– Почему не получится?
– Ну потому, – сдерживая раздражение, ответила девушка.
– Если ты решишь, то все у нас будет, как ты захочешь, – не унимался Роман.
Роман смотрел на Оксану с надеждой. Она захотела что-то объяснить ему, но почувствовала, что это бесполезно. Не раз они уже пытались выяснять отношения.
И все одно и то же.
– Знаешь что, Рома, ты лучше иди! – стараясь говорить мягко, сказала Оксана.
Она отвернулась и скрылась в толпе. Хоменко некоторое время стоял на месте, а после снова побежал за Оксаной. Он догнал ее уже у входа в административный корпус, где девушка шла уже с двумя кассирами – Бруневой и Локтевой, тоже вызванными на ковер к начальнику вокзала.
– Ну зачем ты к нему сейчас идешь? – с отчаянием в голосе заговорил Роман.
– Господи, ну что мне сделать? Я же правда хочу, чтобы ты была счастлива…
– Что сделать? – зло проговорила Оксана. – Отцепись! И тогда я буду самым счастливым человеком.
В ту же секунду Оксана пожалела о сказанных Роману словах. Но только эти слова смогли сейчас остановить Хоменко.
«Поезд из Кисловодска чуть-чуть запаздывает, но беспокоиться нечего, все приедут живыми и, главное, здоровыми. Кавказские воды очень целебны».
Это было уже второе опоздание за сегодняшнее утро. Ларин отметил, что сегодня на вокзале разладилось.
Глава 21
ЛАРИН
– Интересно, драть сильно будет или так, для профилактики? – волновалась Локтева, рыжая дамочка неопределенного возраста.
– Слушай, если она с нами, – кивнула Брунева на Оксану Панчук, – значит, еще не все потеряно.
– Да, а терять, собственно, что? – Локтева небрежно поправила огромный бюст под тонкой обтягивающей кофтой.
Однако волноваться была причина. Все кассирши знали, что начальник вокзала Ларин временами был суров и подвержен вспышкам неуправляемого гнева. Бывали даже случаи, когда Виктор Андреевич увольнял в порыве бешенства нужного и ценного работника, о чем мог сильно пожалеть уже на следующий день. Но даже если и была возможность изменить скоропалительное решение, Виктор Андреевич никогда этого не делал. Так что лучше было не попадаться под горячую руку Ларина и уж тем более не доводить его до белого каления.
– Ну а ты, балерина, чего молчишь? – глянула через плечо Брунева на Оксану. – Или тебе в кабинете у Ларина море по колено?
– Эх, где моя молодость! – пропела язвительно Локтева. – На кого же она растрачена!
Кассирши дошли до приемной начальника вокзала и как по команде остановились перед входной дверью.
– Значит, так! Молчим, как партизаны, – дала установку Брунева.
Она глубоко вздохнула и первой вошла в приемную. За ней последовала сильно побледневшая Локтева. И замыкала этот строй остававшаяся, как казалось, ко всему равнодушная Оксана.
– Один? – спросила у секретарши Брунева.
– Уже давно ждет вас! – гробовым голосом ответила секретарша.
– Олечка, может, ты зайдешь туда и подготовишь почву? – сладко предложила Локтева.
– Да вы что! Идите лучше сразу, у него и так сегодня проблем – с матерью… И еще тут всякие дела…
Брунева, предварительно постучавшись, открыла дверь в кабинет Виктора Андреевича и подтолкнула туда Оксану.
Кассирши увидели в кабинете сидящего на подоконнике Ларина. Он смотрел в окно и, казалось, не слышал, как к нему вошли служащие.
– Виктор Андреевич, мы выражаем вам соболезнование – от всего коллектива… – начала Брунева и тут же под взглядом начальника вокзала осеклась.
В глазах Ларина промелькнуло недоумение. Он как будто бы забыл о том, что случилось с матерью. И вот теперь ему напомнили.
– А, ладно. Сейчас не об этом, – с досадой отмахнулся он.
Кассирши так и остались стоять у входной двери. Ларин во время служебных разносов никого не приглашал садиться, отчего многие его подчиненные чувствовали себя в подобных ситуациях нашкодившими подростками. И сейчас Виктор Андреевич только сам подошел к ним поближе, и лицо его сделалось стальным.
