Он вздохнул, осознав грандиозность задач. Внезапно перед ним возник образ Сатин, и ему ужасно захотелось повидать ее. Он неожиданно сообразил, что в тот памятный день, случившийся почти три года назад, он не только встретил в лесу Фос Репоз Эме д’Арране[17], но и поссорился с Сатин. Случайно заметив Антуанетту с ее лотком в Большой галерее замка, он резко и грубо выразил ей свое неудовольствие. Этот проступок, как и последний разговор с маркизом де Ранреем, завершившийся ссорой, как гневный порыв, побудивший его покинуть дом Жюли де Ластерье, когда ее жизни грозила опасность, тяжким грузом лежали у него на сердце и постоянно бередили душу. Ему пришлось учиться жить с этим грузом. Когда на него накатывал приступ горьких сожалений, только вера в Провидение и тепло дружбы давали ему поддержку, опору и утешение.
Когда его экипаж проезжал заставу Конферанс, что между Сеной и Тюильри, пробило четыре часа пополудни. Николя посчитал справедливым воспользоваться близостью площади Карузель, где после женитьбы проживал его друг Лаборд. По дороге он бросил взор на здание больничного приюта Кенз-Ван: здание намеревались снести, а на его месте разбить площадь Людовика XVI, приют же обещали перенести на улицу Шарантон, в бывшие казармы серых мушкетеров. Став генеральным откупщиком, Лаборд отдал большинство дел по откупам в руки своих верных служащих, оставив себе время для досуга. Поправив финансовые дела, он продолжил свои любимые занятия: изучение географии, китайского искусства и музыки. Взявшись за подготовку монументального четырехтомного труда о старой и новой музыке, он надеялся за несколько лет завершить эту работу.[18] Николя нашел Лаборда в библиотеке; в домашнем халате с куньим воротником, откупщик сидел за письменным столом, заваленным партитурами; гость бросил восхищенный взор на выстроившиеся вдоль всех стен переплеты.
— Боже! Как я вам завидую: вы со всех сторон окружены книгами. Сколько их у вас?
— Ах, войску сему несть числа, думаю, не менее двадцати пяти тысяч.
— Настоящая армия, которая защищает вас, разговаривает с вами и развлекает вас.
— Защищает меня? Пожалуй, да, но только не от пожаров. Их я боюсь больше всего.[19] Но чего мне стоило…
— Я прибыл из Версаля, — произнес Николя, садясь в обтянутое красным шелком кресло-бержер. — Я разговаривал с королевой, потом с Сартином. Министр посоветовал обратиться к вам.
— Вы же знаете, для вас я готов сделать невозможное. О чем идет речь?
— Познакомьте меня с господином Луазо де Беранже, вашим товарищем по генеральным откупам.
— …И чтобы слова «комиссар» и «полиция» ни разу не прозвучали, и чтобы пустой предлог оправдывал, я бы даже сказал, настоятельно требовал встречи с целью… с целью, которую, как мне кажется, я знаю.
Лицо Николя приняло самое невинное выражение.
— У вас обычно настолько искренний вид, мой дорогой Николя, что избыток простодушия тотчас вызывает самые черные подозрения…
И оба расхохотались.
— Итак, в Париже ходит слух, что некая знатная дама, имя которой я называть не стану, влекомая страстью, кою я не назову, попалась в ловушку, от которой кое у кого есть ключ. Оказавшись без средств, эта дама прибегла к помощи некой особы, а эта особа пустилась в сомнительные махинации. Некто (то ли он, то ли она) решился провести посредническую операцию с целью извлечь сумму, большую, я бы даже сказал, гораздо большую, чем требуется. В поисках Грааля сия фея посетила меня и без всяких колебаний предъявила мне бумаги, изготовленные с целью убедить меня дать поручительство и… золото. Она уверила меня, что королева найдет способ выразить мне свое согласие во время какого-нибудь торжества. Собственно, это фея обещает каждому, кто клюнет на ее приманку и позволит заманить себя в ловушку. Вот, мой дорогой, что вы, без сомнения, желали узнать, а в довершение…
— Кажется, господин Беранже согласился на ее условия и попался.
