А мне ведь всего сорок, можно сказать, самый мужской расцвет!
И все же я не ощутил малейшего мужского желания. Не только потому, что на мне одет непробиваемый защитный панцырь — партнерша не только крутилась-вертелась, но и… потела. Запах пота забивал ее женское обаяние, вызывал тошноту.
Дед Пахом и баба Феня потихоньку ушли к себе. Понимающе переглянулись и порешили не мешать молодым. Пусть порезвится холостежь, позабавится. Оба они не закольцованы, свободны — никаких проблем не существует. Особенно в наши дни, когда так называемая мораль — нечто вроде коврика для вытирания грязных ног.
Как это так — «незакольцованы»? А как же быть с официальной моей женой, вписанной в паспорт? Живу я с ней или не живу — наши проблемы. Но штампов в нащих паспортах пока никто не убрал.
Кончилась кассета, смолкла музыка. Бедра партнерши недовольно шевельнулись, но рук с моего исцарапанного затылка она не убрала.
— Господи, до чего же было хорошо! — промурлакала она терзая носом мою диафрагму. — Будто в раю побывала… А вы?
Едкий запах пота усилился. Тошнота сделалась нетерпимой. Еще одно полупризнание партнерши и я помчусь в коммунальный туалет.
— Вам понравилось? — наседала Надин, еще сильней втискивая в мои кости «подушки». — Может быть, повторим?
Ну, уж нет, дорогая квашня, повторения не дождешься!
— Время позднее! — максимально сухо проинформировал я. — Пора спать…
Восхитительная грудь опала. Волнующие бедра застыли. Обиженно задрожали второй подбородок и жировые складки на шее. Надин непонимающе распахнула перекрашенные глаза. Подумать только, от нее отказываются! И кто — холостяк! Неужели он не сосучился по женщине?
Видимо, она думала, что танцевальные об"ятия — прелюдия к другим, постельным. Партнер просто обязан сорвать с дамы платье и другие прчиндалы, охраняющие ее невинность, опрокинуть на свою тахту. В целях дальнейшего укрепления мирных и дружественных отношений в нашей коммуналке. Ведь мужчина же он, а не гомик!
Ну, уж, нет, дорогая химикоторгашка, если и изменять супруге, то — с красавицей. Поищи своего «квазимодо». Будь на ее месте красивая женщина, я тоже бы отказался? Скорей всего, нет. Даже с учетом штампа в моем паспорте и Машеньки, оюидающей возвращения сбежавшего супруга.
— Завтра встретимся. — туманно пообещал я в качестве компенсации. — И… поговорим.
Женщина всхлипнула. В меру обиженно, в меру одобрительно. С одной стороны, лучше продолжить успешно начатую беседу прямо сейчас, не откладывая. Старики отправились на покой, никто не помешает. С другой — завтрашнее продолжение можно подготовить, продумать каждое слово и каждое движение. Назначить на вечер. Лучше — позже.
— Завтра еду в институт, потом… есть кой-какие дела…
Какие именно — можно не расшифровывать: торговля косметикой и лекарствами… Впрочем, почему меня должно интересовать времяпровождение толстухи?
— Освободитесь — навестите. Весь день буду работать — кончилось праздничное безделье.
Прозрачный намек на нежелательность предстоящей слишком долгой беседы.
Покинув мою комнату, Надин так хлопнула дверью — посыпалась штукатурка. Хорошо еще — не вывалилась дверная коробка. Наверно, выражать подобным образом свои душевные переживания у нее вошло в привычку. Ну, и пусть себе резвится, подумал я, все равно осенью предстоит делать ремонт. Если, конечно, до осени, не сбегу к Машеньке…
Всю ночь я проработал. Изгнал из сознания злополучные «занозы», решил возвратиться к ним утром.
Действительно, возвратился. Обещание, данное бабе Фене, висело надо мной палаческим топором. Утром, позавтракав, дед Пахом, по обыкновению, бродил по коридору. Считал: после еды нужно двигаться, ибо движение способствует улучшению пищеварения. Баба Феня принялась за мытье посуды.
Пора действовать!
— Пахом Сергеевич, — максимально тихо позвал я. — Загляните, имеется разговор.
Старик опасливо покосился на вход в кухню. Убедившись в отсутствии опасности, вскочил в мою комнату и прикрыл дверь. Даже защелку задвинул.