– Значит, так, мои милые, – начал он холодно. – До каких пор у нас будет оставаться эта совковая психология? До каких пор мы будем относиться к работе так, как будто бы мы делаем величайшее одолжение клиенту, продавая ему билет?
– Виктор Андреевич, ну что вы говорите? Разве кто-нибудь вам пожаловался?
– забубнила не выдержавшая данного самой себе обета молчания Брунева.
– Да кто ж будет жаловаться? Вы кому это рассказываете?! Вы в Америке, что ли? Это там, одна жалоба – вон. А у нас – привыкли. Сожрут ваше хамство за милую душу. Привыкли. Чем вы и пользуетесь!
– Виктор Андреевич, но почему вы именно нас троих вызвали? Все так работают. Если у вас ко мне, например, есть личные претензии, то выскажете их!
– Лидия Ивановна! – начал заводиться Ларин. – Вам трудно было через свою кассу сегодня дать билет Герою России?
Брунева вспыхнула, не ожидая такой осведомленности у начальника вокзала.
– А почему я должна это делать, если существуют воинские кассы? – не очень уверенно произнесла она.
– Возможно, существуют и воинские. Но ваша прямая обязанность – вот! – Ларин выдернул из-под стола привычную табличку о том, что ветераны войны, герои и т. д. обслуживаются вне очереди. – Читать умеете?! – уже срывался на крик Ларин.
Брунева пошла красными пятнами.
– Какая жаба вас душила, когда вы отправляли отстоявшего в очереди человека, имеющего все льготы на внеочередное обслуживание, в другую очередь?!
– При чем здесь жаба? – брезгливо поморщилась Брунева.
– При том, что все в болото хотите превратить. Любое дело!
– Вот вы сами говорите, что он имел право на внеочередное обслуживание, а все-таки стоял в очереди. Значит, хотелось человеку стоять. А я-то тут при чем.
Вы что, считаете, что я должна была выскочить к нему навстречу, вынести ему билетик на блюдечке…
Ларин с трудом сдерживал себя, чтобы не вышвырнуть из кабинета эту занозу Бруневу. Ведь понимает же она, о чем идет речь, но все же стоит на своем, как пробковое дерево. Если бы не заместитель Ларина, уволил бы он эту скандальную тетку уже давно. Но ведь сопьется же его Брунев совсем, если не присмотрит за ним на работе эта стерва. А заместитель у него толковый. Виктор Андреевич чувствовал, что Лидия Ивановна знала, как он дорожит ее мужем, а потому вела себя, как жена сановника. Работала плохо, а скандалила лихо.
– Так! – окончательно вскипел Ларин. – Слушать меня! И никаких больше пререканий! С этого дня работать всем без больших перерывов, заканчивать работу на час позже. Городские телефоны в кассах отключить. Если увижу, что кто-то разговаривает на рабочем месте, – уволю. Сегодня же получите соответствующие распоряжения через старшего кассира. И если у кого еще раз увижу такие огромные очереди… Это вас всех касается!
Ларин остановился перед Локтевой, коротко взглянул на ее бледное лицо, а потом перевел взгляд на Оксану. Он впервые посмотрел на нее с тех пор, как кассирши вошли в его кабинет. Она стояла спокойная и несколько отрешенная от всего. Ее уравновешенный и глубокий взгляд прямо устремленных на него серо-голубых глаз сбил его с толку. Но это была лишь секунда смятения, которая, впрочем, не укрылась от глаз Бруневой. Последняя многозначительно хмыкнула:
– Это действительно всех касается? Или кого-то не очень?
– Марш работать! – сорвался Ларин. Он с большим трудом заставил себя сдержаться, чтобы не наговорить большего.
Локтева первая пулей вылетела из кабинета. Следом за ней, но уже спокойно двинулась Оксана. А Брунева, казалось, хотела сказать еще что-то, потому не спешила уходить из кабинета.
– Панчук, останьтесь. У меня еще к вам есть вопрос! – нарочито сурово проговорил Виктор Андреевич. – А вы, Брунева, поспешите занять рабочее место.
Вас пассажиры ждут.
Брунева, фыркнув, медленно покинула кабинет. При этом она оглядела Оксану и Ларина таким многозначительным взглядом, что Ларин решил все-таки пожертвовать своим замом, лишь бы больше никогда не видеть и не слышать эту его благоверную заразу.
