– Не думаю, что из-за вас могу лишиться спокойного сна, – надменно бросила она.
«Вот так и бывает, – подумал он. – Мечтаешь о рае на земле, и тут тебе в райских кущах Господь являет змею».
– Я стану мучить вас во сне, особенно если вы меня убьете.
«Или умру от укуса змеи».
Она чувствовала слабость в коленях. Черт подери! Ее так сильно влекло к нему. Манил его искушенный голос, и глаза, и все остальное.
Дейн сжала зубы.
– Кто вы такой?
Атмосфера между ними накалялась с каждым ударом сердца.
– Я тот мужчина, с которым тебе хочется спать, моя сладкая. И, возможно, больше тебе ничего обо мне знать не нужно.
Она с трудом проглотила комок.
– Я не стала бы говорить так уверенно, незнакомец. Ружье-то у меня!
Его глаза неспешно окинули ее тело, прожигая в самых неожиданных местах.
– Посмею не согласиться с тобой, моя сладкая...
Господи, она лишь на долю секунды скосила взгляд на его обмотанные полотенцем бедра. Он был там, стоило только поддеть прикладом край полотенца, и перед ней открылись бы все его секреты.
– Какая ты горячая – ничего не стоит нажать на курок, – пробормотал незнакомец, проследив за ней взглядом. Он хотел улучить момент, чтобы перехватить ружье, и...
Пуля влетела в землю в паре дюймов от его ног, подняв столб пыли.
– Вот и я говорю, нажать на курок мне ничего не стоит, – самодовольно проговорила Дейн, перезаряжая ружье. – Так что мы могли бы поговорить, или пусть говорит мой мушкет.
Мужчина улыбнулся и прислонился спиной к дереву, не замечая того, что грубая кора царапает плечо.
– Я знаю, как мило он может говорить, моя сладкая. Но предпочел бы общаться с тобой напрямую, а не посредством дробовика.
– Ну что же, твоя картечь может доставить мне куда больше неприятностей, чем моя, незнакомец, и позволь тебя предупредить: на убийство никто не посмотрит как на преступление, если речь идет о покушении на частную собственность.
– Так это твоя собственность, моя сладкая? Ты владеешь домом и землей?
– Может, ты владеешь?
– Я просто проходил мимо, моя сладкая. Место это заброшенное, и никто не стал бы возражать.
– Я возражаю! Владелец будет возражать.
– Тогда пусть приходит и сам со мной разбирается, моя сладкая. Или, может быть, я приду, чтобы поймать тебя. – Он шевельнулся, и снова раздался выстрел. Пуля попала прямо в корень дерева.
– Вы скорее всего убили растение, – спокойно заметил незнакомец.
– Я убью еще одно растение, если вы не начнете отвечать на мои вопросы, – мрачно заявила Дейн.
И тогда он поймал ее. Словно только и ждал, когда она совершит эту маленькую ошибку – утратит контроль над ситуацией. Он схватил ружье за ствол, резким движением поднял его вверх и рванул на себя. Как раз в тот момент она спустила курок. Ружье разрядилось в воздух, но Дейн уже была в его объятиях, смотрела в черные как угли глаза, и тело ее было прижато к его твердому и пышущему жаром телу.
– Спать захотелось, сладкая? – пробормотал незнакомец и накрыл ее рот своим. Без всяких извинений.
Дейн провалилась в полуобморочное состояние. Она почувствовала, что ее руки ослабли. Ружье не успело выскользнуть из рук, он успел перехватить его и швырнуть через плечо.
Она чувствовала его желание, и все, что их разделяло, – это тонкая ткань.
Дейн понимала, что он удерживает свое желание в узде лишь напряжением воли.
Но помимо прочего она испытывала и страх – пульсирующий и ослепительный. Страх того, что может так легко пойти у себя на поводу и раствориться в этом соблазнительном мире ощущений, даже не попытавшись оказать сопротивление. Любопытство разыгралось в ней настолько, что она с трудом удерживала себя от того, чтобы не протянуть руку и не коснуться его там, где он стал таким большим и твердым.
Клей никогда так не возбуждал ее. В тот момент, когда в голову ей пришла эта мысль, Дейн нашла в себе силы оттолкнуть незнакомца.
– Сладкий поцелуй, – пробормотал он, вновь привлекая ее к себе. – Жаркий, сладкий, крепкий...
