Стражники потащили из зала рыдающую, обезумевшую от ужаса Момоко.
Судья Аоки обратился к Фудзио:
— Что ты скажешь?
Зал затих, женщины ждали, когда заговорит их кумир.
— Я признаюсь, — сказал Фудзио чистым, звенящим голосом.
Крики и рыдания женщин взорвали тишину зала. Молоденькие девушки стали биться головами об пол, монашки запели молитвы. Судья Аоки приказывал женщинам замолчать, а стражникам очистить от них зал. Фудзио с трудом поднялся на ноги и медленно повернулся к толпе. Его благородное, торжественное лицо заставило женщин замолчать. Они смотрели на него с печальным обожанием.
— Спасибо, Хирата-сан, за попытку помочь мне, — сказал Фудзио. — Спасибо, досточтимые дамы, за вашу благосклонность. Но я знаю, что проиграл, и мне хотелось бы красиво уйти из этой жизни. Поэтому я пропою свое признание в песне, которую написал.
Он посмотрел на судью Аоки, который нахмурился, но кивнул. Фудзио сосредоточился и немного помедлил, прежде чем начать главное в своей жизни выступление; публика замолкла в тревожном ожидании. Потом он запел волнующим, печальным голосом:
Любовь — это сад многих цветов,
Где роза, пион и ирис раскрывают
Солнцу свои лепестки.
Моя жизнь была садом прекрасных женщин,
По которому я бродил с радостным сердцем,
Трогая каждый цветок.
Но в этом саду скрывается цветок смерти,
Чей сок отравлен, а шипы остры
Как ножи
В мою жизнь вошла госпожа Глициния,
Ее чары привели меня к гибели.
Мы любили друг друга со страстью
Горячей и обильной как лето,
Пока злоба и ненависть не отравили наш Рай.
Я мял нежные лепестки ее кожи, я
Ломал хрупкий стебель ее тела, я
Выпускал сок ее крови,
Пока моя Глициния не простерлась мертвой предо мной.
Теперь любовь — заброшенный пустырь,
Где холодные ветры летают над сорной травой,
Камнями и костями.
Моя жизнь — это дорога к месту казни,
По которой я бреду, безнадежно страдая,
К своей смерти.
Подняв руки ладонями вверх, ссутулившись, с трагической маской на лице Фудзио дал последней ноте затихнуть в полной тишине. Потом толпа женщин разразилась одобрительными криками, аплодисментами и плачем. Фудзио поклонился. Судью Аоки этот спектакль явно раздражал.
— Я объявляю тебя виновным в убийстве и приговариваю к смерти путем отрубания головы, — объявил он.
Когда стражники под конвоем выводили Фудзио из зала суда, женщины шли за ним стенающей процессией.
Хирата с ужасом думал, как сообщит Сано о том, что их последние подозреваемые умрут еще до того, как они смогут возобновить расследование.
27
— Строй солдат, Масахиро-тян, — сказала Рэйко.
Сидя на корточках в детской комнате, малыш аккуратно расставлял своих игрушечных всадников, лучников и меченосцев, а Рэйко и старая няня О-суги наблюдали за ним.
— Очень хорошо. — Рэйко улыбнулась сыну, но думала при этом о Сано. Он уехал во дворец, и она в тревоге ожидала его возвращения после встречи с сёгуном.
Громкий треск со двора заставил ее, Масахиро и О-суги издрогнуть. Похоже, кто-то сломал садовые ворота. Озадаченная, она вышла на веранду и увидела в саду Сано. С опущенной головой и сжатыми кулаками он бесцельно бродил вокруг деревьев и топтал клумбы.
— Я этого не вынесу, — бормотал он. Дыхание вырывалось изо рта белыми клубами, таявшими в холодном, пронизанном солнцем воздухе. — Я больше этого не вынесу!
Встревоженная его странным поведением, Рэйко поспешила через сад к мужу.
— Что случилось?! — крикнула она.
Сано резко повернулся в ее сторону, глаза были бешеные, лицо перекосило от переполнявших его эмоций.
— Госпожа Янагисава слишком поздно принесла дневник. — Он продолжал метаться по саду, Рэйко едва поспевала за ним. — Сёгун успел его прочесть, и теперь подозревает меня в убийстве правителя Мицуёси!