— …я назову даже имя — Каюэ де Вилле, с которой мы имели дело в последние годы жизни покойного короля, нашего оплакиваемого повелителя. К несчастью, она сумела втереться в доверие к королеве, которая продолжает множить свои неосторожные поступки… Да, нынешнему двору не хватает рассудительности… Впрочем, это вам известно лучше меня.
Николя молчал; он мысленно любовался королевой, выходившей из сломавшейся на скользкой Версальской дороге кареты.
— Надо оградить ее величество от необдуманного поступка, — продолжал Лаборд. — Зло таится среди ее окружения. Не секрет, она делит свою привязанность между принцессой де Ламбаль, управляющей ее двором, и графиней де Полиньяк. Графиня входит в партию принцессы де Гемене. Там гудит целый рой молодых людей, обладающих слишком вольными, на мой старческий взгляд, манерами. Они высмеивают все, что заслуживает уважения, исподтишка вредят тем, в ком видят угрозу для себя. Неразборчивая клика обожает интриги, а графиня Полиньяк, мечтая уничтожить свою соперницу и выставить напоказ собственные заслуги, постоянно наушничает Морепа[20], впитывающему в себя как губка все самые мелкие подробности того, что думает и что делает королева.
— Ее величество всегда умела внушить своему окружению уважение и остудить горячие головы.
— Вы истинный златоуст и верный слуга. Остается оборотная сторона медали. Если потребуется, принцесса де Ламбаль возьмет свое. Она нисколько не хуже и не лучше, а среди ее окружения можно встретить даже простолюдинов. Ее кружок усиленно посещают герцог Шартрский и все, кто поддерживает дом Орлеанов. Королева ничего не выигрывает, сменив одну привязанность на другую. Вдобавок в этом кружке замечен граф д’Артуа. Прошлой осенью во время последней поездки в Фонтенбло королева начала крупно проигрывать. Впрочем, сначала ей сообщили об этом те, кто желает ей добра…
Николя предположил, что речь идет о господине Мерси-Аржанто, австрийском посланнике, или об аббате Вермоне, чтеце королевы, чья преданность дочери Марии-Терезии не подвергалась сомнению.
— Подобные вечера опасны также своими последствиями. В угоду развлечениям Мария-Антуанетта оставляет короля в одиночестве, окончательно отбивая у него желание проводить ночь в ее покоях, так что отныне они спят в разных спальнях. Среди молодых женщин нынче это модно… А ведь Франция ждет наследника трона!
Николя подозревал, что наследника с нетерпением ждал и сам Лаборд. Его молодая жена уже несколько лет страдала от приступов меланхолии, и медицина в лице медиков Сорбонны никак не могла ее вылечить.
— Но если бы речь шла только о картах! Игра в бильярд, столы для которого установлены в комнатах королевы, притягивает к себе молодых вертопрахов. Теперь они делают погоду при дворе! В наше время, дорогой Николя, нравы были иные, хотя, признаю, образцовыми я бы их не назвал. Не желая брать на себя роль цензора, я тем не менее утверждаю, что бал правили пристойность и мера, и ничего не просачивалось за пределы дворца.
Наконец коротенькая записочка к Луазо де Беранже была написана, запечатана и вручена Николя. Прежде чем попрощаться с комиссаром, Лаборд пожелал показать ему свое последнее приобретение — китайскую картину на шелке, изображавшую двух ланей, щипавших травку под соснами.
— Полюбуйтесь на изысканную красоту этого простенького пейзажа: едва намеченный задний план, деликатность штриха, застывшее движение настороженных животных… Автор ее, художник Ми Фу, жил в XII столетии при династии Сун. Созерцание сей картины утешает меня во многих горестях.
Вновь сев в карету, Николя подумал, как несправедливо молва отнеслась к его другу Лаборду, создав ему скандальную репутацию либертена. Меж тем Лаборд любил и ценил искусства, а трогательная забота, которой он окружил свою вечно страждущую жену, искупала все его отступления от праведного пути. Беспримерная же верность Людовику XV, по его мнению, заслуживала безоговорочного отпущения.
Глава V
КЛАМАР
О, факелы, о, мрачные огни, что освещают мертвых, но не согревают.
