Джорджина взяла винный фужер и вынула из него салфетку. Ее руки дрожали, когда она заново складывала белую салфетку так, чтобы она напоминала розу. Джорджина нервничала. Сильнее, чем обычно. Они с Мей обслужили уже более трехсот приемов. И сегодняшний ничем не отличался от прежних. За исключением того, что они никогда не работали на Фонд Харрисона. Им никогда не приходилось обслуживать прием, за присутствие на котором гости должны были выложить по пятьсот долларов. О, Джорджина отлично понимала, что они платят такую сумму вовсе не за еду. Собранные сегодня деньги будут перечислены детской больнице и медицинскому центру. И все же при мысли, что все эти люди отдали за кусочек телятины целых пятьсот баксов, у нее начинало учащенно стучать сердце.
Открылась дверь в боковой стене, и в зал проскользнула Мей.
– Так и думала, что найду тебя здесь, – сказала она, направляясь к Джорджине.
В руке у нее была зеленая папка, в которой она держала всю документацию.
Джорджина улыбнулась своей самой близкой подруге и вставила сложенную салфетку в фужер.
– Как дела на кухне?
– Представляешь, новый помощник шеф-повара выпил все то особое белое вино, которое ты закупила для телятины.
Джорджина похолодела.
– Ты не шутишь?
– Шучу.
– Это не смешно, – облегченно выдохнула Джорджина.
– Возможно, – согласилась Мей, остановившись рядом с ней. – Но тебе нужно немного расслабиться.
– Я смогу расслабиться, только когда поеду домой, – сказала Джорджина, поправляя розу, приколотую к атласному лацкану черного смокинга Мей.
Хотя на них обеих были одинаковые смокинги, внешне они являли собой полную противоположность друг другу. Мей, натуральную блондинку невысокого роста, Господь наделил нежной как фарфор кожей и стройностью балерины. Джорджина всегда завидовала ее обмену веществ, который позволял Мей есть все и не набирать при этом вес.
– Все идет по расписанию. Не дергайся, отвлекись, как ты это сделала на свадьбе Анджелы Эверетт.
Джорджина нахмурилась и направилась к боковой двери.
– У меня до сих пор руки чешутся придушить голубого пуделька бабушки Эверетт.
Мей рассмеялась и догнала Джорджину.
– Не могу забыть тот вечер. Я сервировала фуршет и услышала твой дикий вопль из кухни. – Она продолжила чуть тише, подражая акценту Джорджины: – Чтоб мне прова-а-алиться! Пси-и-ина сожра-а-ала мои зара-а-азы!
– Я сказала «зразы».
– Вот уж нет. Ничего подобного. А потом ты плюхнулась на стул и целых десять минут таращилась на пустое блюдо.
Джорджине та ситуация помнилась несколько иначе. Но вообще-то она не могла не признать, что до сих пор не научилась справляться со стрессами. Хотя сейчас это получалось у нее куда лучше, чем тогда.
– Мей Херон, ты ужасная врушка, – заявила она, дергая подругу за хвост.
Она в последний раз оглядела зал. Фарфор сверкал, серебро благородно блестело, сложенные салфетки напоминали сотни белых роз, разбросанных по столешницам.
Джорджина осталась довольна собой.
Сдвинув брови, Джон Ковальский слегка наклонился вперед и внимательно пригляделся к салфетке, вставленной в винный фужер. Она напоминала птицу или ананас. Что именно, он так и не определил.
– О, какая прелесть! – воскликнула его сегодняшняя спутница Дженни Ландж.
Посмотрев на ее блестящие светлые волосы, Джон вынужден был признать, что в тот день, когда он пригласил ее на прием, она нравилась ему значительно больше. Дженни была фотографом, и они познакомились две недели назад, когда она приехала снимать для местного журнала его плавучий дом. Поближе узнать друг друга они не успели. Она казалась ему милой и очаровательной, но еще до того, как они прибыли на благотворительный прием, Джон обнаружил, что его совсем не тянет к ней. Только в этом была не ее вина – его.
Джон опять переключил внимание на салфетку, вытащил ее из фужера и расстелил на коленях. В последнее время он стал подумывать о том, чтобы снова жениться. И даже обсуждал этот вопрос с Эрни. Возможно, дело было в том, что он недавно отпраздновал свой тридцать пятый день рождения. Как бы то ни было, но он стал задумываться о том, чтобы найти себе жену и завести парочку детишек.
