Больше, чем любовница - Мэри Бэлоу 10 стр.


Джоселин решил воспользоваться костылями.

Его решимость изменить образ жизни особенно окрепла после двух последних визитов. Сначала приехал Фердинанд. Как это не раз бывало, говорил он один – в основном рассказывал брату о подготовке к гонкам, до которых осталось всего три дня. Судя по всему, большинство членов клуба ставили на лорда Берриуэтера. Шансы Фердинанда оценивались как весьма призрачные. Но этот факт не охладил пыл младшего Дадли.

– Да, кстати, – проворчал Фердинанд, – братья Форбс ведут себя на редкость дерзко. Говорят, что ты не выходишь из дома не оттого, что нога не позволяет, а потому, что боишься их. Мол, ранение – только предлог. Если бы они позволили себе сказать такое в моем присутствии, давно получили бы перчатку в физиономию.

– Не вмешивайся в мои дела, – нахмурился Джоселин. – Если они имеют что-либо сообщить мне, то пусть скажут в глаза. Вскоре у них появится такая возможность.

– Но я – твой брат, и твои заботы – мои заботы. Если оскорбляют одного из нас, все Дадли чувствуют себя оскорбленными. Хотелось бы только, чтобы леди Оливер стоила всей этой заварухи. Хотя, смею заметить, она и в самом деле лакомый кусочек. Ни разу не видел женщины с такой тонкой талией и такой пышной…

Фердинанд вдруг запнулся и с виноватым видом покосился на Джейн, сидевшую, как обычно, в сторонке.

Фердинанд – как, впрочем, и Ангелина, и все остальные, навещавшие Трещема – не знал, как следует вести себя в присутствии сиделки хозяина, поэтому, вспоминая о ней, испытывал неловкость.

Итак, на горизонте маячил скандал. Не то чтобы для Джоселина такая ситуация была непривычной – нет, неприятности возникали часто, поскольку он сам порой навлекал их на свою голову. Но на этот раз он не мог противостоять врагам. Не мог и… Трешем боялся своих новых мыслей и ощущений. До сих пор ссоры, стычки и рискованные пари возбуждали его, он упивался опасностью. Ему и в голову не приходило, что рисковать жизнью из-за пустяка глупо и смешно, что подобный образ жизни достоин осмеяния.

Трешем решил, что бездеятельность плохо на него влияет. Решил, что если выйдет из дома, то все тут же вернется на круги своя и тягостные мысли мигом покинут его. Следовательно, чем скорее он вернется к прежнему образу жизни, тем лучше. Что ж, если Бернард к завтрашнему утру не раздобудет костыли, ему крепко достанется…

От тягостных раздумий Джоселина отвлек дворецкий, доложивший о визите дамы. Прекрасно вышколенный, как и все слуги в Дадли-Хаусе, Хокинс все же произнес имя гостьи таким тоном, что стало ясно: он весьма неодобрительна относится к этой особе. Джейн тотчас же поднялась со стула и отошла в глубь комнаты, туда, где она обычно находилась, когда герцог принимал гостей.

– Леди Оливер, ваша светлость, желает поговорить с вами наедине, – сказал дворецкий. – Я сообщил ей, что не вполне уверен в том, что вы готовы ее принять.

– Хокинс, что за черт? Немедленно выставить ее!

Леди Оливер не в первый раз появилась в Дадли-Хаусе. Очевидно, эта леди была настолько чужда условностей, что не видела ничего предосудительного в посещении дома, где жил холостой мужчина. Причем она выбрала именно то время, когда весь лондонский свет разъезжал с визитами – вероятно, хотела, чтобы ее прогулка не осталась незамеченной.

– Полагаю, она приехала в экипаже лорда Оливера и оставила его у дома, – проворчал герцог.

– Совершенно верно, ваша светлость, – с поклоном ответил Хокинс.

Джоселин уже хотел повторить свое распоряжение относительно гостьи, но тут она сама появилась на пороге.

– Ах, Трешем! – воскликнула леди Оливер и прижала к губам кружевной платочек – театральный жест, призванный изобразить сочувствие.

Следовало признать, что она была прелестна в своем элегантном наряде – несколько оттенков зеленого прекрасно сочетались с ее густыми рыжими волосами. Миниатюрная и стройная, юная леди Оливер обладала довольно пышным бюстом – именно о нем упомянул Фердинанд в разговоре с братом.

– Вам не следовало сюда приезжать, – сказал вместо приветствия Трешем.

