Работа и раннее пробуждение.
Обязательная мерзость, от которой невозможно отвертеться.
Рэд подобными заботами обременён не был. Амплуа богатого наследника, решившего посвятить себя путешествиям и с радостью проматывающего средства, оставленные не очень родными, не очень близкими, но щедрыми и благодарными, к подобному распорядку дня не располагало. Оно же импонировало ему сильнее всего.
На этом образе он и остановил свой выбор.
Дом, в котором он обосновался по приезде в город, встретил его тишиной. Оставив пальто в прихожей, но, не снимая шарфа, Рэд отправился на поиски спиртного.
Хотелось праздника и чего-то необычного.
Лучше, чем в повседневности.
Пока без особого на то повода. Просто хотелось. Он предпочитал не задумываться о причинах.
Аккуратно повесив пиджак на стул, Рэд достал сигарету, зажал её в зубах и щёлкнул зажигалкой. Свет не включал, продолжая без труда ориентироваться в темноте. Он весь дом мог обойти с завязанными глазами, ни разу не оступившись и не заблудившись в коридорах.
Ноутбук лежал на столе в гостиной, там, где Рэд оставил его перед отъездом. Флэшка с необходимыми программами примостилась рядом.
Перед тем, как начать веселье, Рэд собирался сделать последний рывок.
Экран тускло замерцал, рассеивая темноту гостиной.
Стоило только войти в чат, и сообщения посыпались бесконечным потоком.
Стремительный переход от одного стиля поведения к другому.
Неизвестность убивает.
Молчание порождает страхи и заставляет мысли бегать в черепной коробке с невероятной скоростью. Они летят вперёд, сталкиваясь между собой, устраивая гонки круче, чем болиды на трассах, создают сотни вариантов и невероятных комбинаций.
Неизвестность сводит с ума.
Подталкивает к стремительному помешательству.
Угрозы, брошенные на пике эмоций.
Обещания, высказанные после того, как переживания слегка улягутся и поутихнут, пропуская на первый план главную звезду вечера — показную браваду обречённого. Он знает, что его ждёт, ощущает опасность, идущую от каждого слова, но старается сделать вид, будто держит ситуацию под контролем — только он здесь является хозяином положения.
Это видно.
Паршивая маскировка.
Осторожные попытки прощупать почву.
Вопросы, вопросы и снова они же.
Сначала наводящие — завуалированный интерес, попытка держать себя в руках и не выдать замешательство.
Зачем открытые, но всё ещё сдержанные.
В финале, когда самообладание прикажет долго жить — истерика.
Лента сообщений обновлялась без остановки.
Рэд бросил взгляд на экран, выхватывая лишь малую часть из всего того, что было написано за время его отсутствия.
«20:15
Кто ты?
20:16
Кто ты???
20:18
КТО?.. Давай, объявляйся, ублюдок. Хватит прятаться.
20:21
Я всё равно найду тебя.
Отрежу тебе яйца, а потом запихну их тебе в глотку.
22:30
Ты там не сдох?
00:48
Испугался?
Уже сбежал?
Собираешь вещи и планируешь свалить из города?
02:12
Ты знаешь вообще, кому это написал?
Не с теми связался, сука.
Считай, что ты уже труп.
Говоришь, что поехал развлекаться? Не бросай деньги на ветер, лучше откладывай на похороны. Скоро они тебе пригодятся.
05:01
Кто ты?»
Рэд читал все эти сообщения с неизменной ухмылкой. Они его не пугали. Более того — забавляли.
Стряхнул пепел — лёгкие белые снежинки истлевшей бумаги опустились на дно пепельницы.
Неспешно расстегнул манжеты и две верхние пуговицы на рубашке.
Истерия невидимого собеседника продолжалась.
Оппонент находился в сети. Значок рядом с его именем горел зелёным цветом. К утру собеседник Рэда перестал попадать по клавишам, и его короткие отписки стали наполовину нечитаемыми. То ли боязнь, то ли алкоголь, то ли бессонная ночь, проведённая в размышлениях и попытках понять, кто был адресантом послания, то ли всё вместе сделали своё дело.
Околесица — многочисленные опечатки, истерия, которой дышала каждая строчка, капс и восклицательные знаки.