— Енто самое… что стряслось, Игнатьич?
По натуре сосед — молчун, на добрую сотню вопросов отвечает максимум двумя словами, да еще с солидными паузами между ними. Правда, паузы не пустуют, заполнены непонятными образованиями типа «то-то и оно», «енто самое». А сейчас расщедрился аж на три слова. И почти без пауз.
В качестве приманки на столе — бутылка водки, оставшаяся от вчерашнего банкета селедка и несколько бананов.
Старик выразительно облизнулся, но от стопки отказался. Все понятно: учует жинка запашок спиртного — скандал. Ничего не поделаешь, придется обойтись без выпивки.
— Вы знаете, что баба Феня попросила меня найти вашу внучку?
Кивок: да, знаю.
— Для этого мне необходима ваша помощь.
Повторный кивок: ради Бога, всегда готов. Как юный пионер-ленинец.
— Где живут родителя Верочки?
Явное замешательство. Дедок растерянно щелкает выпадающей вставной челюстью. Лохматые брови занавесили глаза. Изломанные пальцы теребят скатерть.
Ну— же, ну, мысленно поторапливал я собеседника, рожай быстрей, пока не нагрянула бдительная супруга и не уволокла тебя домой. Почему-то мне не хотелось, чтобы баба Феня узнала о моей беседе с ее муженьком.
— Енто самое… зачем? — опасливо поглядев на задвинутую защелку, выдавил старик.
— Зачем да почему — пояснять не стану. Хотите, чтобы я отыскал Верочку — говорите, не хотите — ищите сами. С помощью милиции или экстрасенсов.
Брови поднялись. Из под них глянули зоркие, совсем не старческие глаза. Дед Пахом разразился целым монологом. Достижение!
— Мать Верочки… то-то и оно… значит, наша дочка… живет… в Москве… Енто самое… замужем… Так-то… в третий раз…
Слушать старика — что разгадывать криптограмму. Выдает в час по чайной ложке да и то неполной. С такими добавками — с ума можно сойти.
Но кое-что я все же разгадал.
Лидия Пахомовна развелась с первым мужем, когда дочке исполнилось пять лет. Развелась не из-за несхожести характеров либо разных темпераментов — сошлась с другим мужиком. Тот потребовал от подруги любыми путями избавиться от малолетней дочери. Избавиться и — все тут. Каким образом — женская проблема.
Проблема разрешилась на удивление легко. Старики охотно забрали внучку. Под твердое обещание: пройдет время, супруг успокоится, тогда Верочка возвратится к матери
Увы, супруг не успокоился. Мало того, на свет божий появился сын. Возвращение дочки отложили на неопределенный срок. Может быть — полгода, может — пятилетку.
Вскоре Лидия Пахомовна расплевалась и со вторым мужем. В третий раз попыталась создать семью.
Верочка стала никому не нужной, кроме престарелых бабушки и дедушки…
С трудом удалось вытащить из старика адрес дочери и номер ее домашнего телефона.
Надежда, конечно, хлипкая. Типа гнилой доски, переброшенной через бурную речушку. Но не использовать ее — глупо. Вдруг пропавшая девушка временно поселилась у маменьки и посмеивается, видя по телевизору и читая в газетах информацию о своем похищении.
Или — что тоже вероятно — Лидия Пахомовна осведомлена о местонахождении дочери…
Короче говоря, уравнение с множеством неизвестных. Завтра же поеду в Москву. Разгадывать его.
Но прежде не мешает познакомиться с местным уголовным розыском. Так сказать, наладить взаимодействие.
5
Утром поднялся, как всегда, в шесть. Торопливо сделал привычную зарядку и засел за пищущую машинку. Все равно сыщики раньше девяти не появятся, успею нащелкать хотя бы пяток страниц. Без отделки, вчерне.
Предварительно бегло прочитал написанное вчера. Ересь, бред шизофреника, редактор познакомится — от ворот поворот. Скажет: макулатурой не занимаемся, обратитесь к старьевщику.
Переработать? Ни за что! Наверняка, получится еще хуже. Лучше написать заново. Бросил бесплодное занятие. Вернусь из Москвы — засяду капитально. Сейчас прогуляюсь, ветерок продует мозги, уберет плесень. Заодно познакомлюсь с дремовскими пинкертонами и мегре.