– Но как же я могла не проведать вас! – воскликнула леди Оливер, с нежностью глядя на герцога.

Похоже, холодный прием нисколько не смутил гостью. Она подошла к шезлонгу, на котором возлежал герцог, и опустилась на колени. Затем взяла его за руку и поднесла ее к губам.

Хокинс поспешно удалился, прикрыв за собой дверь.

– Ах, Трешем, – снова заговорила гостья, – мой милый Трешем… Говорят, вы выстрелили в воздух, хотя легко могли бы убить Эдварда. Все знают, какой вы прекрасный стрелок. А потом вы позволили ему прострелить вам ногу. Вы такой храбрец…

– Все было несколько иначе, – перебил герцог. – И храбрость здесь ни при чем. Я просто не смог вовремя сосредоточиться.

– Да-да, какая-то женщина закричала, – сказала леди Оливер. Она поцеловала руку герцога. Затем поднесла ее к своей прохладной напудренной щеке. – Я не могу сказать, что осуждаю эту женщину. Окажись я там, наверняка бы упала в обморок. Мой бедный, мой храбрый, мой милый… Он вас чуть не убил!

– Позвольте напомнить: нога и сердце – это не одно и то же, – проговорил Трешем, решительно высвобождая свою руку. – Прошу вас, встаньте. Но я не предлагаю вам остаться и выпить чаю. Уходите. Сейчас же. Мисс Инглби вас проводит.

– Мисс Инглби?

Щеки леди Оливер вспыхнули, глаза злобно сверкнули.

– Мисс Инглби… – сказал Джоселин, поворачиваясь к своей сиделке. – Познакомьтесь с леди Оливер. Она уже уходит. Сейчас уходит.

Желтовато-карие глаза рыжеволосой леди Оливер внезапно потухли; она поняла, что Джейн – всего лишь служанка.

– Как вы жестоки, Трешем, – сказала гостья. – я едва не умерла от переживаний. Я так за вас беспокоилась. Я томилась желанием видеть вас, а вы…

– Вы меня уже повидали. Всего вам доброго.

– Скажите, что вам тоже меня недоставало! Ах, как вы жестоки, если заставляете меня вымаливать у вас прощение!

– Откровенно говоря, – Трешем смерил гостью презрительным взглядом, – я едва ли хоть раз вспомнил о вас с тех пор, как мы виделись последний раз. Когда это было? У Джорджей? Или на Бонд-стрит? Не помню. И, смею добавить, скорее всего ни разу не вспомню о вас и после того, как вы уйдете.

Леди Оливер вновь поднесла платок к губам.

– Я вижу, вы на меня сердитесь, – проговорила она, укоризненно глядя на герцога.

– Поверьте, леди Оливер, я не испытываю к вам каких-либо иных чувств, кроме раздражения.

– Если бы вы позволили мне объяснить…

– Никаких объяснений!

– Я пришла сюда, чтобы предупредить вас. Они собираются вас убить. Я имею в виду моих братьев – Энтони, Уэсли и Джозефа. Чтобы отстоять мою честь, они пойдут на все, Трешем. А если они все же вас не убьют, то найдут другой способ отомстить вам. Уж я-то знаю своих братьев.

«Значит, лживость и подлость – это у них семейное», – подумал Джоселин.

– Мисс Инглби, вы не проводите леди Оливер к выходу? И пригласите ко мне Хокинса. Мне надо с ним поговорить.

Леди Оливер заплакала.

– У вас нет сердца, Трешем, вы именно такой, как о вас говорят. Но я думала, вы другой, думала, что знаю вас и что вы меня любите. А выход я найду сама, без вашей служанки. – Всхлипывая, гостья направилась, к двери.

«Театр потерял великую трагическую актрису, – мысленно усмехнулся герцог. – Ей бы аплодировали стоя и партер, и галерка. Ее бы вызывали на бис и засыпали цветами».

– Ну, мисс Инглби… – проговорил Трешем после того, как дверь за гостьей закрылась. – Так что вы можете сказать о моей любовнице? Можете вы упрекать меня за то, что я забрался к этой леди в постель, несмотря на то что она замужем?

– Она очень милая, – пробормотала Джейн.

– Вы не ответили на мой вопрос.

Герцог смотрел на Джейн так, будто считал ее виноватой в том, что гостья не пожелала уйти немедленно – как только ее об этом попросили. Визит леди Оливер оказался для Джоселина неожиданностью; он полагал, что после всего произошедшего эта дама будет избегать его.

