поведения подполья, по их вине много людей погибло зря. Скажите, пан поручик, а где же Кшиштоф?
— Его удивило, когда поляки напали на человека в черном плаще?
— Думаю, да.
— И я так думаю. Иначе он не растерялся бы. Зря он поехал за ними на мотоцикле, но, скорее всего, с ним все в порядке.
— Прошло девять месяцев с того дня.
— Восемь, пани Ядвига. Вы должны знать, ваш сын настоящий патриот своей Родины, и я верю, что с ним ничего не случилось. Потерпите. Война еще не кончилась, но скоро Берлин падет, тогда все вздохнут полной грудью.
Поручик поцеловал женщине руку, откланялся и ушел.
У Клубнева оставался последний резерв, о котором никто не знал. Речь шла об офицере Абвера, заброшенном в Польшу еще в 43-м. Агент по особым поручениям. Он выполнял работу стороннего наблюдателя и не использовался в операциях. После ареста адмирала Канариса, его расстрела и уничтожения верхушки Абвера все отделы военной контрразведки перешли в распоряжение Шелен-берга. В суматохе Клубнев успел уничтожить несколько личных дел особо одаренных агентов, находившихся за пределами Германии. Они плохо себе представляли обстановку в Берлине и этим было грех не воспользоваться. Клубнев, а точнее, капитан Штутт, спас их от расстрела — так им обрисовали обстановку его агенты. Грандиозная афера Клубнева сработала. Не требовалось никакой перевербовки. Секретные агенты перестали существовать, так же как больше не существовало Абвера, а в СД их никто на службу не брал.Они не понимали своего статуса, пока им не разъяснили, что они остаются на службе и подчиняются только капитану Штутту, ставшему гауптштурмфюрером шестого управления РСХА. Теперь любое задание, выполняемое по приказу Штутта, они расценивали как задание новых хозяев из немецкой разведки, а, по сути, работали на советскую разведку. Клубнев не нагружал этих людей опасной работой, они продолжали оставаться наблюдателями, а их наблюдения стоили дороже любой диверсии. Это были профессионалы высокого класса, не перевербованные отщепенцы.
К одному из таких, бывшему оберлейтенанту Абвера Хартунгу, он и направился. Хайнц Хартунг меньше чем кто-либо походил на разведчика. Невысокого росточка, лысенький, в очках, с большими оттопыренными ушами. Как это ни странно, но большинство штатных офицеров Абвера именно так и выглядели. Адмирал Канарис имел рост метр шестьдесят и не любил высоких мужественных мужчин и тех, у кого были маленькие уши, даже побаивался. Хартунг подходил Канарису по всем статьям, к тому же имел высшее филологическое образование и знал три языка, не считая немецкого. В Кракове у Хартунга была своя букинистическая лавка, он ей владел при немцах и продолжал владеть при русских. Хартунг знал в лицо капитана Штутта, никаких паролей им не требовалось.
Хозяин лавки проводил гостя в книжное хранилище, где можно было спокойно поговорить.
— Рад видеть вас, Гельмут. Польская форма вам к лицу.
— Подлецу все к лицу, если верить русской поговорке.
— Каково положение дел? Я не знаю, что мне делать.
— Живите, Хайнц. У нас большие планы на будущее. Кончилась стрельба, бомбежки, наступило затишье, но война умов только начинается, мы открываем новую страницу. Вам не нравится Краков?
— Привык. Третий год здесь.
— Учите русский язык, он вам очень пригодится.
— Я знаю русский.
— Вы меня не поняли. Вы должны говорить без акцента.
— Для этого надо родиться русским, а я немец.
— Заблуждаетесь. Я знал капитана Германа фон Штрауса, точнее, когда его расстреливали, он был полковником. Так он родился баварским бароном, но мог преподавать русский язык русским.
— Если передо мной ставится такая задача, я ее выполню. А фон Штрауса я тоже знал. Большой эстет. Жаль. Лучших людей свои же погубили.
