— Успокойся, — подал я парню стакан с водой. Он впился в его край губами, зубы задребезжали по стеклу. — Об"ясни толком, кто тебя ожидает и почему ты должен платить этим людям?
— Это неважно, главное — откупиться… Павел Игнатьевич, если вы меня не спасете — всю жизнь будете каяться. Совесть замучает… Взял бы у мамы — она восемь месяцев не получает зарплаты… Один выход — вы… Прошу…
Врет, конечно, играет заранее отрепетированную роль. Но передо мной сейчас — не негодяй и пропойца, а родной сын моей жены. Пусть жены бывшей, но сколько мы прожили вместе! И надо честно признаться — счастливо прожили. Не считая последних двух лет, после выхода Витальки из очередного заключения.
В конце концов, не мы — для денег, а деньги — для нас. Мерзавец прав: случись с ним беда, совесть меня замучает. Вдруг он не лжет, его, действительно, подстерегают бандиты? Неважно за что, проигрался в карты, сдал кого-нибудь ментам. Ведь не полный же он подлец, чтобы так мерзко играть на душевных струнах по сути постороннего человека?
Несмотря на самую настоящую ненависть, которую я испытывал к виновнику развала семьи, обиду за незаслуженные оскорбления, я был уверен: какие-то гены доброты и совести он все же унаследовал от матери.
Знал ведь, знал, что деньги предназначены либо на пропой, либо на проституток, что меня просто шантажируют, но отказать сыну Машеньки был не в силах.
Молча поднялся, запустил руку за книги, достал старый бумажник.
— Держи.
— Не думайте — я верну… через неделю верну… или через месяц, — забормотал Виталий, засовывая сотенные купюры в карман джинсов. — Мне должны отдать…
Я промолчал. Пасынок славится удивительной забывчивостью. Трудно сосчитать сколько раз он «занимал» у меня деньги и сколько раз забывал их отдать. Вначале я напоминал — жили мы с Машенькой трудно, каждый рубль высчитывали. Потом понял — бесполезно. Виталий попросту забывает о своих долгах, считает, что все окружающие — родные, знакомые, приятели — обязаны содержать его. Ибо все они — быдло, предназначенные кормить и холить барина.
Я ожидал, что получив деньги Виталий уйдет. А он не ушел, мало того, об"явил о мучающей его жажде: не прочь попить чайку. Если, конечно, у непьющего отчима нет более крепкого напитка. С учетом юбилейного праздника.
Естественно, я умолчал о припрятанной бутылке мартини. Узнает — не уйдет до тех пор, пока ее не вылакает. Мне показалось странным неожиданное желание пасынка почаевничать. Да еще с кем? С падлой, вонючим собачьим дерьмом, грязным фрайером.
Я припомнил все мерзкие «звания», которыми наградил меня Виталий. Не для того, чтобы докрасна раскалиться праведным гневом. Оправдать себя в собственных глазах. Пришел сын жены поздравить с юбилеем, по всем писанным и неписанным законам гостеприимства виновник торжества должен выставить соответствующее угощение. В данном случае — хотя бы бутерброды.
Заставив себя успокоиться, я поставил на плитку чайник, достал из шкафчика печенье, булочки, конфеты. Будто принимал не мужика — дамочку. Ту же Надин.
— Не надоела вам холостая жизнь?
Виталий упрямо гнул свою линию. Видимо, выполнял маменькино поручение. Я отмалчивался. Мои отношения с бывщей женой касается только нас, даже ее сын не должен иметь к ним доступа.
— Я уже сказал: пока не надоела.
Двухминутное молчание. Стук ложечек в чашках. Обмен непонимающими взглядами. Полный дискомфорт.
— Когда я вошел в квартиру, меня встретила бабуся. С трудом ходит — шатается, из глаз — слезы. Какая беда приключилась? — с явно фальшивым участием неожиданно спросил пасынок. — Можете мне не верить, но я жалею стариков — несчастные они люди…
Тема «больной матери» успешно отработана: деньги на выпивку и закус — в кармане. Включена запись о несчастных стариках, которым он искренне сочувствует.
Удивительная жалостливость! Удивительная потому, что однажды я был свидетелем послеалкогольного скандала, когда Виталий тряс за грудки престарелого соседа, вся вина которого заключалась в том, что тот зацепил ногой коврик возле двери Машенькиной квартиры.