– Я вам не судья, ваша светлость, – сказала Джейн.

– Так вы смотрите сквозь пальцы на адюльтер? – хитро прищурившись, спросил Джоселин.

– Конечно, нет. Изменять супругу или склонять кого-то к измене – это очень плохо. И, тем не менее, вы поступили с ней жестоко. Вы говорили с ней так, будто испытываете к ней отвращение.

– Так и есть. Зачем делать вид, что я чувствую что-то иное?

– И все же вы были с ней близки и заставили ее полюбить вас. А теперь вы с презрением отвергли ее, хотя она, рискуя репутацией, приехала к вам, чтобы предупредить об опасности.

Джоселин усмехнулся:

– Какая удивительная наивность! Полагаете, леди Оливер испытывает нежные чувства к моей персоне? Леди Оливер любит только себя. И единственная причина, по которой она, как вы выражаетесь, решила рискнуть репутацией, – это желание эпатировать общество. Ей хочется, чтобы все думали, что мы с ней, бросая вызов общественной морали, по-прежнему состоим в близких отношениях. Эта женщина любит выставлять себя напоказ. Ей нравится, когда ее замечают, в особенности субъекты вроде меня. Ей хочется, чтобы люди думали, что она покорила сердце герцога Трешема, старшего из Дадли, Она была бы в восторге, если бы я еще трижды подставлял себя под пули ее братьев, а сам отвечал выстрелом в воздух.

– Вы несправедливы к этой женщине.

– А я думал, вы не станете меня упрекать.

– Вы и святого введете в искушение.

– Надеюсь, – усмехнулся Джоселин. – Но скажите мне, почему вы так уверены, что я спал с леди Оливер?

– Все это знают,. – в смущении пробормотала Джейн. Ведь из-за нее вы стрелялись. Вы сами так говорили.

– Разве? А может, я предоставил вам самой делать заключение?

– Неужели вы теперь станете утверждать, что у вас с ней ничего не было? – в раздражении проговорила Джейн.

Джоселин ответил не сразу.

– Нет, пожалуй, я не стану ничего отрицать. Иначе вы можете вообразить, что ваше мнение что-то для меня значит. Я же не могу этого допустить, верно, Джейн?

Она со вздохом села на стул, стоявший у шезлонга. Раскрыв книгу, о чем-то задумалась. И вдруг спросила:

– Так почему же вы не захотели сказать правду? Зачем вы рисковали жизнью?

– Ох, Джейн, ну разве может джентльмен публично обвинить даму во лжи?

– Но вы ведь ее презираете.

– И все же я джентльмен.

– Но это просто смешно! Вы позволяете ее мужу верить в худшее и не желаете сказать ему правду! И теперь вы позволите всему Лондону считать вас распутником?

– Но, Джейн, ведь за это меня и уважают. Ужасный распутник герцог Трешем! Представляете, как я разочарую свет, если окажусь на самом деле невинным агнцем? Я, конечно, не святой. Иногда я флиртую с дамами. И среди них попадаются замужние. Но от меня ждут скандалов, и я не могу обмануть общие ожидания.

– Что за глупости! – воскликнула Джейн. – Я вам не верю. Вы все это мне насказали лишь для того, чтобы посмеяться потом над моей наивностью.

– Но, мисс Инглби, я уже сказал вам, что ваше мнение для меня – ничто.

– Вы невыносимы. Не знаю, почему я до сих пор не ушла от вас.

– Возможно, потому, Джейн, что вы нуждаетесь в крыше над головой и в пище. Или потому, что вам нравится отчитывать меня. А может, потому, что я начинаю вам нравиться? – закончил он нарочито вкрадчивым голосом.

Джейн нахмурилась, поджав губы.

– Поверьте, Джейн, я никогда не лгу, – продолжал Трешем. – Я могу не замечать, как лгут другие, и даже иногда верить в их ложь, но сам я не лгу. Вы можете мне верить или не верить. А теперь отложите книгу и принесите кофе. И захватите почту у Майкла Куинси. А также шахматную доску.

– Не называйте меня Джейн,. – сказала она, поднимаясь, – Не то я обыграю вас в шахматы, даже если вас ничто не будет отвлекать. И тогда ваша самодовольная ухмылка исчезнет.

Джоселин засмеялся:

– Делайте, что вам говорят. Пожалуйста, мисс Инглби.