Джон откинулся на спинку стула, отодвинул полу угольно-черного пиджака «Хьюго Босс» и сунул руку в карман серых брюк. Он вновь хотел стать отцом. Ему хотелось, чтобы к списку его имен и прозвищ прибавилось обращение «папа». Хотелось учить сына кататься на коньках, как когда-то его учил Эрни. Однако когда он смотрел на Дженни, то понимал, что она не станет матерью его детей. Она напоминала ему Джоди Фостер, а Джону всегда казалось, что Джоди Фостер немного похожа на ящерицу. Ему не хотелось, чтобы его дети походили на ящерицу.
Из задумчивости его вывел подошедший официант, который осведомился, желает ли он вина. Джон отказался и перевернул свой фужер вверх дном.
– Разве ты не пьешь? – удивилась Дженни.
– Нет, – ответил Джон, поднимая бокал, взятый еще на коктейле. – Я пью содовую с лаймом.
– Ты не пьешь спиртного?
– Нет. Больше не пью.
Официант поставил перед ним тарелку с салатом. На этот раз Джон не пил уже четыре года и знал, что теперь никогда не будет пить. Пьянство превратило его в полное дерьмо, и ему в конечном итоге надоело это состояние.
В тот вечер, когда он избил нападающего из Филадельфии Денни Шанахана, он достиг дна. Были и такие, кто считал, что Грязный Денни получил по заслугам. Но Джон так не думал. Глядя на форварда, лежащего на льду, он понимал, что потерял над собой контроль. Он часто получал клюшкой по голени и локтем под ребра. Но таковы были правила игры. А в тот вечер в нем что-то замкнуло. Не отдавая себе отчета в своих действиях, он отшвырнул перчатки и голой рукой врезал Шанахану. Для Денни это вылилось в сотрясение мозга и госпитализацию. Джона отстранили от игры на шесть матчей. На следующее утро он проснулся в гостинице в обнимку с пустой бутылкой «Джек Дэниелз» и двумя обнаженными телками. Таращась в текстурный потолок, он презирал себя и пытался вспомнить прошедшую ночь. Тогда-то он и понял, что пора остановиться.
С тех пор Джон не пил. И даже не хотел пить. И сейчас, просыпаясь утром рядом с женщиной, он помнил, как ее зовут. Более того, он знал о ней гораздо больше, чем только имя. Теперь он соблюдал осторожность. Ему посчастливилось остаться в живых, и он никогда не забывал об этом.
– Как красиво украшен зал, правда? – сказала Дженни. Джон оглядел стол, перевел взгляд на подиум в конце зала.
На его вкус, цветы и свечи были чуть-чуть кричащими.
– Да, здорово, – согласился он и приступил к салату.
Как только его тарелка опустела, ее тут же убрали и поставили перед ним другую. За свою жизнь Джон побывал на множестве благотворительных приемов и банкетов и съел массу невкусных блюд. Но сегодняшний прием отличался от предыдущих. Кормили не очень обильно, но вкусно. Значительно лучше; чем в прошлом году. Однако он пришел. Он пришел сюда ради того, чтобы отдать деньги. Много денег. Мало кто знал о склонности Джона к филантропии, и он хотел, чтобы все так и оставалось. Он делал это ради своего сына, и никого это не касалось.
– Как ты думаешь, «Аваланш» выиграет Кубок Стэнли? – спросила Дженни, когда им подали десерт.
Джон решил, что она задала этот вопрос только ради того, чтобы завести беседу. Вряд ли ей действительно интересно, что он думает по этому поводу. Поэтому он не стал особенно распространяться на эту тему:
– У них потрясный вратарь. Всегда можно рассчитывать на то, что он прикроет их задницу в играх на вылет. Так что, думаю, в следующем сезоне они попадут в финал. – Для Джона это было важно, потому что он тоже будет сражаться за кубок.
Джон обвел взглядом зал в поисках президента Фонда Харрисона. Рут Харрисон. Оказалось, что она сидит в двух столиках от него. Рут разговаривала с женщиной, стоявшей рядом с ее столиком спиной к Джону. Эта женщина очень выделялась на фоне гостей в вечерних туалетах. На ней был черный фрак с длинными фалдами, что казалось излишне торжественным даже для благотворительного приема. Ее мягкие вьющиеся волосы были скреплены на затылке большим черным бантом и ниспадали до плеч. Женщина была высокой, и когда она повернулась к Джону в профиль, он едва не подавился.