Но не напоминать же стервецу все его грехи? О которых он сразу же забывает. Как и о долгах. Пришлось посвятить «гостя» в несчастье, случившееся с внучкой бабы Фени. Без особых подробностей, не упоминая о своем согласии помочь соседке в розыске Верочки.
— И удалось что-то нащупать?
Я пожал плечами. Откуда мне знать? Сочувствую, конечно, все же соседи, но дальше этого — ни шагу. Маневр не получился, пасынок знал меня лучше, чем я его.
— Вы, естественно, предложили свои услуги? В роли этакого частного детектива. К тому же — бесплатно… Удивляюсь, Павел Игнатьевич, вашей наивности. Лезете в болото, которое легко вас может проглотить, и еще чирикаете. Благо бы за пару кусков баксов, а то ведь на общественных началах. Стыдно и обидно. Мы с мамой каждый рублик отсчитываем, а вы…
Я не стал ни подтверждать предположение парня, ни отвергать его. Пусть думает, как хочет. В соответствии с нормами поведения, утвердившимися в его окружении.
— Баба Феня написала заявление в милицию…
— Посоветовали бы соседке не особо доверять ментам. Продажные они, суки, все, как один, продажные, — со злостью цедил парень ядовитые слова. Достали его сотрудники правоохранительных органов, насыпали соли на хвост, прищемили загребущие руки. Вот и лютует. — Сдерут со старухи баксы и слиняют. Дескать, все, что смогли, сделали, жаль не получилось.
Признаться, сам отношусь к милиции с изрядным недоверием, не раз был свидетелем получения милиционерами взяток, избиения ими невинных людей, грубости, граничащей с откровенным хамством. Почти во всех моих произведениях фигурируют сыщики-предатели, участковые — хапуги, патрульные — костоломы. Но наряду с ними стараюсь рисовать образы честных сотрудников, обаятельных людей. Осуждая первых, преклоняюсь перед вторыми.
А из Виталия так и плещет ненависть. Глаза с"узились, пальцы сжались в кулаки, голова пригнулась к груди. В горло готов вцепиться ненавистному менту, пополам его разодрать.
— А кто еще поможет несчастным старикам, если не милиция? Вот и приходится надеяться.
Парень состроил пренебрежительную гримасу, но настаивать на своем не стал.
— Попросила о помощи одна старуха или дуэтом со старой рухлядью?
Интересно, откуда Виталька знает о существовании деда Пахома? Ведь тот сейчас сидит возле телевизора, в коридор не высунулся. Иди алкаш предварительно разведал обстановку в коммуналке, включая состав ее жильцов?
— Баба Феня приходила одна, без мужа. А почему тебя это так волнует?
— Так просто, — растерялся алкаш. — По моему, разговор был чисто мужской…
Распрощались мы с пасынком внешне довольно сердечно. Он первым подал руку, несильно сжал мою. Метнул приветливую улыбку. Будто ударил ею. И ушел. Памятуя истину о том, что вежливость — главное достоинство королей, я проводил гостя в коридор.
Коммуналка есть — коммуналка. Дед Пахом оторвался от мыльного представления и выглянул из своей комнаты. То же самое сделала баба Феня — из кухни. Как она выражается, оторвалась от «мартена». Надин выпорхнула в коридор, будто птица из гнезда.
Виталий внимательно изучил замшелого деда, бегло оглядел уже знакомую бабку и впился восторженным взглядом в выпуклую грудь молодухи. Потом переключился на другие прелести. Слава Богу, они не скрыты — обтянуты платьем. А уж о декольте и говорить нечего — типичный гамак для двух жирных поросят.
Глаза парня замаслились, губы искривились в похотливой улыбке, пальцы зашевелились. Словно разминались перед сладкой операцией. Вот это товар, прочитал я на его лице, как бы его испробовать.
Соседка не покраснела, не защитилась ладошками от раздевающих взглядов наглеца. Она уже перешагнула девичий возраст, когда чего-то стыдятся. Наоборот, мужское внимание для нее — непременный доппинг. В свою очередь оглядела незнакомца и скрылась в своей комнате.
Возвратившись к себе, я подошел к окну. Как и предполагал, никто Машенькиного сынка не пас: от угла до угла квартала — ни одного человека, вообще — никого: ни рэкетиров, ни убийц, ни мирных жителей.
