— Мерсер, мы с Робином не идиоты, — вздохнула Зоэ.
— А я этого и не говорил! Но, тем не менее, вы пойдете со мной, — строго сказал он. — Или не пойдете вообще.
Но Зоэ едва слышала его и не понимала почему. Было что-то в его позе, в широком развороте плеч, в том, как он держал руки… будто больше не желая подать ей руки. Его лицо, слабо тронутое загаром, казалось внушительным и строгим.
О, Мерсер никогда не был так красив, как Робин. Его глаза слишком холодны, подбородок слишком резко очерчен. И все же у нее перехватило дыхание, запрыгал пульс. Его глаза… Строгий, твердый взгляд смягчился, и вдруг ей захотелось…
— Зоэ? — тихо окликнул он.
— О… да, простите! — Она резко подхватила юбки, но, торопясь, шагнула неловко. Наступив на подол нижних юбок, она нырнула вперед под треск рвущейся ткани.
— Зоэ!
Мерсер ловко поймал ее, одной рукой за талию, другой под локоть. Она затрепетала в его руках, в ответ он чуть приподнял ее и прижал к себе. Его аромат омывал ее: запах свежей накрахмаленной рубашки, табака и чего-то неведомого, мужского. На мгновение они так и замерли, ее руки уперлись ему в грудь, а нос едва доставал до того места, где из жилета показывался галстук.
Голова у Зоэ закружилась, но вовсе не оттого, что она оступилась. Вернув равновесие, она подняла глаза и хрипло втянула воздух. Какой-то долгий неописуемый миг твердые чувственные губы Мерсера парили над ее ртом, его веки тяжело опустились. Внутри у нее все перевернулось, Зоэ инстинктивно запрокинула голову.
И ничего не случилось.
— Зоэ… — хрипло произнес он.
— Д-да? — заморгала она. Мерсер опустил руки.
— Вы в порядке?
Жар хлынул ниже, ее сердце заколотилось в груди.
— Да, вполне. — Она оторвала руки от его груди и призвала на помощь все свое здравомыслие. — И я начинаю думать, Мерсер, что вы кое в чем правы, — добавила она, затаив дыхание. — Если человек не может благополучно пройти через сад, то нечего и думать о спуске со скал.
Но он не улыбнулся. Он молча смотрел на нее. И Зоэ вдруг охватило пугающее ощущение, что она только что пропустила… упустила что-то, меняющее жизнь. В какой-то миг показалось, что все, чего она когда-либо хотела, в пределах ее досягаемости.
И она по-дурацки прозевала это. Что-то большее, чем игранный донкихотский эпизод в саду с мужчиной, который был когда-то ее героем.
Нет, Мерсер слишком реален и слишком мужчина, чтобы быть предметом девичьих фантазии. Но болезненное чувство потери не покидало ее, и Зоэ заморгала, отгоняя слезы, чувствуя себя глупой девчонкой.
Именно тогда что-то в ней дрогнуло и разрушилось. Возможно, это отзвуки ее детских мечтаний, наконец, уступили дорогу холодной действительности. И единственное, за что осталось бороться, — это осколки дружбы.
— Мерсер, — тихо сказала Зоэ. — Почему вы так меня не одобряете? Когда вы престанете считать меня маленькой озорницей и нарушительницей спокойствия?
Он напряженно улыбнулся:
— Думаю, когда вы перестанете ею быть.
— Почему вы не можете пожелать нам счастья? — прошептала она. — Дело сделано, Мерсер. Нравится нам это или нет.
Он смотрел в глубину сада.
— Я хочу, чтобы мы все были счастливыми, Зоэ, включая моего брата.
Зоэ легко тронула его руку. Она не знала, когда его мнение стало иметь для нее значение, но это было так.
— Вы думаете, что я не могу сделать его счастливым, — сказала она. — Но я сделаю, Мерсер, сделаю. Я его в это впутала… думаете, я не понимаю? И я сделаю его счастливым, даже если это меня убьет, слышите?
На лице Мерсера отразилась смесь эмоций. Его тяжелые веки снова опустились, и у Зоэ заколотилось сердце. Видение из прошлого, опасное и непрошеное, внезапно снова вспыхнуло перед ее внутренним взором. Рот Мерсера у ее губ. Ощущение того, как он прижимал ее к себе, медленно проникая языком в ее рот. Это был ее первый поцелуй, и теперь у нее появилось чувство, что она с тех пор ищет что-то, хоть отдаленно подобное.
О Господи, что с ней?
— Я сделаю вашего брата счастливым, Мерсер. — Ее голос дрогнул. — Клянусь.
— Сделаете? — Мерсер резко повернулся и зашагал дальше. — Я надеюсь, Зоэ, что сделаете. Так всем будет лучше.