Всего пара фраз в исходном сообщении, а каков эффект.
«Ты захлебнёшься своей кровью».
«И кто это организует?».
«Я».
А дальше уже знакомая история.
«Кто ты?».
Пальцы скользили по клавишам, касаясь их нежно и предельно осторожно.
Ответ, который ничего не раскроет.
Всего одно слово.
Всего одно имя.
«Рэд.
Не думаю, что это тебе о многом сказало, но искренне надеюсь, что ответ тебя удовлетворил».
Нажать всего одну клавишу.
Enter. Отправить.
Ещё одного сообщения он дожидаться не стал.
Вопрос задан.
Ответ получен.
Дальнейшее общение не имеет смысла.
Не настолько приятен и интересен собеседник, чтобы тратить на него время в ущерб сну.
Подключение прошло успешно.
Экран замерцал.
Зачистка началась.
Откинувшись на спинку дивана, Рэд наблюдал за тем, как исчезает история сообщений, наверняка заставляя оппонента, находящегося по ту сторону экрана, недоумевать, гадая, что происходит.
Отсалютовал бокалом своему отражению и произнёс:
— Твоё здоровье, Теккерей.
Подумал немного и добавил:
— Земля пухом, Волфери.
После чего сделал глоток, ощущая на языке насыщенный терпкий вкус вина, припасённого для особых случаев.
Довольно самонадеянно было откупоривать бутылку прямо сегодня, словно он уже сейчас праздновал победу. Но, с другой стороны, никто не давал гарантии, что в дальнейшем представится возможность.
Здесь не было единого исхода.
Никаких рёбер и благополучных разрешений конфликта для обеих сторон.
Либо орёл. Либо решка.
========== Глава 2. Вэрнон. Уровень опасности: красный. ==========
Благостную тишину, изредка разбавляемую нервным постукиванием пальцев по рулевому колесу, разбил на сотни частей телефонный звонок, заставший Вэрнона Волфери врасплох. Признаться, он не думал, что в ближайшее время придётся отказаться от собственных задумок и скорректировать расписание в соответствии с желаниями другого человека. Он бы с радостью отмахнулся от этого звонка, проигнорировав его, как игнорировал сотни других попыток добраться до него, но, увы, абонент, жаждавший внимания, входил в категорию тех людей, которых нельзя не заметить. Попытка сделать это в былое время грозила серьёзными последствиями, и наплевать, в общем-то, на наличие родственных уз. Для Ингмара они никогда ничего не значили. У него вообще было своё понятие о ценностях, и с общепринятыми правилами оно не пересекалось ни в единой точке.
Сейчас страха не было, но привычка отвечать в обязательном порядке осталась.
— Хочу видеть тебя через пятнадцать минут у себя в кабинете. И ни минутой позже, — произнёс Ингмар, традиционно проигнорировав приветствие.
— В таком случае, мне стоит подумать о том, каким чудом приделать своей машине крылья, — отозвался Вэрнон. — Учитывая сегодняшние пробки, я смогу добраться до тебя за столь рекордное количество времени только благодаря чуду, не иначе. Хотя бы полчаса, и всё решится в лучшем…
— Не торгуйся, — грубо оборвал племянника Ингмар. — Не с сутенёром общаешься, чтобы цену сбить. Если я сказал, что хочу видеть тебя через пятнадцать минут, значит, через пятнадцать минут ты должен стоять на пороге моего кабинета. Уложишься в четырнадцать — ещё лучше, а шестнадцать — уже плохо.
— Ты хочешь невозможного, дядя, — усмехнулся Вэрнон, заключив небольшое пари с самим собой.
— А ты иногда забываешь о том, что незаменимых людей не существует, — отпарировал Ингмар.
— У тебя нет альтернативы, — отрезал Вэрнон. — Только я. Шавок своих меняй, как хочешь, хоть по сто раз их перетасовывай, отбирая и раздавая должности, но в этом случае разброса кандидатур нет. Решение принято давно, и мы оба это знаем. Твой единственный наследник — я. Других не наблюдается. И не будет. Так что не разбрасывайся угрозами. Твои пафосные заявления пугали меня в двадцать, сейчас — нет. Пустое сотрясание воздуха, ничего кроме.