Виталий вышел из под"езда, словно зверек, уносящий желанную добычу. Презрительно глянул на окна коммуналки, поощрительно похлопал по джинсовому карману и подпрыгивающей походкой двинулся к вокзалу.
Ну, и Бог с ними, с деньгами. Частичная компенсация понесенного ущерба — лишние штрихи к портрету пасынка. Правда их, этих черт, столько скопилось — на сотню портретов хватит. Плюс, непонятные распросы о пропавшей Верочке, расспросы о бабе Фене и ее муже. Еще раз — плюс: такое же непонятное внимание пасынка к моей бочкообразной соседке. На мой взгляд, положить на нее глаз может либо пьяный вдрызг алкаш, либо окончательно оголодавший мужик. Как я. Если бы не было Машеньки.
И это называется юбилеем? Сначала меня напрягла Надин. Потом достала баба Феня. Завершил сериал неприятностей Виталий. Дай Бог, чтобы на этом праздник окончился…
4
Пищущая машинка снова привлекла мое внимание. Трудиться, вкалывать! Ни за что не отключусь, пока не осилю запланированные страницы! Работая, начисто забываю обо всем: и приятном, и неприятном. Это — мое лекарство от всех болячек. Как правило, сладкое, иногда — с горчинкой.
Но сегодня в комнате словно поселился дьявол. Ну, никак не удавалось углубиться в задуманный сюжет, расставить в нем главных и второстепенных героев.
На этот раз в облике дьявола выступила коротконогая, кокетливая соседка.
— Павел Игнатьевич, я вам не помешаю?
Дурацкий вопрос! Какой культурный человек ответит на него утвердительно: да, помешаете? Единственный, кого знаю — мой тесть, Машенькин отец. Тот может запросто отбрить. Внешне культурно и даже доброжелательно. Жаль, не обладаю таким умением.
С трудом сдерживая раздражение, я оторвался от машинки.
— О чем вы говорите? Конечно же, не помешаете. Проходите, присаживайтесь… Как жизнь, как работа?
Надежда Дмитриевна официально числится сотрудником какого-то института с трудно произносимым названием. Не то «Химмашпроектоборудование», не то «Биохимпроблематика». Институт не просто дышит на ладан — отдышался. Числится на бумаге. Остепененные и неостепененные ученые каждый на свой лад компенсируют неполучаемую зарплату. Один торгует газетами, другой — сигаретами, третий — подметает улицу.
Младшая научная сотрудница торгует косметикой и лекарствами на местном вокзале, зарабатывает восемь кусков рублей в месяц. По нынешним скорбным временам не густо, но на еду, квартплату и даже на скромные наряды хватает.
Сама об этом молчит — сведения поступили ко мне от всезнающей бабы Фени.
— Работа как работа, — равнодушно ответила химико-торгашка, сметая со стола крошки. — Зарплаты не дают, электричество в лабораториях отключили. Соберемся, побалдеем, посплетничаем — все занятия… Ни реактивов, ни расходных материалов… Вы работайте, работайте. Я зашла прибраться — ведь праздник.
— И как же вы проводите свободное время? Имею в виду, свободное от балдежа и сплетен?
Времяпровождение соседки меня интересует не больше, чем солнечное ветер, пронизывающий припаркованные к нему планеты. Но нужно же о чем-то говорить, не сидеть же истуканом? Научился притворяться, играть роль радушного хозяина. Или — гостя.
— По всякому… К примеру, в конце прошлой недели вместе с Верочкой бродили по магазинам и рынкам. Попросила девочка проконсультировать ее по части купальных костюмов. Ну и прочих женских причиндал. Весь четверг потратила. Не смогла отказать…
Конец прошлой недели? В пятницу Верочка уехала вместе с телохранителями в область… Странное совпадение… Уж не сыграла ли Надин роль наводчицы? Впрочем, для того, чтобы выполнить эту роль, нужно иметь в голове серое вещество, а у соседки, кажется, заложен коктейль из аспирина и средства от комаров.
Надин продолжала болтать, мешая магазин с модным платьем, мягкую мебель с косметикой, ковры со шторами. Одновременно, протирала полы, убирала пыль с мебели. Я старался выудить из женской болтовни зерна интересной для меня информации.