— О нет! — Рэйко сжала горло, охваченная дурными предчувствиями. Она никогда не видела Сано таким удрученным, потому что никогда прежде не приключалось ничего столь страшного.
— Дневник попал в руки этому презренному и грязному интригану Хосине. Он позаботился, чтобы сёгун его увидел. — Сано бессвязно рассказал о встрече, рубя руками кусты, попадавшиеся ему на пути. Рэйко поняла, что он не только расстроен, но и страшно зол. — Хосина назвал меня изменником! Едва удалось убедить сёгуна позволить мне доказать свою невиновность!
Рэйко догнала Сано и взяла его за руку.
— Все будет хорошо, — попыталась она его утешить, хотя ее саму душил страх.
Но Сано отшатнулся и закричал:
— Четыре года я выполнял все просьбы сёгуна! Я проливал кровь ради чести! — Он рванул одежду, обнажая шрамы на груди. — Я понимаю, что его превосходительство мне ничего не должен за это, да мне ничего и не нужно, лишь бы он видел во мне преданного вассала, какой я и есть!
Рэйко заметила О-суги и Масахиро, которые стояли на веранде с открытыми ртами, глядя на беснующегося Сано.
— Идите в дом, — махнула она им и обернулась к Сано: — Пожалуйста, успокойся. Пойдем домой, пока ты не закоченел.
Он словно не слышал ее.
— Посмотрите: один раз… всего один раз… его превосходительство мог бы поверить мне и отринуть наветы моих врагов, — сказал Сано, обращаясь в пространство. — Но нет… он поверил всему, что наговорил Хосина. Он был готов обвинить меня, даже не выслушав объяснений! — Сано горько рассмеялся. — Единственное, что меня спасло, так это горький опыт, научивший выходить из таких положений при помощи языка.
Частая несправедливость сёгуна по отношению к Сано ранила Рэйко, но она никогда не слышала его жалоб. Дело «Черного Лотоса» подточило его душевные силы, а эта вспышка гнева окончательно подорвала их. Боясь и за мужа, и его ярости, Рэйко осторожно приблизилась к Сано.
— Все будет хорошо, — сказала она. — Сёгун снова станет доверять тебе.
— О нет! Ничего не получится! — с потемневшими от гнева глазами отшатнулся от нее Сано. — Потому что с меня довольно. Я устал от насильственных смертей, грязной политики, попыток угодить господину, который постоянно грозит убить меня. — Он с силой сжал кулаки и откинул назад голову. — Я больше не могу этого выносить!
Рэйко ошеломленно смотрела на него.
— Что ты собираешься делать? — спросила она дрожащим от страха голосом. Если Сано откажется от службы сёгуну, то потеряет и средства к жизни, и дом, и честь. Она прижала ледяные ладони к щекам. — Куда мы пойдем?
— Не знаю. — Сано снова яростно забегал по саду. — Все равно, лишь бы подальше от замка Эдо и всех его обитателей!
— Но ты не можешь просто так все бросить, — сказала Рэйко, в панике следуя за ним. — Прошу, подумай о будущем Масахиро. — Сано знает, как трудно рёнину вырастить сына. Он, конечно же, не захочет такой судьбы для Масахиро.
— Я думаю об этом! Я не позволю сыну попасть в такую же невыносимую ситуацию, в какую загнали меня!
Ветка азалии зацепилась ему за рукав. С яростным криком Сано выхватил меч и принялся со злостью рубить куст. Ветки и прутья летели в стороны от ударов его клинка вслед за проклятиями. Рэйко съежилась, округлив от ужаса глаза. Это не ее муж! Это демон, вселившийся в его тело.
Внезапно Сано остановился и с мучительным стоном отбросил в сторону оружие. Он упал на колени перед искалеченным кустом, гнев иссяк. Его колотила крупная дрожь. Рэйко больше не боялась. Она подошла к Сано и обняла его.
Сано, завернутый в одеяло, сидел в своей комнате и пил горячий травяной отвар, который Рэйко принесла ему, чтобы восстановить душевные силы. Сама она сидела напротив и с тревогой наблюдала за ним.