Дожидаться ответа он не стал.
Отключился и швырнул телефон на пассажирское сидение.
Почему-то захотелось вымыть руки и тщательно, до зеркального блеска, протереть салфеткой телефон.
Появилось странное ощущение грязи, в которой он измазался за время недолгого разговора.
— Капризная старая сука, въезжающая в маразм, — прокомментировал Вэрнон недавнее происшествие, усмехнувшись надменно.
Он точно знал, что в отведённый мизер уложится. Возможно, даже выгадает немного времени, появившись раньше, но сделать всё без дополнительных замечаний не смог. Пререкания с Ингмаром вошли у него в привычку.
Тот, кто прежде был для него непоколебимым авторитетом и вызывал неизменное восхищение, ныне провоцировал лишь раздражение и желание поскорее избавиться от обузы. Самодур, выживающий из ума — таким стал его дядя. Подозрительность, прежде дававшая знать о себе, теперь достигла небывалых высот, превратившись в манию преследования и страх оказаться за бортом, будучи обыгранным представителями молодого поколения.
Ничего удивительного в этом не было.
Время шло, Ингмар не молодел.
Те люди, что окружали его прежде и считались беззубыми щенками, давно выросли из этого амплуа, став вполне себе взрослыми, опасными хищниками, готовыми перервать глотку всем и каждому, кто посмеет перейти им дорогу. Смена подросла. Тому, кто правил всё это время королевством, настала пора уйти на покой. Но он не собирался отдавать власть без боя.
Она пьянила его.
Она была его главным наркотиком.
И он не мог от неё отказаться.
Он не хотел лечиться от своей зависимости.
Он верил, что ещё не один десяток лет продержится у власти, и никто из соратников не попытается от него избавиться.
Удивительное умозаключение, если принять во внимание его прошлые поступки, и то, с какой лёгкостью он сам прежде избавлялся от своих конкурентов и неугодных соратников, однажды посмевших перейти дорогу королю Наменлоса. Если убирал он, то с таким же успехом однажды могли убрать и его. С каждым годом провернуть задуманное становилось всё проще. Кольцо сужалось, воздуха становилось всё меньше, и Вэрнон играл в этом заговоре не последнюю роль. Впрочем, в отличие от дяди, всегда и во всём предпочитавшего радикальные методы, он мог пойти на компромисс, своеобразную сделку. Готов был озвучить предложение, от которого невозможно отказаться. Из уважения к сединам и былым заслугам, как он сам определял мотивы собственного великодушия.
Ингмар добился своего, несомненно.
Построил империю, о которой всегда мечтал, и к расцвету которой стремился с тех самых пор, как впервые нырнул в море, полное пираний, и в цивилизованном мире именуемое бизнесом — честным людям там делать было нечего. Долго они на свете не задерживались.
Кто-то уходил сам — предупреждений хватало, на открытое столкновение они уже не нарывались.
Кого-то к подобному решению методично подталкивали, и у них хватало ума уползти от этого берега, пока ещё была возможность.
Кому-то его навязывали, приводя приговор в исполнение.
Империя Волфери процветала. Росла. Расширялась, подминая под себя всё и всех, поглощая, захватывая, раскатывая по асфальту, а после собирая заново, но уже собственными усилиями и под собственным же брендом. Те, кто по глупости решался пойти наперекор, в дальнейшем горько жалели.
Именно поэтому империи требовались молодые руководители, способные подстроиться под новую ситуацию, а не продолжавшие насаждать привычные — отжившие своё — методы, основательно устаревшие и теперь ничего, кроме саркастической усмешки не вызывающие.
Ей требовалась крепкая рука, а не подрагивающая и усыпанная старческими пятнами, что романтичные французы издавна именовали маргаритками смерти.
Со стороны казалось: для своего возраста Ингмар неплохо сохранился. Он не позволял себе терять форму, выглядел по-прежнему внушительно, и для посторонних всё ещё был мрачной кровавой легендой Наменлоса. Но не для Вэрнона, с ранних лет находившегося рядом с дядюшкой, досконально изучившего всю внутреннюю кухню и знавшего, сколько усилий приходится прилагать родственнику, чтобы не сдавать позиций. В первую очередь, для того, чтобы самому поверить, будто он их не сдаёт.