– Слушаюсь, ваша светлость, – улыбнулась Джейн.

«Интересно, почему для меня было так важно убедить Джейн в том, что я не спал с леди Оливер?» – размышлял Джоселин. Очевидно, ему очень не хотелось, чтобы она считала его отъявленным негодяем. Вообще-то Трешему всегда было все равно, что думают о нем окружающие, его вполне устраивала собственная репутация, и он ничего не имел против того, чтобы его считали легкомысленным искателем приключений.

Леди Оливер сообщила мужу, очевидно, во время ссоры, что герцог Трешем – ее любовник. И возмущенный муж вызвал обидчика на дуэль. Как мог он, Трешем, сказать лорду Оливеру, что жена его обманула?

Но почему же ему так хотелось, чтобы Джейн знала, что он не спал с этой женщиной? Впрочем, он не спал и с другими замужними дамами, хотя никто из его знакомых в это не поверил бы.

«А завтра… Если Бернард к завтрашнему утру не принесет костыли – пусть пеняет на себя».

Глава 8

– Что вы делаете? – в испуге воскликнула Джейн, переступив порог библиотеки.

Герцог Трешем, опираясь на костыли, стоял у окна.

– Мне кажется, – Джоселин окинул взглядом сиделку, – я стою у окна. Между прочим, в моем собственном доме. При этом я снизошел до того, что отвечаю на возмутительные вопросы дерзкой служанки. Зайдите за плащом и шляпкой. Вы поможете мне спуститься в сад.

– Но вы должны держать ногу в приподнятом положении, – напомнила Джейн.

Подойдя ближе к герцогу, девушка взглянула на него снизу вверх; оказывается, она уже забыла, какой он высокий.

– Мисс Инглби, зайдите за плащом и шляпкой, – повторил Джоселин.

Хотя передвижение на костылях доставляло ему огромные неудобства, он в течение получаса прогуливался по саду, не отставая от Джейн ни на шаг. Потом они присели на кованую скамью под вишней. Он сидел совсем близко – ее плечо почти касалось его плеча. Герцог долго не мог отдышаться. Наконец, восстановив дыхание, проговорил:

– Многое в жизни мы воспринимаем как должное… Казалось, он размышляет вслух. – Свежий воздух, аромат цветов, собственное здоровье и силу. Даже способность передвигаться, не испытывая затруднений.

– Страдания иногда словно звук колокола, – сказала Джейн. – Страдания заставляют нас очнуться и посмотреть на все другими глазами. Они напоминают нам о том, что жизнь состоит не из одних банальностей, на которых мы привыкли заострять внимание.

Если бы она снова могла быть свободной.,.

Мать Джейн умерла – сгорела в лихорадке за неделю, когда девушке едва исполнилось шестнадцать. Отец тоже слег и скончался годом позже. У Джейн остались лишь воспоминания о счастливой жизни – когда-то она верила, что такая жизнь может длиться вечно. В доме поселился Сидни, кузен, унаследовавший титул отца. Сидни постоянно издевался над ней и при этом добивался ее благосклонности. Он строил планы на будущее, нисколько не считаясь с мнением Джейн. Ах, если бы вернуть хотя бы один день ее счастливого детства…

– Полагаю, теперь мне придется начать жизнь заново, – сказал герцог. – С новой, так сказать, страницы. Я правильно вас понял, мисс Инглби? Мне следует явить миру чудо – стать раскаявшимся грешником! Я должен совершить насилие над собственной природой и, женившись на святой, удалиться в поместье, чтобы стать образцовым землевладельцем и столь же образцовым супругом и отцом. – Тяжко вздохнув, герцог покосился на девушку.

Судя по всему, перспектива превращения в праведника рисовалась ему в. таком мрачном свете, что Джейн не удержалась от смеха.

– Хотела бы я полюбоваться подобной переменой, – сказала она. – Но ведь раскаяние не входит в ваши планы. Вот и эта прогулка по саду тому доказательство. Нога снова болит, не так ли? Вижу, вы потираете бедро. Давайте вернемся в дом, там вам станет лучше.

– Джейн, ну почему всякий раз, когда вы говорите подобные вещи, у меня тут же пропадает желание начинать жизнь с чистого листа и я чувствую себя весьма далеким от святости?

Теперь его плечо касалось ее плеча, и Джейн поняла, что ей лучше встать – слишком уж часто стала возникать эта странная и волнующая напряженность… Ощущение, вызывавшее у нее панику и испуг.

Назад Дальше