— Мне очень жаль…
Он действительно сожалел: о том, что наговорил лишнего, поддался эмоциям и выказал слабость; что в приступе недостойной злости уничтожил куст и напугал Рэйко. Он и не представлял, сколько злобы накопилось у него в душе. Выпустив ее, он ощутил пьянящее чувство свободы; однако теперь, более умиротворенный, чем когда-либо, он стыдился срыва. И ведь ничего не изменилось. Сёгун по-прежнему подозревает его в убийстве правителя Мицуёси; начальник полиции Хосина по-прежнему полон решимости обвинить его во всех грехах. Если он намерен все это пережить, то больше никогда не должен терять контроль над собой.
— Ты в самом деле собираешься оставить свой пост? — осторожно спросила Рэйко.
— Нет. — Сано успокоился. Ему некуда было идти, да и не мог он пожертвовать честью и будущим семьи. Не мог принести в жертву свое призвание, которое являлось его дорогой на Пути Воина, строгого кодекса долга, подчинения и храбрости, по которому живет каждый самурай.
— Тогда что ты будешь делать?
— Я найду настоящего убийцу, докажу, что невиновен, и верну доверие сёгуна. — Решимость и жажда справедливости вновь вспыхнули в душе Сано. — Это будет трудно, поскольку прежние зацепки ничего не дали, но надежда все же остается.
В дверном проеме появился Хирата.
— Сумимасэн, простите, но у меня плохие новости. — Он был явно не в себе. — Судья Аоки только что вынес приговор Фудзио за убийство Глицинии, а Момоко как сообщнице. Их увели на лобное место.
Рэйко ахнула. Сано не сомневался, что Фудзио будет осужден, когда услышал, что судья Аоки готовится к слушанию, но Момоко стала для него неожиданностью.
— Проходи. Садись и рассказывай, — кивнул он Хирате.
Тот начал свой рассказ, а Сано недоумевал, как судья мог вынести приговор на основе версии, которую сам выдумал и не мог доказать.
— Похоже, сегодня день плохих известий, — сказал Сано, выслушав Хирату, и поведал, что произошло с ним.
— Никого из троих наших подозреваемых больше нет. — На лице Хираты отразился страх. — Теперь вы единственная мишень для гнева сёгуна.
Сано ощутил движение космических сил и услышал тяжелую поступь судьбы, когда бремя неизбежности тяжким грузом легло ему на плечи.
— Быть может, Фудзио, Момоко или министр финансов Нитта действительно убили правителя Мицуёси, — сказала Рэйко. — Они по-прежнему остаются подозреваемыми, и по ним стоит поработать, пусть даже их больше нет в живых.
— Мы еще можем поискать доказательство их вины, — вторил Хирата, стараясь не терять оптимизма.
— И надеяться, что оно существует, — отозвался Сано. — Боюсь, если нам не удастся найти свидетеля или некую солидную улику, указывающую на кого-то, кроме меня, то лишь признание самого убийцы убедит сёгуна в моей невиновности. А это сложно получить от мертвеца.
Его собеседники мрачно кивнули.
Затем Хирата неуверенно заговорил:
— Начальник полиции Хосина не остановится перед фальсификацией улик против вас. От поддельного дневника так и тянет его душком. Он наверняка придумает очередные «доказательства» вашей измены.
Сано поджал губы. Он понимал, что Хирата призывает его последовать примеру Хосины и сфабриковать улики против Фудзио, Момоко или министра финансов, чтобы вывести из-под удара Сано.
Глаза Рэйко понимающе сверкнули.
— Фальшивое обвинение для мертвых менее опасно, чем для живых, — осторожно заметила она.
Хирата и Рэйко не исключали такого бесчестья, и это означало, что они абсолютно не представляют себе своих дальнейших действий.
— Это уже приходило мне в голову, — признал Сано. — Но я еще не настолько отчаялся, чтобы подставлять людей, которые, возможно, ни в чем не виноваты, независимо от того, живы они или мертвы. Особенно имея в руках версию, к которой мы еще даже не приступали.
— Что же у нас остается? — озадаченно спросила Рэйко.
