Они ехали на дестриерах, боевых жеребцах, способных нести человека с оружием в полном доспехе. Копий у конных эллекинов не было, зато имелись булавы, мечи и топоры. На щитах у многих красовался перечёркнутый полосой незаконного рождения герб Ле Батара. Удостоверившись, что его ратники выбрались из-под сени леса, Томас махнул мечом вперёд, командуя атаку.
Они поскакали к врагу колено к колену, обогнули выступающий из травы валун и сомкнулись вновь. Все они были одеты в кольчужный доспех с пластинчатыми нагрудниками и наплечниками, все носили бацинеты без забрал. Стрелы продолжали сыпаться на людей графа. Некоторые уцелевшие разворачивали коней, надеясь улизнуть назад, но им мешали сражённые лучниками товарищи. А сбоку надвигался ряд чёрных всадников, и выжившие достали мечи. Горстке всё же удалось прорваться к роще севернее, где должны были волочиться арбалетчики. Другие сбились вокруг хозяина, получившего в бедро стрелу вопреки строжайшему запрету Томаса палить в сторону графа.
- Покойники не платят долгов, так что убивайте кого угодно, но граф должен нам достаться целым и невредимым.
Граф и рад был бы сбежать, однако его лошадь тоже поймала стрелу и едва на ногах держалась, не говоря уже о том, чтобы везти неподъёмную тушу наездника к спасению. Эллекины пустили коней в галоп, изготовили оружие, и град стрел прекратился, ибо лучники боялись попасть в своих. Вместо луков они взялись за холодное оружие.
Латники врезались в толпу врагов со звуком, с каким мясницкие топоры врубаются в тушу. Часть солдат графа под вопли избиваемых товарищей бросила оружие и подняла руки. Другие сражались. Томас, чувствовавший себя с мечом не столь уверенно, как с луком, парировал удар рыжего ратника, подал коня вперёд и раскроил рыжему башку. Боец в чёрной шляпе с длинным белым пером ткнул Томаса клинком в живот. Острие скользнуло по кольчуге. В ту же секунду всадника пронзил Арнальдус, эллекин из Гаскони, а сам Томас разрубил напавшему на него физиономию. Тот всхлипнул и рухнул под ноги коню. Отряд графа был захвачен врасплох, без брони и почти без оружия, поэтому заняла схватка считанные минуты. Дюжина всадников спаслась, прочие остались на поле боя мёртвыми или пленными.
- Лучники! – гаркнул Томас, и десяток стрелков с луками наизготовку сдвинулся севернее на тот маловероятный случай, если у арбалетчиков достанет духу напасть.
Остальные лучники собирали стрелы, вырезая из их тел и поднимая с земли, складывали в чехлы. Пленников согнали к обочине. Томас направил коня туда, где лежал вывалившийся из седла Лабрюиллад:
- Монсеньор, за вами должок.
- Я расплатился!
- Сэм! – позвал Томас, - если Его Сиятельство изволит спорить, ругаться, негодовать или каким-либо другим способом отнимать у меня время, вгони ему в брюхо стрелу.
Он говорил по-французски. Сэм язык страны, где воевал не первый год, понимал, наложил на тетиву стрелу и дружелюбно улыбнулся графу.
- Итак, - продолжил Томас, - за вами должок.
- Если вас что-то не устраивает, - начал Лабрюиллад, с опаской поглядывая на Сэма, - Существуют суды…
Томас покачал головой:
- Зачем привлекать стряпчих для решения пустякового вопроса, на который вы можете ответить прямо сейчас. Где генуэзские дукаты, забранные из Павилля?
Лицо Ле Батара было жёстким, а его лучник натянул тетиву, и граф, хоть его так и подмывало соврать, что золото в Виллоне, сказал правду:
- В Лабрюилладе.
- Тогда пошлите латника в Лабрюиллад, - вежливо предложил Томас, - С приказом доставить золото сюда. И когда деньги будут у меня, мы с вами расстанемся к обоюдному удовлетворению.
- Расстанемся? – удивился граф.
- Ну да. На кой чёрт вы мне сдались? Потребовать выкуп за вашу весомую фигуру? Так пока будут его собирать, у меня на ваш прокорм уйдёт вдвое больше. Расстанемся, не сомневайтесь. Но прежде распорядитесь насчёт генуэзских дукатов и позвольте моим ребятам извлечь из вас стрелу.