Реальность его аутотренинги отметала.
Отец Вэрнона, будучи почти на десять лет старше брата, выглядел, как ни странно, моложе. В свои шестьдесят пять он даже не поседел окончательно. Может, потому, что не подвергал себя риску и вообще старался держаться в стороне от подобных мероприятий.
Более того, не одобрял их.
И по поведению был как будто не Волфери.
Ингмар красил волосы в чёрный цвет, чтобы скрыть седину, проявившуюся у него поразительно рано. Когда появились первые белоснежные пряди, ему не было ещё сорока лет. А к сорока пяти годам он поседел полностью. Не было того плавного перехода, о котором принято говорить «волосы цвета соли с перцем». Сначала тёмная шевелюра, а потом — стремительное превращение в обладателя седых волос.
Появились морщины, появились те самые маргаритки смерти, густо усеявшие кожу на руках.
— Стареешь, дядя, — однажды насмешливо протянул Вэрнон, сидя напротив него и уделяя большее внимание зажигалке, нежели человеку, находившемуся рядом.
Потому-то в первый момент и не понял, отчего в помещении установилась кладбищенская тишина.
Он бы и не подумал, что зацепил до глубины души. Крутил вещицу в руках и был занят исключительно ею, а, когда поднял глаза, позволив взглядам пересечься, прочитал на лице дяди всё, что так и осталось в дальнейшем невысказанным. Осознал: только что нанёс сверхточный мастерский удар, наступил на мозоль и ударил по самой чувствительной болевой точке.
Ингмар, привыкший всё контролировать и быть хозяином жизни, больше всего на свете боялся постареть.
Пока это видел он сам, не было ничего страшного.
Когда начали замечать остальные, он пришёл к выводу: дела его плохи.
Ингмар наверняка чувствовал, что положение ухудшается, всё выходит из-под контроля, а молодняк дышит в спину, держа пистолет наготове и выбирая подходящий момент, чтобы выстрелить в затылок престарелой лошади, от которой больше нет никакого толка, одни лишь проблемы. Потому и беспокоился, стараясь — с определённой периодичностью — напомнить окружающим о своём величии.
Были те, кто продолжал проникаться спонтанными представлениями и хранить верность Ингмару.
Но были и те, кто отдавал предпочтение племяннику.
И сколь бы не прискорбно это было для Ингмара, второй лагерь расширялся, а вот число его единомышленников стремительно уменьшалось.
Вэрнон не стремился к перевороту, позволяя дяде тешить себя иллюзиями, но, когда того заносило на поворотах, и в ход шли угрозы, утратившие силу несколько лет назад, он не выдерживал и ненавязчиво напоминал о том, что время не стоит на месте. Вечная жизнь Ингмару не грозит, так пусть перестанет бравировать былыми заслугами. Новых подвигов не предвидится, а прежние истории об его величии успели всем основательно надоесть, набив оскомину.
Всё действительно обстояло так, как сказал Вэрнон.
Когда он только-только вступил в ряды определённой структуры, находившейся под предводительством дяди, когда сказал «прощай» спокойной жизни, о которой мечтали его родители, когда впервые увидел своими глазами то, о чём слышал в их приглушённых разговорах, чувство страха накрыло его огромной волной, сравнимой по силе разве что с цунами.
Всё это было для него шокирующим.
Хотелось сделать шаг назад, отступить и больше никогда не пересекаться с диким миром, в котором законы не работают, а деньги и власть решают всё на свете, снимая любые вопросы, помогая закрывать глаза на преступления любой тяжести, избавляя от проблем одним выстрелом или ударом ножа, нанесённым в тёмной подворотне.
Но в том-то и дело, что так дела обстояли лишь на первых порах. Он сам не заметил, как втянулся. Быть может, удовольствие от происходящего получать не начал, но и перестал каждое происшествие превращать в трагедию мирового масштаба, не придавал им значения, затирал в воспоминаниях, засвечивал, как некогда плёнки в старых фотоаппаратах, о которых сейчас все уже и думать забыли.