Колардо
Николя решил успеть на улицу Нев-де-Люксамбур. Выехав на улицу Сент-Оноре, возле церкви Вознесения экипаж свернул направо, в улочку напротив. Маленький особнячок господина Луазо де Беранже соседствовал с монастырем Зачатия. Лакей в ливрее с серебряными галунами провел его в кабинет с громоздкой мебелью. Кричащая роскошь обивки, гобелены, сияющие свежестью красок, сверкающие бронзовые накладки выдавали стремление хозяина похвастаться своим богатством. Сам откупщик, с набеленным лицом и напомаженными щеками, окутанный пеной дорогих кружев и вышивок, являл собой олицетворение царившей в доме безвкусицы. На плече у Беранже сидела маленькая упитанная макака в красновато-коричневом, с золотистым отливом фраке и пудреном парике. С изумленным видом, но вполне любезно откупщик спросил, что привело сюда посетителя.
— Сударь, прошу меня извинить за столь позднее вторжение. Я позволил его себе лишь потому, что у нас имеются общие знакомые. Господин де Лаборд просил меня передать вам вот это.
И он протянул запечатанную записку. Послание было распечатано, быстро прочитано, а затем брошено в огонь, гудевший в камине. Некое сомнение закралось в душу Николя. Не был ли Лаборд, как и Сартин, членом одной из тех масонских лож, что столь активно множились в Париже? Полиция насчитывала их более четырех сотен. В той, где администратором являлся герцог Монморанси-Люксамбур, председательствовал герцог Шартрский. Говорили, что среди членов этой ложи числились графы Прованский и Артуа, братья короля. У Николя пока не было своего мнения о масонских кружках. Привыкнув судить о людях по их достоинствам, он знал, что там, как и всюду в обществе, дурное в равных пропорциях соседствует с хорошим, а добро — с злом. Ложи успели снискать как дурную, так и добрую славу, а среди их членов числились как философы, так и записные распутники.
— Господин маркиз, я вас слушаю. Я немного знаком с вашим другом… и ко всему, что исходит от него, отношусь с величайшим вниманием.
Трудность заключалась в том, что Николя предстояло добраться до цели не прямыми, а окольными путями.
— Сударь, прежде всего я попросил бы вас сохранить в тайне все, что я вам сейчас скажу.
В знак согласия Беранже кивнул; его спокойствие подтверждало догадки Николя.
— Сударь, сегодня утром я был у королевы. Она рассказала мне о вашем деле.
Откупщик, до сих пор прекрасно справлявшийся со своими чувствами, внезапно покраснел: упоминание его персоны рядом с именем королевы явно ему льстило.
— Ах, значит, меня не обманули, все правда. Я очень рад, сударь, очень. Меня не обманули.
Следовало развить успех.
— Вы ведь договаривались именно с Каюэ де Вилле, с ней вели переговоры?
— Вижу, вам известен предмет переговоров. Что вы хотите! Сумма не маленькая, даже для такого человека как я…
Он откашлялся.
— …поэтому мне надо заручиться гарантиями, установить учетную ставку, подписать соглашения и обменяться векселями. Весьма сложный механизм, колеса которого…
Николя с изумлением отметил все возраставшее возбуждение Беранже: откупщик ерзал на месте, размахивал руками, корчил гримасы и, словно опьяненный золотом, хватал руками воображаемые документы.
— В какой стадии сейчас переговоры, сударь?
— О! Господин де Лаборд уполномочил меня ничего от вас не скрывать. Я вручил очаровательной посреднице небольшую сумму.
— Вы сохранили расписки, переданные госпожой Каюэ де Вилле?
Собеседник смешно дернул головой, видимо, пытаясь изобразить праведный гнев.
— Сударь! Как вы могли подумать! Требовать расписок от королевы! Мне посулили почести, достойные наших блистательных придворных!
Услышав слово «блистательные», Николя улыбнулся. Оно очень точно отражало чувства самого Луазо: он напоминал жаворонка, ослепленного собственным отражением.
— Мне показали апостили королевы, — понизив голос почти до шепота, произнес он.
— Из этого я делаю вывод, что вы расстались с кругленькой суммой!
— Расстался! Однако вы слишком торопитесь! Черт возьми! С кошельком так просто не расстаются!
— Вас обещали представить ко двору. Насколько я понимаю, вся сумма еще не выплачена?