– Боже, – выдохнул он.
– Что с тобой? – всполошилась Дженни и положила руку ему на плечо.
Джон лишился дара речи. Он лишь неотрывно смотрел на женщину, чувствуя себя так, будто ему заехали клюшкой по лбу. Когда он высадил ее у аэропорта, он даже не думал о том, что они могут когда-нибудь снова встретиться. Он помнил Джорджину такой, какой видел в последний раз – чувственной красоткой в розовом платье. Он помнил о ней и еще кое-что, и эти иоспоминания обычно вызывали у него улыбку. По какой-то причине – трудно вспомнить, по какой именно, – в ту ночь, которую Джон провел с ней, он не был пьян. Хотя он сомневался, что это имеет какое-то значение, потому что Джорджина Ховард принадлежала к тем женщинам, которых мужчины, пьяные или трезвые, никогда не забывают.
– В чем дело, Джон?
– М-м… ни в чем.
Он покосился на Дженни и снова посмотрел на женщину, которая стала причиной страшного переполоха, когда сбежала со свадьбы. После того рокового дня Вирджил Даффи на целых восемь месяцев уехал из страны. Летний тренировочный лагерь «Чинуков» гудел от всевозможных домыслов. Одни ребята считали, что невесту похитили, другие строили теории о способе ее бегства. А Хью Майнер заявлял, будто бы она предпочла покончить с собой в ванной, лишь бы не выходить за Вирджила, и Вирджил спрятал ее труп. Только Джон зная правду, и он был единственным из всей команды, кто не высказывал предположений.
И вот она здесь, стоит в центре банкетного зала, такая же красивая, какой он ее помнил. Пожалуй, даже более красивая. Вероятно, все дело во фраке, который скорее подчеркивает, чем скрывает совершенство ее фигуры. Или в том, как блестят ее темные волосы. А может, в том, как красиво очерчены ее полные губы. Джон не знал, в чем тут дело, но чем дольше он смотрел на нее, тем сильнее становилось его любопытство. Ему захотелось узнать, что она делает в Сиэтле. Как она построила свою жизнь, нашла ли богатого мужа?
– Джон!
Он повернулся к своей спутнице.
– Что случилось? – спросила Дженни.
– Ничего.
Он опять сосредоточил свое внимание на Джорджине и увидел, как она положила на стол черную сумочку, пожала руку Рут Харрисон, улыбнулась, взяла сумочку и пошла прочь.
– Извини, Дженни. – Джон встал. – Я сейчас вернусь.
Он поспешил за Джорджиной, шедшей между столиками.
Его взгляд был прикован к ее гордо расправленным плечам. Ему удалось догнать ее уже у самой двери.
– Джорджи, – окликнул он.
Она остановилась, оглянулась и несколько секунд ошеломленно смотрела на него. От удивления у нее даже приоткрылся рот.
– Так, значит, это ты, – сказал Джон.
Джорджина закрыла рот. Ее зеленые глаза были широко распахнуты, и выглядела она так, будто ее застали на месте преступления.
– Ты меня не узнаешь?
Она не ответила. И продолжала смотреть на него.
– Я Джон Ковальский. Мы познакомились, когда ты сбежала со своей свадьбы, – пояснил он, удивляясь, как она могла забыть бурные события тех дней. – Я подобрал тебя, и мы…
– Да, – перебила она его. – Я помню тебя.
Больше она ничего не сказала, и Джон решил, что его подвела память: ведь, насколько он помнил, Джорджина была страшной болтушкой.
– Это так неожиданно, – проговорил он, нарушая 90 неловкое молчание. – Что ты делаешь в Сиэтле?
– Работаю. – Джорджина вдохнула полной грудью и сказала на выдохе: – Мне надо идти. – Она так быстро повернулась, что налетела на закрытую дверь. У нее из руки выпала сумочка, и ее содержимое рассыпалось по полу. – Чтоб мне провалиться, – чертыхнулась она с южным акцентом и принялась собирать вещи.
Джон опустился на одно колено и подобрал губную помаду и шариковую ручку.
– Вот, – сказал он, протягивая их ей на раскрытой ладони.
Джорджина подняла голову, и их взгляды встретились. Она несколько мгновений пристально смотрела на него, затем потянулась за помадой и ручкой. Джон ощутил прикосновение ее пальцев к ладони.