Один из пленников умчался на выделенном ему коне в Лабрюиллад за золотом. Томас повернулся к брату Майклу:
- Стрелы умеешь доставать из ран?
Монашек неспокойно дёрнул плечом:
- Нет.
- Тогда понаблюдай за Сэмом. Учись.
- Я не хочу учиться, - выпалил монах.
- Почему?
- Мне не нравится медицина, - признался он, - Меня наш аббат заставил.
- Чего же ты хочешь?
Монах неуверенно предположил:
- Господу служить?
- Вот и служи, а заодно поучись вытаскивать стрелы.
Сэм фамильярно втолковывал графу:
- Тебе, приятель, лучше, чтобы это оказался «бодкин», у него наконечник, как шило. Будет больно, зато я выну её раньше, чем ты моргнуть успеешь. Если же в тебе сидит зазубренный, для мяса, мне придётся попотеть, а тебе – поплакать. Готов?
- Шильо? – повторил граф английское слово, находясь, похоже, на грани обморока.
Английский он через пень-колоду разумел и общий смысл монолога Сэма уловил.
Лучник показал ему стрелу:
- Это – шило, бодкин. Стрела для доспехов.
Стрела имела тонкий, похожий на иглу наконечник. Сэм постучал по второй стреле, от треугольного острия которой отходили два зубца:
- А эта – для плоти. Ну, что, посмотрим, Твоя Милость, которую ты угадал?
- Мой собственный лекарь вылечит меня! – в ужасе воззвал граф к Томасу.
- Как угодно. – хмыкнул Томас, - Сэм, древко обрежь и перевяжи.
Лучник взялся перепиливать торчащую из телес графа часть стрелы, и толстяк заверещал. Томас подъехал к телеге, в которой скрючился Виллон, нагой и окровавленный. Томас спешился, привязал коня к оглобле и позвал изувеченного пленника. Тот не отозвался. Томас залез в телегу, перевернул бывшего противника. Мёртв. На дно телеги натекло с пару вёдер крови. Томас спрыгнул на обочину, кривясь, обтёр сапоги о бледную травку. Графиня Лабрюиллад следила за ним сквозь прутья клетки.
- Владетель Виллона отошёл в мир иной. – сообщил Томас, поймав на себе её взгляд.
- Почему бы вам не отправить ему вдогонку владетеля Лабрюиллада?
- Я не убиваю людей за то, что они должны мне деньги. Только если отказываются платить, - ударом меча он сбил замок и подал руку, помогая графине сойти на дорогу, - Ваш супруг скоро будет свободен. И вы тоже.
- Я никуда с ним не поеду! – с вызовом сказала она и ткнула пальцем в сторону привязанных к верху клетки туш, - Пусть со свиньями спит. Ему-то разницы никакой.
Граф, видя и слыша происходящее, с резвостью, неожиданной для его веса, дёрнулся было схватить изменницу, однако накладывавший на его бедро повязку из разорванной на полосы рубахи убитого Сэм будто невзначай туже затянул концы, и толстяк взвыл, забыв обо всём на свете.
- Прости, Твоя Милость, - добродушно бросил ему лучник, - Ты уж посиди тихонько, пока я тебя бинтую.
Графиня презрительно плюнула в направлении мужа и побрела по дороге.
- Эй, верните её! – завопил Лабрюиллад.
Женевьева тронула графиню за плечо, что-то спросила и подошла к Томасу:
- Что с ней-то намерен делать?
- Я? Я ей ни сват, ни брат, чтобы что-то с ней делать. С собой взять мы её не можем, если ты об этом.
- Почему не можем?
Томас вздохнул:
- Когда мы закончим здесь, поедем в Матаме. Возможно, придётся драться. Она – не воин, следовательно – обуза.
Женевьева улыбнулась уголками губ. Посмотрела на арбалетчиков, рассевшихся вдоль опушки северной рощи. Оружие они так и не достали.
- Ты зачерствел, Томас.
- Я солдат.
- Ты был солдатом, когда мы с тобой встретились. – тихо заметила Женевьева, - Ты – солдатом, а я – приговорённой к смерти еретичкой. И ты меня спас, не глядя на то, что я – не воин, следовательно, обуза.
- Она всё осложнит. – раздражённо буркнул Томас.
- А я разве не осложнила?
- Ладно. И что мы будем с ней делать?
- Уведём прочь.