Удрать из квартиры незамеченным не удалось. Первым меня притормозил дед Пахом. Переминался с ноги на ногу возле моих дверей. Странное явление! Только вчера мы обстоятельно побеседовали. Что случилось ночью? Скорей всего, дедок вспомнил о предложенной выпивке, от которой неосмотрительно отказался.
— Ты вот што… енто самое, Игнатьич, — забормотал старик, опасливо поглядывая в сторону кухни, откуда доносилось привычное позвякивание кухонного инвентаря. — Того… этого самого… не говори Феньке…
Я состроил непонимающую гримасу. Хотя сразу все понял.
— О чем не говорить?
— Ну, енто самое… Што я сказал адрес дочки… То-то и оно… Лады?
Тоже мне секрет Полишинеля! Обратись я к бабе Фене, та выдала бы его с превеликим удовольствием.
Секрет упакован в такое количество словесный шелухи — впору захлебнуться. Но я уже сделал первые шаги в разгадке криптограмм, выдаваемых стариком.
— Ладно, дедушка, не скажу.
Пахом облегченно вздохнул и потопал разношенными полуваленками к своей комнате. Окунуться в мыльные сериалы. По дороге ощупал крышку древнего сундука. Будто убедился в сохранности.
Выглянувшая из кухни баба Феня смерила мужа подозрительным взглядом. Потом повернулась ко мне.
— Куда нацелился, Игнатьич? Голодный, небось, в животе бурчит. Сичас подкормлю, несчастненький ты мой. Погоди, картошечка вот-вот сварится.
— Не могу ждать, баба Феня, — взмолился я. — Ожидают меня по делу… Сами знаете, какому. Возвращусь — позавтракаю.
— Неужто по Верочкиному? — ахнула старуха. Ухитрилась все-таки запихнуть мне в карман парочку бутербродов. — Благодетель ты наш, век Богу за тебя буду молиться. И ленивого хрыча заставлю.
Изливая потоки благодарных словес, она проводила «благодетеля» до выхода из квартиры…
Местная уголовка размещалась в новом здании, двухэтажном особняке, смонтированном из панелей светлосерого цвета, с пристроенным гаражем для служебного транспорта.
Богато живут сыскари, применил я блатное словечко и поморщился. «Ботал по фене» редко, каждый раз ругая дурацкую «профессиональную» привычку. Погляжу, каково содержание нарядного теремка, как примут в нем нежданного посетителя, ходатая по делу посторонней для него девушки. Типа частного детектива, только — без лицензии.
Приняли на редкость приветливо. Похоже, местные жители за километр обходят уголовку. То ли не доверяют сыщикам, то ли боятся реакции уголовников. Засекут нового посетителя сыскарей — замочат. Поэтому мой визит произвел должное впечатление.
— Кто вам нужен? — спросил меня молоденький парнишка в рубашке с открытым воротом. — Если с заявлением — в пятую комнату. Ежели с жалобой — в пятнадцатую.
Жаловаться я не привык, да и на что плакаться — не свидетель, не жертва местных бандитов. А вот заявление — подходит. По поводу покражи девушки, внучки соседей по коммуналке.
Предстоящий разговор ничего хорошего не сулит. Ибо не я буду задавать вопросы — заставят отвечать на милицейские. Почему пришел не отец или мать, а сосед? Что ему больше делать нечего? Или тренируется на детектива? Тогда пусть делает это дома перед зеркалом, не отнимает у занятых людей дорогое время.
После этой выволочки мне покажут на дверь.
«Приемный пункт» заявлений — в правом крыле, в конце коридора. Шел я медленно, изучая однотипные двери с короткими табличками. Не потому, что любовался новой для себя обстановкой или искал нужную комнату — репетировал ответы на возможные вопросы. В одной из моих повестей описана аналогичная ситуация, поэтому нет нужды что-нибудь изобретать. Просто приспособить к реальности давным-давно разработанный сюжет.
В пятой комнате сидит мужик постарше. Кремового цвета пиджак повешен на спинку стула. Узел галстука спущен до минимальной отметки, то-есть висит в районе пупка. Из подмышки выглядывает наплечная кобура с пистолетом. На макушке намечена лысина, тщательно выбритый подбородок, мясистый нос, короткие пальцы рук, которые бережно обхватили книжный переплет. Если судить по красочной обложке, не учебник дактилоскопии или криминалистики.