– Спасибо, – прошептала Джорджина и быстро отдернула руку, словно обожглась.
Затем выпрямилась и открыла дверь.
– Подожди минутку. – Джон потянулся за украшенной цветами чековой книжкой, которую Джорджина не заметила.
Когда он, подобрав ее, поднял голову, Джорджина уже ушла. Дверь с громким стуком захлопнулась у него перед носом. Джон почувствовал себя полнейшим идиотом. Странно, Джорджина вела себя так, будто она чего-то боялась. Хотя Джон и не мог вспомнить всех подробностей ночи, проведенной с ней, он был уверен, что не мог ее обидеть. Даже будучи пьяным в стельку, он никогда не обижал женщин.
Разочарованный, Джон повернулся и медленно пошел к своему столу. Было совершенно очевидно, что Джорджина убежала от него, и он не мог понять почему. Его воспоминания о той ночи были отнюдь не неприятными. Сначала они с Джорджиной до полного изнеможения занимались сексом, потом он купил ей билет на самолет. Конечно, она не ожидала такого поворота событий, но в тот период жизни он не мог предложить ей ничего лучшего.
Джон опустил взгляд на чековую книжку и открыл ее. Он с удивлением обнаружил, что фоном служат карандашные рисунки, сделанные словно ребенком. Посмотрев на левый угол, он удивился еще больше, увидев, что ее фамилия не изменилась. Она звалась Джорджиной Ховард и жила в Белльвю. К вопросам, роившимся у него в голове, добавились новые, но и они остались без ответов. Было лишь ясно, что по какой-то причине Джорджина не хочет его видеть. Джон сунул чековую книжку в карман пиджака. В понедельник он отправит ее ей по почте.
Джорджина быстрым шагом прошла по дорожке, с обеих сторон украшенной бордюрами из разноцветных примул и фиолетовых анютиных глазок. Ее рука дрожала, когда она вставляла ключ в замочную скважину. Джорджина с трудом сдерживала панику. Она знала, что сможет преодолеть приступ, только когда окажется внутри дома.
– Лекси! – позвала она, открыв дверь.
Одного взгляда влево было достаточно, чтобы сердцебиение немного замедлилось. Ее шестилетняя дочка сидела на диване в окружении четырех плюшевых далматинцев и смотрела на экран телевизора. Рядом расположилась Ронда, подросток из соседнего дома. Она повернулась и посмотрела на Джорджину, сверкнув кольцом, продетым в ее нос. В свете люстры блестящие волосы девочки напоминали по цвету выдержанное красное вино. Ронда выглядела странно, однако она была очень милой девочкой и великолепной приходящей нянькой.
– Как прошел вечер? – спросила она и поднялась с дивана.
– Отлично, – солгала Джорджина, открывая сумочку и доставая кошелек. – А как вела себя Лекси?
– Замечательно. Мы немного поиграли, а потом она съела макароны с сыром и нарезанными сосисками, как вы и велели.
Джорджина протянула Ронде пятнадцать долларов.
– Спасибо, что выручила меня сегодня.
– Всегда рада помочь. Лекси очень спокойный ребенок.
Ронда помахала рукой.
– До свидания.
– Пока, Ронда, – улыбнулась ей Джорджина и закрыла за ней дверь.
Пройдя через комнату, она села рядом с дочерью на диван, обитый тканью с персиково-зеленым цветочным узором, набрала в грудь воздуха и медленно выдохнула. «Он не знает, – сказала она себе. – А если бы и знал, ему, вероятно, было бы наплевать».
– Эй, солнышко мое, – она похлопала дочь по коленке, – я дома.
– Знаю. Но мне очень нравится это место, – заявила ей Лекси, не отрывая взгляда от экрана.
Джорджина погладила дочь по голове и убрала несколько прядей с ее лица. Ей хотелось схватить девочку в охапку и крепко-крепко стиснуть в объятиях, но вместо этого она сказала:
– Если угостишь меня сахарочком, я оставлю тебя в покое.
Лекси повернулась, подняла голову и выпятила темно-красные губки.
Джорджина поцеловала ее и удержала за подбородок.
– Ты опять брала мою губную помаду?
– Нет, мама, это моя.
– У тебя нет такого цвета.
– Нет, есть.
– И где же ты его взяла?
– Нашла.
– Не обманывай меня. Ты же знаешь, я этого не люблю.