— Вашу машинку перенестим на пол в угол, — задумчиво планировала она. — Иначе не разместим закуски. Вообще-то, все равно придется использовать кухонный столик. Нарезать колбасу и сыр можно и на подоконнике…
У меня в голову впились сразу две занозы. Острые, колючие.
Первая — почему пасынок заинтересовался исчезновением внучки соседей?
Вторая — почему Надин потеряла уйму времени для прогулки по магазинам в обществе Верочки? Не связана ли эта прогулка с исчезновением девушки? И чем занимались во время прогулки телохранители?
Вторая «заноза» менее болезненна, чем первая. Ибо само по себе посещение рынков и магазинов не таит в себе никакого криминала. А вот интерес, проявленный пасынком необ"ясним. Все необ"яснимое, знаю по собственному опыту, всегда вызывает нежелательные последствия. Типа нагноения, подскока температуры и других неприятностей.
Надин исчерпала весь свой ресурс «потрясающих» новостей. Молча протерла полы, смахнула пыль с книжного стеллажа. Я поставил пищущую машинку на под"оконник, сделал вид — работаю. Она понимающе кивнула и на цыпочках покинула комнату…
Юбилейное застолье прошло невесело. Дед Пахом выпил два фужера колы, принялся за закуску. Опустошал тарелку за тарелкой, неважно с каким содержимым. Мешал селедку с джемом, ветчину с жаренной рыбой. Его жена не пила и не ела — утирала слезы. Веселилась одна Надин. Но все ее старания не могли заглушить царящую за столом тоску.
Я разлил по рюмкам ядовитое пойло, именуемое заграничным именем «мартини». Надин произнесла цветастый тост, расхваливающий юбиляра до такой степени, что мне показалось: на спине появились ангельские крылышки.
Выпили.
Дед Пахом лихо опрокнул в губастый рот рюмку. Его примеру последовала коротышка. Баба Феня пригубила, поморщилась. Какая гадость! За что только деньги дерут, травят русский народ, кровопийцы.
Я поторопился наполнить пустые рюмки. Предложил выпить за вечную дружбу и согласие в нашей коммуналке.
— Енто самое… хороший тост, — прошамкал старик. — То-то оно…
Баба Феня сухим кулачком толкнула мужа в бок. Молчи, дескать, за умного сойдешь.
— Давайте лучше выпьем каждый за свое, — многозначительно прижмурившись, предложила она.
Конечно, за Верочку! Все сегодняшние блага и желания у старухи связаны с пропавшей внучкой. Все остальное — согласие, дружба, мир во всем мире — ее не интересуют.
— Разве это торжество? — огорчалась Надежда Дмитриевна. — На поминках и то веселей… Ну-ка, господин юбиляр, пошли танцевать! Включите маг.
Желания вселиться, тем более, танцевать у меня не было. Настроение — далеко не праздничное, нелегкая беседа с пасынком окончательно его испортила. Но не отказывать же даме? Изображая сладкую улыбку, включил магнитофон, обхватил необ"ятную талию соседки. Она закинула руки мне на шею, вжалась грудью и животом. Двумя подушками. Взволнованно задышала. Типа паровоза перед отправлением. Куда — ясно без дополнительных пояснений.
Мало того, изображая нестерпимое желание, Надин отчаянно крутила жирными бедрами, терзала коготками мой затылок. По причине недостаточного роста уткнулась носом ву мою костлявую грудь. В области диафрагмы.
Со стороны наш «дуэт» выглядел довольно комичным. Два клоуна — олин мужского рода, второй — женского. Он — худой, длинный, узкоплечий, она — вполовину ниже его ростом и вдвое толще. Смехота!
Надин все больше и больше волновалась. Учащенное дыхание переросло в какой-то зверинный рев, я ощущал всю ее — от мощных коленей до накрученной прически.
Неужели, не притворяется? А что предосудительного в ее волнении? Холостячка, постоянного напарника нет, и при ее ожиревшей фигуре быть не может. А природа требует своего. Не за горами — беспроветная старость, горькая и одинокая.
Казалось бы, какой мужик устоит, откажется от предлагаемого лакомства? Пусть даже это «лакомство» упаковано в нес"едобные формы. Открытые до самых сосков выпирающие груди, подвижные, несмотря на толщину, бедра, приоткрытые губы, готовые принять в себя мужские.