Но неприятные мысли сразу улетучились, как только он остался с Оксаной в кабинете наедине. Она стояла перед ним на ковре – точно так же, как во время его проработки кассирш несколько минут назад. Такие же отрешенные и спокойно смотрящие на него серо-голубые глаза. Глубокие глаза. Глаза зрелой женщины.
«Ну вот вам ваш кисловодский поезд. Встречайте своих отдохнувших родных и близких. Только не надо сразу пить водку, после целебных вод реакция может быть непредсказуемой».
Оксана улыбнулась.
А Ларин в который раз подумал, что уволит Собинову обязательно. Это уже ни в какие рамки не лезет.
Глава 22
БОЦМАН
И вдруг он увидел ее, родимую, свою надежду и опору, свой хлеб и гордость, свое, как говорили давно, средство производства.
Управляли тачкой два цыганенка лет восьми-девяти. Впрочем, возраст этих детей вычислить было сложно, да и отвык он определять не то что детей, но и людей по внешности. Давно определял по иному принципу. Например, опасен такой человек или нет?
– Ты знаешь, это чужая вещь. Это моя машина. Я никому не разрешаю брать свои вещи без спроса. Где ты ее взял?
Оба мальчишки мертвой хваткой вцепились в тачку и стреляли глазами по сторонам. Народу на рынке было много, и потому вокруг остановившейся в проходе тачки мгновенно образовался затор. Их толкали, протискиваясь к прилавкам, интеллигентно и не очень поругивали. Кое-кто даже заинтересовался, почувствовав в ситуации конфликт между взрослым бомжом и детьми вольного народа.
Боцман рванул тачку на себя, надеясь на силу. Цыганята держали крепко.
Один из них вдруг заревел, и сразу в толпе раздались возмущенные голоса москвичей – взрослый, пожилой человек, детей обижает. И хотя дети цыганские, но Боцман-то бомж. А Москва от сочувствия к бомжам уже устала.
Второй цыганенок вдруг заорал во все горло на своем языке.
Боцман попытался втолковать окружающим, что это его, Боцмана, тачка. Он сам ее сделал. Вот это колесо, оно нестандартное. Он его принес аж с Кутузовского проспекта. Бесполезно. Никто не верил, и симпатии были на стороне детей.
Не прошло и тридцати секунд, как в толпу, ввинчиваясь червяками, проникли чернявые дети обоего пола и всех возрастов. В считанные секунды они оказались в непосредственной близости от Боцмана. Кто-то первым прыгнул на его больную спину и вцепился в волосы. Кто-то тянул вниз за полы полперденчика. Кто-то больно щипал за руки и отгибал пальцы.
Толпа зевак, стоявшая вплотную, сразу подалась назад, образовав пятачок. А ведь совсем недавно казалось, что люди протискиваются в узком проходе с трудом.
Так муравьи облепляют свою жертву и впрыскивают кислоту. Примерно так, старой гусеницей в муравейнике, почувствовал себя Алексей Иванович. Трещал полперденчик, болела спина, жгло руки, но самое главное, тот, кто сидел сверху, норовил попасть пальцем в глаз. Появилась и другая напасть – взрослая цыганка.
Она сносно говорила на русском, вернее, орала во всю глотку, обвиняя бомжей Москвы во всех смертных грехах. При этом очень чувствительно била локтем под ребра Боцмана. А они у него болели.
– Алексей Иванович! Алексей Иваныч, брось ты свою тачку, они сейчас мужиков наведут! – Кто-то выдернул его из-под мышиной кучи, уже изрядно потрепавшей одежду и тело Боцмана. – Пойдем, дорогой, пойдем подальше от этих жлобов, от этих люмпенов…
Это был Профессор. Из вокзальных. Он пришел на рынок прикупить что-нибудь поесть. В буфетах и кафе-бистро не пожируешь. Боцман подчинился больше из удивления, откуда Профессор знает его имя и отчество. Он совершенно забыл, как сам, три месяца назад, когда справляли какой-то праздник и по этому поводу выпили, поведал Профессору свою историю. Но теперь не помнил этого факта, а потому удивлялся.
– Нет, ну каковы?! – вместо Боцмана удивлялся Профессор, хотя чему тут было удивляться, эти же не в театре «Ромен» зарабатывают на жизнь, и можно ли цивилизованному оседлому славянину вообще понять этот, подобно евреям, вечно гонимый и кочующий народ без родины.