— Я никогда не считал эсесовцев своими. Но оставим «мертво-головых» в покое. Они свое получат. Меня интересует провал группы, работавшей с бюллетенем. Вы были свидетелем всех событий.
— Мне казалось, вы в курсе. Прошло восемь месяцев, я отправил три письма в Москву.
— Давайте по порядку. Я приехал не из Москвы, а из Берлина.
— Так вот, все три явки были уничтожены польским подпольем. Связные исчезли бесследно, среди трупов их не нашли. Перед приходом красных подполье активизировалось. Гестапо закрывало на это глаза, все их устремления сводились к минированию города. Но речь не об этом. После провала явок я, как и было мне предписано, дал объявление в «Ведомости». Текст отличался от стандартного и не вызывал подозрений.
— Напомните.
— «Семья Стаковских с прискорбием сообщает об автокатастрофе, в которой погибли трое детей. Похороны будут носить семейный характер. Цветов просим не присылать».
— И что же?
— Объявление вышло, но я не получил сигнала. Если ваши люди получают сигнал «SOS», чему соответствует текст объявления, они должны известить меня о том, что получили предупреждение — букетик искусственных фиалок возложить к памятнику Костюшко на площади. Цветов я так и не увидел. По прошествии трех месяцев пришлось воспользоваться резервным вариантом. От вас ко мне никто не пришел. Когда город заняли красные, они разбили полевой госпиталь. Одна из моих помощниц устроилась туда санитаркой.Она полька. Ей удалось найти солдата, которого после лечения отправили домой, и он должен был проехать через Москву. Девушка передала ему три конверта с адресами, и солдат обещал выполнить просьбу, доставить письма. В каждый конверт я вложил вырезанные из газеты объявления. Уверен, мои письма дошли до адресатов, кандидатуру почтальона мы отбирали тщательно, солдат не мог обмануть наших надежд. Вот почему я считал, что вы в курсе событий.
— Теперь в курсе. Сегодня я уезжаю, Хайнц. Когда мы вновь встретимся, никто не знает. Наберитесь терпения. Новая структура в стадии зачатия, ждите. Если придет кто-то другой, вы можете доверять ему только в том случае, если он передаст вам от меня открытку с видом на собор Василия Блаженного в Москве и с текстом на польском языке за подписью: «Целую, Магда».
Клубнев взял со стола лист бумаги и написал записку.
— Вот что вы должны прочитать. И запомните мой почерк. Только получив мое послание, можете довериться курьеру, других людей не принимайте всерьез. Ваше имя нигде не значится. Вы поляк, мелкий коммерсант и продолжайте им оставаться. Учите русский. А теперь прощайте, Хайнц.
— Рад был видеть вас в здравии и с глазами, полными надежд, капитан Штутт.
Клубнев вышел из магазина в некоторой растерянности.
Хартунг сделал все правильно, нашел способ предупредить Москву. Так ли? Он послал письма трем резервным агентам, о которых даже Москва не знала, этих людей Клубнев берег как зеницу ока для особых поручений. И если в Москве затаился враг, то этими письмами он, Клубнев, подписал всем им смертный приговор — получив письмо с некрологом из газеты, они попытаются выйти на комиссара по его позывным, как это сделала Глаша. Москва превратилась в могилу. Все, кто там появлялся за последний год, пропадали без следа. Он остался один. Если в Москве затаился враг, то он ждет его. Клубнев последний, кто может его вычислить. Или же уйти в могилу следом за своими товарищами.
Этим же вечером Павел уехал из Кракова.
5.
Когда отряд Зеленого появился на опушке в трехстах метрах от брода, у Лизы сжалось сердце, она все еще надеялась, что бандиты не придут.
— Считай, Огонек, — хрипло шепнула она.
Команда Лизы успела перейти брод и залечь за кустарником. От берега до леса слишком далеко и вести прицельный огонь невозможно. На левом берегу укрыться негде, а кустарник — плохая защита. Правый берег защищали деревенские, находящиеся не в лучшем положении, там ровная травянистая местность. Мешков, набитых опилками, которые готовили в качестве брустверов, на всех не хватило, поджимало время.