— Слушаю вас, — буркнул сотрудник, не отрываясь от чтения. — Фамилие, имя, отчество, адрес, по какому вопросу? Только очень прошу — покороче. Время ограниченно.
— Бодров Павел Игнатьевич, — подавляя раздражение, отрекомендовался я. — К вам поступило заявление по поводу исчезновения Верочки Гнесиной. Пришел узнать результаты.
Сыщик меня не слушал — его взгляд переходил с отложенной книжки на мою физиономию и — обратно на книжку. С недоумением и интересом.
Я более внимательно посмотрел на стол. Понятно, есть чему удивляться сотруднику уголовки: на обложке книги значится моя фамилия. Роман «Ангелы из ада» вышел в свет три года тому назад и через год исчез с прилавков и развалов. Или раскуплен или списан в макулатуру. Роман — так себе, на тройку, заинтересовал только любящих ужастики. Знакомый сыскарь вдрызг раскритиковал его.
— Бодров? Вы писатель?
— А это имеет значение для обсуждения дела, по которому я пришел?
— В какой-то степени имеет…
Сыщик поднялся, туго затянул узел галстука, надел пиджак. Терпеть не могу проявлений подхалимажа в любых его формах: начиная от масляных фраз и кончая попытками выражаться «сверхкультурным» языком. Сразу начинает першить в горле, будто туда насыпали пригоршню раскаленногой сухого песка.
— Есть ли новое в расследовании? Я не говорю о раскрытии преступления, если оно, конечно, имеет место. Сейчас меня тревожит состояние родных девушки, для которых даже капля надежды имеет неоценимое значение… Что конкретно удалось узнать?
Сыщик переложил книгу на сейф. Будто боялся, что автор выкрадет важную улику. Пригладил редкие волосы, поджал выступающее брюшко.
— Признаться честно — ничего. Опубликовали портрет и короткую просьбу в местной газете… Знаете, как это делается… Показали по областному каналу телевидения… Ни писем, ни звонков…
— А почему вы решили, что похищение совершенно именно в нашем районе? Даже — в области? Преступники могли увезти жертву подальше от Дремова. На мой взгляд, не мешает задействовать все каналы. Включая центральные органы.
Сотрудник презрительно ухмыльнулся. Еще один знающий советчик на его голову! Теперь любой отживающий свой век старикашка — Мегре, любая баба — Мабль. Спохватившись, убрал ехидную улыбочку, заменив ее крайней озабоченностью.
— В чем-то вы, конечно, правы, но, сами понимаете, для этого необходимо время. И — немалое. Можете быть уверены, раскрутим. Раскрываемость в Дремове — на высоте. Недавно повязали убийцу пенсионера, отправили в изолятор двух рэкетиров.
Хитроумный мент! Много сказал и… ничего. Впрочем, его можно понять — ежедневно отбрехивается от пострадавших и их родственников, язык намозолил обтекаемыми словечками, научился успокаивать плачущих горемык, гасить агрессивность психически ненормальных, вежливенько, под ручку, выпроваживать из кабинета настырных.
— Хорошо, что вы заглянули, — в очередной раз лизнул сыщик «коллегу». — Теперь я лично проконтролирую ход расследования, доложу начальству… Обязательно буду держать вас в курсе. Разрешите — номер домашнего телефона?
Аккуратно записал на странице нового блокнота. Выждал пару минут. Достал из сейфа еще один мой роман. «По лезвию ножа». Честно говоря, тоже не самая лучшая книга — обычная серенькая серятина.
— Можно попросить вас оставить свои автографы?
Ради Бога, дорогой сыскарь, движение пера немногого стоит, на него не купить ни коньяка, ни колбасы. Даже так называемой «столовой» — на грамм мяса — две сотни граммов всяческих малос"едобных добавок.
Гулькин — так он отрекомендовался: Федор Гулькин — расцвел. Даже лысина на макушке уменьшилась. Он не торопился расставаться с «интересным собеседником». Восхищался разработкой сюжета, горевал по поводу некоторых огрехов, связанных с тем, что мне не довелось служить в уголовном розыске, предлагал свои услуги в качестве консультанта.
Не поленился проводить посетителя к выходу из здания. Разве под ручку не держал.