- Прочь от чего?
- От борова, считающего себя её мужем. – горячо сказала Женевьева, - От будущего в занюханном монастыре! От измывательств засушенных монахинь, завидующих её красоте и юности! Пусть сама распорядится своей судьбой!
- Её судьба написана на её прелестной мордашке, - проворчал Томас, - Сеять раздоры среди мужчин.
- Кто-то же должен. – рассудила Женевьева, - Женщинам-то от мужчин достаётся чаще. А я её возьму под крыло.
Томас лишь нахмурился. Красивая, думал он, глядя на графиню. Его люди тоже глазели на неё, не скрывая вожделения, и винить их в том он не мог. За такую и умереть не жалко. Брат Майкл вытащил из-под задней луки графского седла свёрнутый плащ, отряхнул и подал Бертилье. Те улыбнулись ему, и юный монах стал пунцовым от смущения, затмив, пожалуй, густотой оттенка багровые облака на западе.
- Уж в ком-ком, а в желающих взять её под крыло недостатка не будет. – констатировал Томас.
- Тогда я сделаю кое-что ещё.
Женевьева подошла к жеребцу Лабрюиллада, нашла притороченный кривой резак в пятнах крови. Держа его напоказ, медленно подошла к графу. Толстяк испуганно завозился при виде знакомого гнутого лезвия.
- Твоя жена едет с нами. – процедила Женевьева, - Попробуешь вернуть её или как-то напакостить, я своими руками отрежу твоё хозяйство. Медленно отрежу, так, чтобы ты голоса лишился, вопя.
Она плюнула ему на украшенное гербом сюрко, а Томас отметил про себя: ещё один враг.
Дукаты доставили уже затемно. Их пересчитали, погрузили на двух лошадей, и Томас обратился к Лабрюилладу:
- Монеты добрые и полновесные, без обмана. Плата взята с вас дважды: первый раз за Виллон, второй раз – за сегодняшнюю засаду. А, если вас что-то не устраивает, то, как вам, к счастью, известно, существуют суды.
- Я убью тебя! – с ненавистью пообещал граф.
- Всегда рад услужить вам, монсеньор. – кивнул ему Томас.
Он вскочил в седло и повёл отряд, увеличившийся за счёт трофейных лошадей, на запад. В небе проклюнулись звёзды. Северный ветер принёс холод, напоминая, что до весны далеко.
А весной, размышлял Томас, грядёт новая война. Только сначала надо съездить в Арманьяк.
На север.
3
Брат Фердинанд вполне мог бы разжиться конём. Армия принца Уэльского лошадей оставила под Каркассоном, и караульщики томились да скучали. Дестриеров стерегли лучше, а животин лучников просто держали в загонах, откуда брат Фердинанд мог вывести себе хоть дюжину. Соблазн был велик, но доминиканец устоял. Одинокий всадник – лакомый кусочек для разбойников. Рисковать потерей «Ла Малис» брат Фердинанд не желал, поэтому пошёл пешком.
Дорога домой заняла десять дней. Часть пути он скоротал с торговым обозом, для охраны которого купцы наняли латников. Потом торговцы свернули на юг к Монпелье, а брат Фердинанд пошёл на север. Один из купцов заметил «Ла Малис» и полюбопытствовал, что за рухлядь тащит монах.
- Старый меч, - уклончиво ответил доминиканец, - Может, сгодится перековать в косу?
- Разве что, если переплавить. – с сомнением высказывался тот.
Слухов ходило множество. Болтали, что англичане сожгли Нарбонну и Вильфранш, что пала Тулуза. Купцы тревожились. Англичане стремились лишить дворян доходов с поместий, разрушая города и сёла, вытаптывая поля и виноградники. Такую силу могла переломить лишь другая сила, но о короле Франции не было ни слуху, ни духу, и принц Уэльский безнаказанно превращал юг в пустыню.
- Есть у нас король или нет, в конце-то концов? – кипятился один из торговцев, - Пусть придёт и врежет по зубам этому обнаглевшему островитянину!
Брат Фердинанд хранил молчание. Случайных спутников его общество нервировало, хотя они и были благодарны суровому мрачному иноку за его немногословность. Доминиканцы являлись орденом странствующих проповедников, считающих своим долгом наставлять встречных-поперечных в христианских добродетелях, и брат Фердинанд подозревал, что небольшая сумма, которой его оделили при расставании торговцы, была их платой за то, что в пути он не надоедал им проповедями.