Противник шел колонной по три человека и походил на удава, выползающего из норы.
— Что делать будем, капитан? — спросил Кистень у Дейкина. — Пора подавать сигнал.
— Рано, Петя. Пока последний бандит не войдет в воду, огонь открывать не будем. Если они отступят в тайгу, мы их уже не достанем, а они разгадают наш маневр.
— Хреновый из тебя полководец, Гаврюха. Когда последний подойдет к воде, первые будут в деревне. Там женщины и дети остались. Видишь, в какую кишку они растянулись, конца и края не видно.
— Терпи, Петро. На правом берегу они должны сгруппироваться, колонной по три в атаку не ходят. Их цель — деревня, думают ворваться всей ордой, наскоком.
Гаврюха ничего не смыслил в военном деле, но имел природную смекалку и чутье.
Каменистое дно реки и сильный поток затрудняли переход. Ширина реки превышала двадцать метров, и возле берега ход колонны замедлился, образовалась толчея, задние ряды напирали.
— Господи! Сколько же их? — пробормотала Лиза.
Огонек шептал:
— Сто шесть, сто семь, сто восемь…
Спокойней всех вел себя Журавлев, прикрытый щитом пулемета «Максим». Ему доверили главное орудие отряда как участнику гражданской войны. Он единственный, кто стрелял из пулемета, правда, с тех пор прошло тридцать лет, но другие и вовсе не знали, как обращаться с революционной реликвией. Подслеповатому князю поручили подавать ленту, пользы как от стрелка в нем не было никакой. Даже женщины взяли в руки оружие. Варя умела стрелять, как-никак фронт прошла. Октябрине стрелять не приходилось, но обращаться с оружием девушка умела, чистила винтовку отца в свое время. Напряжение нарастало.
— Сто четырнадцать! — поставил точку Огонек. Из леса вышли последние всадники банды.
— Они нас как котят раздавят, — прошептала Лиза.
— Мы победим, Клеопатра, — храбрился Огонек. — Расстояние выбрано правильное. Их главное оружие — гранаты. Не докинут, кишка тонка. Главное — не подпустить близко.
— Тоже мне, герой!
— Ради вас, Елизавета Степана, готов идти в атаку.
— Дурачок.
Гаврюха поднял ракетницу и выстрелил. Красная ракета взмыла вверх. Застрекотал пулемет Важняка. Всадники начали падать с лошадей. С противоположного берега вступили в бой охотники. Зеле-новцы закрутились на месте. Внезапность застала их врасплох. Отстреливались лишь первые и последние, остальные мешали друг другу. Лошади падали, скользя на камнях. Поток подхватывал угодивших в воду и сносил на глубину, где их закручивало и тащило на дно. Те, кто выбрался на берег или еще не ступил в воду, пытались бежать. Многих настигали пули.
Когда пулеметная лента кончилась — запас боеприпасов был невелик — противник начал приходить в себя. Бандиты занимали боевые позиции за павшими лошадьми и пули свистели над головами отряда, взрыхляя землю. Удача начала отворачиваться. Десяток всадников откололись от банды и бросились в атаку. Их встретили огнем, но они уже поняли — засада малочисленна и ее можно подавить. Двоим удалось приблизиться на короткое расстояние. Дейкин выхватил генеральский маузер, но выстрелить не успел. Манна небесная посыпалась на землю — застрекотали автоматные очереди, из леса выступили всадники в военной форме. Никто не понял, что за люди пришли на помощь. Один из бандитов упал в пяти метрах от Лизы с занесенной над головой гранатой и сам же на ней подорвался. Еще ни разу в жизни смерть не подбиралась к ней так близко. У девушки на глаза навернулись слезы.
Стрельба эхом разносилась по всей долине. Никто не знал, сколько времени длился бой. Все стихло в одно мгновение, но в ушах еще долго стоял гул. На переправе река превращалась в красный поток. Люди начали выходить из укрытий. Лиза осмотрелась. Князь ранен в плечо, к нему подбежала Варя. Остальные уцелели. На берегу толпились спешившиеся военные с автоматами. Кругом валялись трупы.