— Сам правитель Мицуёси, — сказал Сано.
Хирата нахмурился.
— Сёгун запретил вам заниматься этим человеком.
— И мне бы очень не хотелось ослушаться. — При одной мысли бросить вызов своему господину Сано почувствовал тошнотворный стыд. — Но Мицуёси — это прямая нить к убийце. Работа по нему и связанным с ним людям даст новые улики. Да и есть ли у нас выбор? Мы можем продолжить работу по Фудзио, Момоко и Нитте, и возможно, отыщем новые улики. Можем также надеяться на новых подозреваемых или на то, что объявится любовник Глицинии с Хоккайдо, а начальник полиции Хосина вдруг оставит свои штучки. — Сано увидел, что Рэйко и Хирата покачали головами, сомневаясь в таком повороте событий. — Можем помолиться о чуде.
— Тогда лучше всего заняться правителем Мицуёси, — заметила Рэйко.
— Сёгун накажет вас за нарушение субординации, — напомнил Хирата.
— Я готов рискнуть, поскольку он все равно меня казнит, если я не докажу свою невиновность, — отозвался Сано.
— Возможно, он простит вас, когда поймет, что вы не изменник, — с надеждой проговорит Хирата.
Но пока чаша весов склонялась явно не в пользу Сано.
— Быть может, — сказал он, — нам удастся раскрыть дело так, что сёгун не узнает о моем ослушании, и до того как Хосина или другие враги смогут навлечь на нас новые неприятности.
Госпожа Янагисава одиноко стояла в своей комнате, ожидая единственного гостя, когда-либо приглашенного навестить ее.
Она сжимала и разжимала свои холодные потные руки и глубоко дышала, чтобы ослабить узел тревоги, который ощущала в животе. Ей было жутко принимать фактически незнакомого человека, ее пугала сама мысль, что кто-то нарушит уединение ее комнаты. Но встреча должна произойти здесь, причем в строжайшем секрете.
В дверях появилась ее главная служанка.
— К вам пришла какая-то девица.
Сердце подпрыгнуло, и госпожа Янагисава едва поборола порыв убежать и спрятаться.
— Приведи ее, — сказала она.
Решимость придана ей смелости. Она уже кое-что предприняла против Рэйко, но последствия оказались слишком ничтожны. Если госпожа Янагисава хочет привлечь удачу на свою сторону, она должна упорно идти к цели, несмотря на сожаление, что приходится делать зло подруге.
Служанка Рэйко О-хана вошла в комнату. На ней было модное кимоно с рисунком, изображавшим снег на черных ветвях. Жгучее любопытство проглядывало сквозь показную скромность и нерешительность.
— Добро пожаловать, — тихо проговорила госпожа Янагисава и сцепила дрожащие пальцы в рукавах, оробев от дерзкого смазливого личика О-ханы.
Служанка опустилась на колени и поклонилась.
— Ваше приглашение, досточтимая госпожа, — великая честь для столь незначительной персоны. — Она явно стремилась снискать расположение хозяйки. — Огромное спасибо.
Госпожа Янагисава разглядела в О-хане надежную сообщницу, едва увидев девицу в доме Рэйко, однако хотела лишний раз удостовериться в этом. Сидя напротив гостьи, госпожа Янагисава заставила себя посмотреть на О-хану. В глазах девицы светились энергия и хитрость, которые одновременно и отталкивали и радовали госпожу Янагисава.
— Не хотите перекусить? — спросила жена канцлера.
Пока они ожидали, когда прислуга принесет им чай и еду, О-хана заговорила:
— Ваша комната красивее, чем у госпожи Рэйко. — От ее острого взгляда не укрылись позолоченные фрески, полка со старинным фарфором, лаковые столики, шкафы и сундуки, инкрустированные золотом и перламутром. — И имение это намного больше, чем у сёсакана-самы.
Ей нравятся дорогие вещи, она стремится к более высокому положению, чем работа няни, с удовлетворением отметила госпожа Янагисава. Несмотря на свою преданность хозяйке, она не задумываясь перейдет к тому, кто даст больше.
— Чувствуй себя здесь как дома, — обрела былую уверенность госпожа Янагисава.