Шагая по лесистому краю, монах старательно избегал людей. Здесь прятались «коредоры», безбожные разбойники, что ограбили бы одинокого монаха, невзирая на его духовное звание. Мир был полон зла, и брат Фердинанд не уставал молить Господа о защите. Видимо, его молитвы достигали ушей Всевышнего, потому что уже вечером вторника монах без помех добрался до Ажу, деревни у развалин замка Матаме. Доминиканец заглянул в таверну, где узнал новости.
Граф Матаме скончался после того, как его навестил приехавший под охраной латников священник. Поп сразу уехал, а латники оставались в башне до тех пор, пока объявившиеся англичане не убили трёх из них, а остальных обратили в бегство.
- Англичане в башне?
- Давно убрались.
На другой день брат Фердинанд поднялся к замку и отыскал экономку графа. Говорливая старуха охотно поведала, что люди священника перевернули всё вверх дном в замке и селении.
- Дикие звери! – охала она, - Французы, а вели себя, как дикие звери! Англичане их прогнали.
Англичане, с её слов, носили на одежде рисунок необычной твари с кубком в лапах.
- Эллекины. – пробормотал брат Фердинанд.
- Эллекины?
- Да, так они себя зовут. Дьявольская гордыня. Раньше за такое сжигали, не задумываясь.
- Аминь.
- Эллекины убили графа Матаме?
- Нет. Когда они пришли, его уж схоронили. – старуха перекрестилась, - Убили его французы из Авиньона.
- Из Авиньона?
- Да, оттуда вроде бы прислали этого священника, отца Калада. – она вновь осенила себя крестом, - Грубый такой, глазища зелёные… Жуткий. Он ослепил старого графа перед смертью! Выдавил ему глаза!
- О, Господи! А откуда известно, что они прибыли из Авиньона?
- Да сами говорили. Нас пугали, дескать, если мы не поможем найти то, что они ищут, нас сам папа проклянёт! – она крестилась, не переставая, - Англичане тоже искали. Мне их старший не понравился. У него рука, как дьявольская клешня. Вежливый, а зыркнет – и обмираешь. Не к добру это.
В другое время суеверия старухи позабавили бы брата Фердинанда. Она была доброй христианкой, но слишком большое значение придавала форме облаков, лаю собак и прочим безделицам, видя в них знамения Божьи.
- Обо мне они спрашивали?
- Нет.
- Славно.
Брат Фердинанд прижился в Матаме с год назад. Возраст брал своё, и мерить шагами дороги Франции, искать ночлег и пропитание по чужим людям стало трудно. Скитания привели его в разрушенный замок, старый граф предложил остаться, и монах остался. Два старика вели долгие беседы, играли в шахматы. От графа брат Фердинанд и услышал о Тёмных паладинах.
- Англичане вернуться. – сказал старухе монах, - И те, другие, тоже.
- Зачем?
- Ищут кое-что.
- Ищут? Да они даже могилы разрыли! Англичане поехали в Авиньон.
- Почему в Авиньон?
- Следом за этим отцом Каладом. Что они ищут-то? Англичане, посланник папы?
- Вот это. – брат Фердинанд благоговейно показал ей «Ла Малис».
Мгновение она смотрела на меч, затем фыркнула:
- Старая железка! Попросили бы, мы им целый воз старых железок насыпали!
Граф Матаме, беспокоясь, как бы англичанам не пришло в голову пошарить в старых захоронениях Каркассона, умолил брата Фердинанда спасти от их лап «Ла Малис». Монах, однако, не исключал и того, что старику перед смертью просто хотелось самому коснуться святыни, тайна которой хранилась в его роду; реликвии, что могла отправить грешную душу прямиком на небеса, к престолу Господа, а не в ад. Он спас «Ла Малис», которой его собратья по ордену приписывали небывалые чудесные свойства, трубя о ней на всех углах. Источником шумихи, похоже, был сам брат Фердинанд. После того, как граф впервые поведал ему легенду о чудесном мече, монах не утерпел, отправился в Авиньон, где передал услышанное генеральному магистру своего ордена. Тот не перебивал, дал брату Фердинанду изложить историю до конца, но потом мягко улыбнулся и сказал, что такие легенды всплывают десятками каждый год во всех сторонах христианского мира, и ни в одной из них нет ни капли правды.