Зоэ опустила взгляд.
— Знаете, — тихо сказала она, — я все-таки немного устала.
— Тогда отложим нашу прогулку до другого раза? — предложил он почти с облегчением.
Зоэ заставила себя посмотреть на него.
— Да, если хотите, — выговорила она. — Думаю, мне лучше отдохнуть перед обедом.
Мерсер ответил своим обычным полупоклоном.
— Как пожелаете. Проводить вас в ваши покои?
— Нет. — Она покачала головой. — Я справлюсь, спасибо.
— Тогда что же… до обеда.
Она слышала хруст гравия под его ногами. Слышала, как он щелкнул пальцами, и собаки бросились к нему мимо нее. Снова на глаза навернулись слезы, и снова она отогнала их. И Зоэ внезапно захотелось, захотелось больше всего на свете, чтобы Мерсер не думал о ней плохо.
Резко повернувшись, она посмотрела на него.
— Мерсер!
Он остановился на верхней ступеньке, темная шерсть сюртука натянулась на широких плечах, когда он обернулся.
— Да, Зоэ?
— Я не собиралась заманивать Робина в эту брачную ловушку, — тихо проговорила она. — Скажите мне, скажите, Мерсер, что вы верите этому. Я никогда не заслужу вашего доброго мнения о себе, но не вынесу, если вы будете думать неправду.
Мерсер сурово смотрел на нее.
— Я никогда не говорил, что вы заманили его в ловушку, — наконец ответил он. — Вы просто увлеклись, как оба часто это делали.
Зоэ подняла руку.
— Называйте это, как хотите, — ответила она, отказываясь заглотить приманку, — не важно, как дело дошло до этого брака, Мерсер, я намерена сделать Робина счастливым.
Его глаза походили на холодный дождь.
— Удачи, дорогая, — спокойно сказал он. — Но что бы из этого ни вышло, я знаю, что Робин смирится с этим.
Он еще раз поклонился и отвернулся, собаки прыгали у его ног.
Зоэ смотрела ему вслед, холод реальности заливал ее.
Робин смирится с этим?!
Вот к чему свелся ее брак? А они еще даже не произнесли клятвы. Смирившийся Робин и невеста, фантазирующая о давнем поцелуе? Мерсер умышленно хотел, чтобы его слова звучали так убийственно жестоко? Или просто смягчал ее падение?
Мерсер высокомерен, но никогда не был злобным. Возможно, он предупреждал ее. И облек в слова ее самые большие страхи. Сдержанность Робина в тот день, когда он прибыл в Стрэт-Хаус, скованная неловкость предложения руки и сердца, отсутствие даже такой малости, как письмо от него на прошлой неделе, — все эти мелочи, собранные вместе, что-то значат, что-то страшное.
Она прикрыла глаза. Столько всего навалилось, что трудно в этом разобраться, логика отказывала. Паника начала овладевать ею. Зоэ сумела уйти ровным шагом, хотя ей хотелось бежать. Но она не доставит Мерсеру удовольствия видеть, как она мчится из сада, словно испуганный кролик.
И все-таки как он ни заносчив, как ни сердится порой на нее, она не настолько глупа, чтобы считать Мерсера своим врагом. Его глаза скорее были грустными, чем сердитыми, прикосновение — нежным. Возможно, слишком нежным. Даже теперь она все еще чувствовала его длинные ловкие пальцы на своей талии. Чувствовала силу его рук, помнила его глаза, в которых таилось нечто, напоминавшее сожаление. Так бывало всегда, когда Мерсер касался ее. Его сила, сдержанность и — да-да! — даже высокомерие начали обретать для нее некую привлекательность, что совершенно сбивало Зоэ с толку.
«Ваш жених вчера вечером решил напиться до полусмерти», — сказал Мерсер.
Это сдержанностью не назовешь.
О Боже, ей нужно увидеть Робина! Нужно, чтобы он убедил ее, что у нее… у них… все будет в порядке. Зоэ заспешила к дому, слезы навернулись на глаза, но она, заморгав, быстро прогнала их. По широким ступеням она поднялась на веранду и прошла в погруженный в тень большой холл.
Сначала она решила, что холл пустой, но недолго радовалась — из тени выступил Чарли Доналдсон.
— Мисс Зоэ, добрый день, — сказал он с сильным шотландским акцентом. — Могу чем-нибудь помочь?
— Мистер Доналдсон. — Зоэ не знала, почему называла дворецкого мистером, но в отношении Доналдсона это всегда казалось само собой разумеющимся. — Спасибо, нет. Я поднимусь к себе.