– О Господи, – простонала она. Нет, она не даст ему соблазнить себя сладкими речами.
«Клей, – неустанно повторяла она, словно имя это могло подействовать как заклятие. – Клей», – повторяла она, отталкивая своего соблазнителя... И он ее отпустил. Хотя ему ничего не стоило склонить ее волю. Когда она, тяжело дыша, посмотрела ему в глаза, то увидела, что ей незачем защищаться, поняла, что перед ней человек чести.
– Спи крепко, моя сладкая, – прошептал он. – Приятных сновидений.
Она бросилась бежать. Дейн бежала прочь от его глаз и от губ, от его твердого как сталь тела и от его твердой как сталь воли.
Но самое главное, она бежала прочь от себя.
Глава 1
Плантация Монтелет
Дейн Темплтон стояла, прислонившись спиной к одной из резных колонн, украшавших веранду усадебного дома Монтелет. Руки она сложила на груди, словно хотела защитить себя. Защитить себя от кого или чего? От грубияна незнакомца? От испорченного повесы, что играл с ней как кошка с мышью? Или от Найрин, которая была опаснее того и другого, вместе взятых?
Ей даже думать не хотелось о том, что ждало ее сегодня после обеда, и единственным способом уйти от унижения было представляться такой, какой она никогда не была.
Сейчас Дейн была одета как полагается: в муслиновое платье с четырьмя крупными воланами по подолу, платье с этими невозможными стальными крючками, рукавами фонариком, из-под которых выглядывали два слоя кружевных манжет.
Разряжена в пух и прах, с сарказмом подумала она. Принаряжена, чтобы выглядеть как настоящая юная леди с головы до пят, хотя на самом деле ничего от настоящей леди в ней и в помине не было. Она была готова к бою, хотя играть придется по правилам врагов, в число которых теперь входил и Клей.
– О, только взгляни на себя, мисс Прима. Такая холодная, такая невинная и спокойная. Если бы твой отец узнал о том, что ты устроила вчера на вечеринке у Пурди, клянусь, он бы выдал тебя замуж за первого встречного торговца, случайно забредшего в Монтелет.
– Ну тогда ты непременно должна ему об этом рассказать, Найрин. Ты ведь дождаться не можешь, чтобы быстрее от меня избавиться, не так ли?
Найрин сделала вид, что не слышит.
– Я просто не могу понять тебя, Дейн, – приехать к Пурди на этой старой кобыле, верхом, по-мужски, словно ты не леди, а какой-то ковбой, а потом соскочить с лошади так, чтобы все увидели твои панталоны и ничего, кроме них. Если бы твоя мать была жива...
– Но ее нет, – поспешила перебить Дейн, – и ты не имеешь права меня отчитывать. Кроме того, ты просто завидуешь из-за того, что все молодые люди крутились только вокруг меня. Им есть о чем со мной поговорить, Найрин. Представь, разговоры о лошадях, а именно о том, каковы шансы Боя на победу в ближайших скачках, им куда приятнее, чем жеманные обмены любезностями. Мужчинам нравятся женщины с характером, и от этого никуда не денешься.
Впрочем, для Дейн важно было лишь то, что женщины с характером нравятся Клею. Он неоднократно ей об этом говорил.
– Они не женятся на женщинах с характером, Дейн, – резонно возразила Найрин. – Разве твоя мать тебе об этом не говорила?
– А твоя говорила?
Дейн получила сатисфакцию, поскольку Найрин поджала губы и запальчиво сказала:
– Я, во всяком случае, не мотаюсь по всей округе, пытаясь вскружить головы младенцам, у которых молоко на губах не обсохло. Я предпочитаю мужчин постарше, с опытом.
– Да, – согласилась Дейн. – Это верно, именно этим ты и занимаешься.
Найрин сделала вид, что не поняла намек.
– На себя посмотри: вся слюной изошла, мечтая о Клее Ратледже. Твой отец умер бы, если...
– Мой отец последнее время не видит ничего, кроме того, о чем ты и сама знаешь. К тому же у нас на дворе не средневековье.
Но Дейн понимала, что правила игры остались неизменными с давних времен. Как знала и то, что играет с огнем, поощряя распутного и расточительного, пусть и обворожительного, Клея, который был на грани того, чтобы считаться изгоем общества после инцидента, что привел к смерти его отца. И было пыткой наблюдать, как он флиртует с другими дамами после того, как ее губы еще не остыли от его поцелуев.