Дейкин выступил вперед и повел своих к тем, кто спас им жизнь.
— Спасибо, ребятки, выручили, — начал Гаврюха, подходя к капитану. Тот козырнул и представился.
— Капитан Малашкин, начальник рудника.
— Дейкин. Руководитель экспедиции Дальстроя. Я слышал о руднике. Километрах в тридцати расположен. Неужто на выстрелы пришли?
— Нет, конечно. Еще ночью в лагерь вернулся беглый зек и приволок с собой бандита. Рассказал о вашем отряде и о разведчиках Зеленого, указал место его лагеря, сказал, что вы ждете атамана в Усть-Авраме.
— Это где же?
— Так эта деревня называется. Мы решили вам подсобить. А если честно, то это вы нас выручили, я на вылазки не решался. Больше полусотни человек с рудника вывести не могу, кто-то должен там оставаться. Мы и понятия не имели, что лагерь Зеленого расположен через перевал от нас. Не все же ему на нас налетать! Решился взять банду на рассвете прямо в лагере, пока они не очухались, но опоздал, лагерь был пуст, все ушли. Мы двинулись по следам, а когда услышали выстрелы, прибавили ходу. Кажется, успели вовремя. Потерь среди ваших нет?
— Все на месте.
— Не уверен, — подходя, сказал Трюкач. — Где Елизар? Тот беглый, что вас предупредил?
— Он беглый, его место в лагере.
— Я так не думаю, капитан. Это он нас вывел к лагерю, благодаря ему мы узнали о планах атамана. Это он тебя предупредил. Знал, на что идет ради нашего спасения и уничтожения банды. В деревне у парня жена и трое детей. Ему ты должен сказать спасибо, а не нам.
— Это точно, — подтвердил Дейкин, — парня надо отпустить. В деревне жизнь не слаще, чем в твоих рудниках, только пользы от него здесь больше.
— Будьте благородны, капитан, — присоединилась Лиза. — Взамен себя он бандита привел. Настоящую сволочь.
— Я бы не рискнул возвращаться за колючку по собственной воле, если бы однажды сбежал, — прошептал Леший. — Парень собой пожертвовал ради всех нас.
— Рано или поздно, но банда тебя доконала бы, капитан, — продолжал Чалый. — Подмоги можешь не ждать, одноколейку разбомбили, телеграфные столбы повалены. Искалеченный поезд стоит на путях. Мы там были. В центре засел лазутчик, не сошка какая-нибудь, а большой начальник. У Зеленого рация, он поддерживает связь с человеком, который в курсе всех событий. Теперь ты от бандитов избавился. Скажи спасибо Елизару и отпусти мужика.
Капитан помялся и кивнул головой.
— Убедили. Все правильно. Отпущу парня.
— Слово офицера? — спросил Шабанов.
— Слово офицера.
К ним подбежал старшина.
— Местные говорят, среди трупов атамана Зеленого нет, сыновей его тоже. Девяносто двух гадов мы положили.
— А их сто четырнадцать было, сам считал, — подал голос Огонек.
— Многих река смыла, кто-то утонул, кого, убитого, течение унесло, — предположил Кистень.
— Зеленый слишком хитер, — вздохнул Малашкин, — он на рожон не лезет. Ушел гад.
— Что за фрукт этот атаман? — спросил Важняк.
— Недобитый беляк. В годах уже. На Дальнем востоке воевал в армии атамана Калмыкова, был его правой рукой. Когда в 20-м их разбили, ушел в Китай. Руководил белым движением в Харбине. В 48-м все они в Россию вернулись, бандитствуют в тайге. Настоящее имя Зеленого — Зиновий Петрович Никольский, полковник, бывший начальник штаба армии Калмыкова, из графьев. С ним три сына. Старшему под тридцать. Те еще головорезы. Самому атаману под шестьдесят, но в седле держится отменно. Знатный вояка, он еще в гражданскую прославился.