— Вы совершенно правы. Ибо у меня также есть обязательства по отношению к тем, кто идет со мной в одной упряжке. Я обещал им гарантии, а потому мне также приходится требовать подтверждения, гарантий, достоверности, словом…
Казалось, он собирался открыть какую-то тайну.
— …Полагаю, вам известно, сударь, что наличные деньги стали редкостью, ибо займы населения поглощают находящиеся в коммерческом обороте средства. Приходится прибегать к так называемым черным векселям, имеющимся в ходу среди финансистов, чтобы облегчить… гм… текущие сделки. В этих случаях гарантом оплаты сделки выступает только подпись, причем обеих сторон.
Он сделал хитрое лицо.
— Такого рода соглашения не требуют огласки, однако существуют жесткие правила, которые их регулируют. Да что я говорю! Это настоящие цепи, вроде тех, которыми сковывают каторжников.
Николя молчал. Этот тип намеревался торговаться с королевой. Интересно, в какую бездну может увлечь жажда золота и желание блистать при дворе?
— И какие же предосторожности вы намерены предпринять?
— Хе-хе! Сударь, наилучшая предосторожность — это хлопать глазами и во всем соглашаться с начальником… У меня будет встреча с королевой.
Николя не верил своим ушам.
— Именно! — ответил Беранже, и лицо его расплылось в сладкой улыбке.
— Не будет ли нескромным с моей стороны спросить, где и в каком месте?
— В самом шикарном, господин маркиз! При дворе, в Зеркальной галерее, где она отразится в тысяче зеркал. В ближайшее воскресенье по дороге в часовню ее величество кивнет мне в знак окончательного одобрения нашей сделки.[21]
— Сударь, я не только имею честь носить титул маркиза де Ранрея и обладаю правом присутствовать на утреннем малом приеме короля, я еще исполняю обязанности комиссара полиции Шатле. Вы можете мне доверять и как дворянину, и как магистрату.
Яростно теребя кружевные манжеты, Беранже с удрученным видом рухнул на стул: напоминание о заслугах Николя сразило его.
— Сударь, я не мог предположить… Неужели меня использовали?.. А так уверяли, столько обещали! Неужели все рухнуло?
— Ради всего святого, возьмите себя в руки. Еще ничего не потеряно, а ваша готовность оказать помощь в разоблачении мошенников заставит нас забыть оскорбление, кое вы едва не нанесли трону. Как вы посмели подумать, что можете на равных вести переговоры с вашей королевой! Итак, я требую две вещи. Во-первых, храните все в строжайшей тайне; если вы нарушите слово, вас немедленно отправят в Бастилию. И во-вторых, в ближайшее воскресенье, как и условлено, отправляйтесь в Версаль. Не беспокойтесь, я буду рядом, и мы наконец узнаем истинное лицо посредника.
— Господин маркиз, несчастья свалились на меня словно снег на голову. Я в точности исполню все ваши указания.
Николя покидал улицу Нев-де-Люксамбур в полной растерянности. Он убедился, что интриганка затягивает королеву в долговые сети, но, как это часто бывает, за основной интригой ощущались чьи-то грозные происки. Луазо де Беранже являлся одним из тех нуворишей, кто, нажив состояние, еще не успел свыкнуться со своим новым положением. Стремясь скрыть запах золота и больших денег, он хотел увенчать свой успех придворными почестями. Николя спросил себя: зачем и почему все стремились подражать дворянам? Какой ценностью обладал титул, который сегодня стремились заполучить любой ценой? Разумеется, будучи уверенным, что сам происходит из славного и древнего рода, он с легкостью говорил об этом, играя сразу на двух досках. Внезапно он подумал, что положение, доставляющее столько привилегий, налагает на своего обладателя определенные обязательства. Однако, в согласии с духом времени, многие владельцы титулов отличались отнюдь не безгрешным поведением. Так для кого же дворянское достоинство все еще сохраняло свое значение? Может, лучше отменить его и отнять титулы у тех, кто их обесчестил? Сколько раз он видел отъявленных негодяев, избегавших наказания исключительно благодаря своему громкому имени. Он вряд ли сумел бы сосчитать всех. В памяти всплыли слова молодого короля: «Дворянство не должно смешиваться с сословиями, которые задачей своей видят обогащение. Единственным достойным занятием для дворянина является снискание почестей на службе государю и отечеству; дворяне обязаны ставить честь выше материального благосостояния».