Но он не мог показать, что всем этим дамам предпочитает ее, Дейн, не мог сделать этого перед лицом друзей ее отца, которые продолжали относиться к нему с настороженным недоверием. Он старался вести себя безукоризненно для того, чтобы сгладить волну, поднявшуюся после смерти его отца, а с дамами флиртовал лишь затем, чтобы привлечь их на свою сторону.
– Женщинам нравятся негодяи, – как-то раз сказал он ей, целуя на прощание, – но люблю я только тебя.
Она торжествовала, исполненная счастливым сознанием того, что он ее хочет. Когда придет время, они всем скажут о своих чувствах и обручатся, даже если ее отец с его феодальными представлениями этого не захочет. Он сам обещал ей это, и Дейн хранила и лелеяла его слова, словно нежное семечко, готовое прорасти в ее сердце.
– Я не стала бы так бездумно относиться к традициям, Дейн. Ты еще такой ребенок. Не понимаю, как можно по-детски относиться к жизни в твоем возрасте. Иногда я отказываюсь верить, что мы одногодки.
– Разумеется, мы не одногодки, – парировала Дейн. – Я нисколько не удивлена тому, что ты намного опытнее, если учесть твою компанию.
Найрин с шумом втянула воздух. Дейн была счастлива, что сумела ее задеть.
– Хорошо, – вкрадчиво сказала Найрин, – мы увидим, какими будут последствия твоих действий, когда отец вернется из города.
– Увидим. Ты ведь первой помчишься жаловаться на меня.
– С тобой просто невозможно общаться.
– Не смей говорить со мной так, будто ты моя мать!
– Тебе нужна наставница!
«Я-то тебе не говорю, что тебе нужно!»
– Ты никого не введешь в заблуждение.
– И ты тоже.
– Не желаю этого слушать.
– Замечательно, тогда уходи.
Она слышала, как Найрин трижды глубоко вздохнула, стараясь сдержать гнев.
– Может, будет лучше, если уйдешь ты, – злобно прошипела она, и Дейн остро почувствовала приближение беды.
Она может так поступить. Она может убедить отца, и тогда...
Ее отец, который, Дейн могла поклясться, дураком не был, и то не смог не поддаться сладостной иллюзии, что эта юная девица способна совершенно изменить тоскливую реальность его существования.
Найрин была родственницей, но не по крови, о чем Дейн никогда не забывала. Найрин была лишь родственницей второй жены брата отца. Родители прислали ее пожить в Монтелете, от силы полгода, а сами отправились на запад искать свое счастье.
Но, отосланная в Монтелет не мешать родителям воплощать мечту в реальность, Найрин самым жестоким образом разрушала мечту о счастье Дейн.
Все изменилось с того самого дня, как Найрин появилась в доме. Прошло уже четыре года, как она приехала, и за все это время ее родители не прислали ни весточки. Дейн фактически не выходила из спальни, где лежала, прикованная к постели, ее мать. А в это время Найрин, которая, как предполагалось, станет помогать Дейн ухаживать за больной хотя бы из чувства благодарности тем, кто поселил ее у себя, успела заставить отца Дейн поверить, что он не может обойтись без нее. Каким образом она этого добилась, Дейн предпочитала не думать. Но она хорошо помнила, как это случилось.
– Моя дорогая Дейн, – сказал он тогда таким противным голосом, каким вещают нечто якобы ведущее к всеобщему благу, – мы все знаем, что у тебя талант к уходу за больными. Стоит лишь вспомнить, сколько времени ты проводишь в конюшне, если лошадь заболеет или готова родить. У тебя гораздо больше терпения и сил. Я думаю, так будет разумнее в самом деле...
Однако Дейн не видела ничего разумного в том, чтобы отец вкушал удовольствия, которые имела ему предложить Найрин, в то время как Дейн приходилось сидеть у постели умирающей и, держа в руках бессильную, словно лишенную костей, кисть матери, уверять ее, что все идет так, как надо. На самом деле все разваливалось на куски.
Горькая правда состояла в том, что отца притягивала к Найрин ее молодость и чувственность. Найрин поощряла его, дразнила и медленно, но неумолимо выталкивала Дейн из его жизни.