Вообще Боцман вывел для себя в жизни одну странную особенность славян. Они никогда не держались вместе. Вот грузины, армяне, евреи… – те всегда, как кулак, хотя их всегда было мало, но все они своему сообществу непререкаемо ценны. И били славян поодиночке, хотя тех было подавляющее большинство. Почему?
Почему славянам наплевать на всех и каждого? Россия большая, бабы еще нарожают?
Этого Боцман не понимал. Да уже и не старался понять.
– Слушай, Профессор, а куда мы идем? Мне нужно попасть на вокзал. Там какие-то хреновины установили и деньги берут за проход.
– Не хреновины, а турникеты. Виктор Андреевич Ларин постарался.
И опять при этом имени у Боцмана неприятно сжалось сердце.
– Дурят народ. Жируют, – бодро шагал Профессор. – Но за мой счет не пожируешь. Мы с тобой по путям и через перрон для электричек.
Так они и сделали.
Оба бомжа, вокзальный и рыночный, вошли внутрь, миновали два зала и пришли к кафе. Там, в закутке, где буфетные складировали ящики с пустой посудой.
Боцман отодвинул ряд и достал из-за батареи отопления целлофановый пакет. В пакете лежала пухлая папка с какими-то документами и сто рублей одной бумажкой.
Боцман забрал стольник, а остальное засунул обратно.
– Не боишься, что кто-нибудь найдет? – спросил Профессор.
– Кто? Сюда уборщица даже не заглядывает, а Вера, буфетчица, знает.
Предлагала у нее хранить в железном ящике, а вдруг ревизия? Что за запросы? По какому поводу?
– Ну что ж, пойдем махнем, помянем раба божьего Фому. Кстати, Алексей Иванович, как его звали?
И Боцман, к стыду своему, не смог ответить ничего вразумительного. Может, от фамилии? Может, от имени? Все они теперь были ненужными для России, безымянными человеками с маленькой буквы.
Они вышли в центральный зал. Им предстояло пересечь довольно обширное пространство, выйти на площадь, где за мостом испокон находился небольшой, но приличный магазинчик. Решили взять на борт большую и маленькую. На маленькой настоял Профессор. Сказал, ночью пригодится. От закуски категорически отговорил. Он знал место, где кормят бесплатно.
– Это где-где? Второй Полупалашевский? – поинтересовался Боцман.
– Ну да. Американцы. Странные люди. Как будто виноватыми себя чувствуют, что живут лучше других, а у самих полно бомжей, – убежденно сказал Профессор.
– Я ж у них полгода назад убирал. Думал, закрылись давно. Лэрри там старший, – обрадовался Боцман.
– Точно. Вот и пошли. Нечего на колбасу тратиться.
И оба зашагали через зал несколько бодрее.
Глава 23
СЕРГЕЙ
В тамбуре остались только девушка и блондин.
– Спасибо, – поблагодарила девушка блондина, поправляя выбившуюся из штанов майку.
Она дрожащими руками достала из кармана пачку сигарет, но оставшаяся последняя сигарета была сломана. Блондин молча протянул девушке свою пачку и отошел к другой двери тамбура.
– Ой, это, наверное, очень крепкие, – взглянула девушка на марку сигарет.
– Но курить все равно хочется. – Кошмар какой-то! – продолжила она разговор через минуту. – Спокойно стояла себе, курила. Просто так ведь прицепился.
Вначале курить дай, потом… дальше пошло-поехало…
– Черножопая сволочь! Ненавижу их всех! Животные, обезьяны! – проговорил парень. – А ты бы поосторожнее курить ходила. Да еще одна.
– В крайнем случае я бы закричала на весь поезд!
– Закричала бы! – усмехнулся блондин. – И что бы было?
– Что? Полный ведь вагон людей! Кто-нибудь, да услышал бы!
– Конечно! Все внимательно послушали бы, как ты кричишь. И проверили бы защелки своих дверей. Вряд ли кто-нибудь вышел бы на тебя взглянуть.
– Но ты же вышел? Не побоялся? – с симпатией взглянула на блондина курносая.
– Я вышел просто покурить. Считай, что случайно здесь оказался.
– А мне всегда везет на счастливые случайности, – улыбнулась курносая.