...Лучше если ты уйдешь, сгинешь...
Найрин была уверена в своей силе.
Дейн почувствовала перемену в Найрин, когда та сменила гнев на милость: начала читать нотации менторским тоном.
– Моя дорогая кузина, полагаю, с этим надо заканчивать. Я просто хотела, чтобы ты поняла. Твои секреты уже давно ни для кого не секрет. Ты переоцениваешь этих господ. Джентльмены ведут себя как таковые только в присутствии дам. Мистер Пурди или кто-нибудь другой из тех, кто был на том барбекю, непременно расскажет твоему отцу о том, что случилось. Мужчины сплетничают хуже женщин, при этом они говорят тебе в лицо одно, а за глаза совершенно другое.
– И это, дорогая кузина, вполне отвечает твоим интересам. Ты мечтаешь о том, чтобы меня стали презирать все, в особенности мой отец.
– Я сдаюсь.
– Ты могла бы и не пытаться.
Найрин посмотрела на Дейн с открытой ненавистью.
– И ты тоже, – бросила она ей в лицо и пошла прочь.
Через две недели Флинт Ратледж вернулся в Бонтер. Здесь все было как раньше. Чего Флинт никак от себя не ожидал, так это мощной тяги к земле, ощущения, что они с той землей, по которой ступали его сапоги, одной крови. Он думал, что это чувство больше никогда не вернется.
– Ты опоздал, – сказала ему мать, как когда-то в прошлом.
Его внезапное появление, казалось, не удивило ее. Она давно смирилась с никчемностью одного сына и слепым безразличием другого. Она не припасла для него ни одного теплого слова, всегда держалась отчужденно.
И она всегда больше любила Клея.
– Дай мне посмотреть на тебя, – приказала она, не дождавшись от него ответа.
– А ты еще не насмотрелась? – тихо спросил он. Он был прежним и по-прежнему сохранил в себе независимость характера, из-за которой никогда не мог подчиняться чужой воле. Особенно ее, материнской.
«Такой же, как Вернье». И совсем на него непохожий – скорее похожий на ее дальних предков. Отец ее был таким же худым, с высокими скулами, с темными кругами под глазами, чувственным ртом со скорбными складками в уголках и блестящими черными глазами, от которых ничто не могло ускользнуть. И еще эти выразительные брови – четкий индикатор эмоций. А манера держаться? Словом, ей порой казалось, что ее отец ожил. Его руки, волосы, теперь, как у отца, подернутые сединой.
– Где ты пропадал, мой мальчик? – спросила она, стараясь не замечать того, что он видит, как она им любуется. – Впрочем, не важно. Ты все равно опоздал и ничего уже не поделаешь. Я не нуждаюсь ни в чьей помощи. Ни в чьей, – с нажимом повторила мать. – Садись. Тул, принеси стул для господина Ратледжа.
– Слушаюсь, мэм, – почтительно сказал Тул и принес большой стул с жесткой спинкой.
Ратледж сел.
Она смотрела на него в упор.
– Ты мог бы не приезжать.
– Я не мог остаться.
– Это убило меня.
– Я был уже достаточно взрослым. Вернье хотел, чтобы я ему не мешал, и он был прав. Ты не могла бы остановить его, да и никто не мог. Самое лучшее, что можно было сделать, это уйти.
На лице женщины отразилась мука, но она сумела взять себя в руки. Оливия никогда не плакала на людях.
– Все в этом мире следует своему циклу, – загадочно произнесла она. – Твой отец мертв, Клей ни на что не годен, а ты промотал те двадцать лет, что мог бы отдать Бонтеру. Теперь я жалею, что мое письмо нашло тебя. Лучше бы ты никогда не возвращался.
Флинт встал.
– Я могу уехать сейчас. Очевидно, здесь нет ничего, что бы... – Увы, сейчас он не был в этом так уверен.
Однако ее колкости и недвусмысленно выражаемое неодобрение теперь не могли подействовать на него столь же губительно, как это было раньше. Он выработал иммунитет.
– Не уходи! – слова сорвались с ее губ. Во взгляде был испуг, словно она хотела затолкать слова обратно в глотку. – Не уходи, – повторила она, на сей раз, взвесив свои слова. По-видимому, у нее была серьезная причина попросить его об этом.
– Как пожелаешь, – холодно ответил Флинт.