Его пристальный взгляд скользнул по ее лицу, потом смягчился.
— Хорошо, — спокойно произнес он, — но если… если хоть что-нибудь вас побеспокоит, вам нужно только сказать Доналдсону.
Покраснев, Зоэ снова поблагодарила его и заторопилась вверх по лестнице к своей спальне. Поднявшись, она чуть ли не бежала по коридорам, ее шаги приглушал роскошный ковер. Остановившись на очередном повороте, она огляделась. Ее комната! Которая?
Повернув в коридор, она подергала ручку двери, похожей на ведущую в ее спальню. Но дверь была заперта, и, осмотревшись, Зоэ увидела, что на стенах коридора висят совсем другие картины. Она вернулась назад, в глазах закипали горячие слезы. Закрыв рот тыльной стороной ладони, Зоэ заглушила рыдание. Что, если Робин отчаянно не хочет жениться на ней? Почему она все еще чувствует теплое прикосновение Мерсера? И почему этот чертов дом, похож на лабиринт?
Наконец она нашла нужную комнату и влетела в нее, когда слезы хлынули ручьем. Зоэ упала на кровать, даже не понимая, почему плачет. Она никогда не была плаксой. На неe это совсем не похоже.
«Вы собираетесь стать его женой, — сказал Мерсер, — и ни один из вас не слишком этому рад».
Вспомнив это, Зоэ уткнулась лицом в сиреневую полушку и зарыдала, как ребенок. Самые ужасные подозрения зародились в ее душе: Робин никогда ее не простит, Мерсер ненавидит ее, и вся эта помолвка — ужасное болотоиз которого она никогда не выберется. И почему, почему у нее до сих пор в ноздрях запах накрахмаленной рубашки Мерсера?
Она не знала, сколько пролежала, выплакивая свои горести и жалея себя, когда в коридоре послышались голоса, сопровождаемые зловещим стуком. Дверь распахнулась, и вошла Труди, а за ней четверо лакеев с багажом Зоэ. Труди, взволнованно смотрела на нее. Зоэ поднялась и встала у окна, спиной к слугам. Как только дверь за ними закрылась, Труди, успокаивая, положила прохладную руку на плечо Зоэ.
— Мисс! Что не так?
— Ох, Тру! — дрожащим голосом сказала Зоэ. — Все! Я так рада, что ты здесь! И я отчаянно хочу уехать!
— О, мисс! — Ловкие руки Труди уже занялись пуговками на спинке вычурного красного платья Зоэ. — Пожалуйста, не плачьте. Не может быть, что все так плохо.
— М-мо-ожет! — икая и всхлипывая, ответила Зоэ. — Мерсер т-таакой холодный! И Робин не хочет жениться на мне!
— Но вы же знали это, мисс? — Труди, стремительно расстегивала пуговицы. — И вы не хотите выходить за него.
Зоэ резко повернулась от окна.
— Ох, Тру, — прошептала она. — Я надеялась, что мы могли бы притвориться… и что притворство… все исправит. Но ведь этого не будет?
— Ну-ну, полно, — утешала Труди. — Как говорит ваш отец: «Туманное утро обернется ясным днем».
— День сегодня ясный! — ответила Зоэ. — А я чувствую себя несчастной!
— Милая моя! — успокаивала Труди. — Не плачьте по мужчинам! Если уж на то пошло, пусть они из-за вас плачут. Вам нужно снять эти грязные тряпки и принять ванну. И все тогда покажется значительно лучше.
— Т-ты так думаешь? — Дорогой красный шелк скользнул на пол.
— Да, — серьезно сказала Труди. — Потому что вы — мисс Зоэ Армстронг, сильная, умная, красивая, и если лорд Роберт не хочет вас, то кто-нибудь другой захочет.
Мерсер шагал по подъездной аллее прочь от дома, Бонни бежала следом. Чувствуя, что они направляются к пруду, Озорник помчался с холма и бегал вдоль кромки воды, вспугивая отдыхавших на берегу уток.
Утки, переваливаясь, удирали в воду. Мерсер спускался с холма почти вслепую, срезая дорогу через высокую траву, вместо того чтобы придерживаться ухоженной дорожки. Высокие стебли со свистом задевали его сапоги, рассыпая семена. Он рассеянно сорвал травинку и зажал между зубов. Ему нужно было что-то жевать… что-то, кроме собственного раздражения.
Видит Бог, Зоэ Армстронг раздражала его! Даже когда она вела себя безупречно, соблюдая правила этикета, или была сама доброта, он всегда уходил взволнованным и сердитым. Но на сей раз, он злился на себя. Спустившись к воде, он зашел в летний дом, который оставили открытым, чтобы проветрить. Внизу была просто обставленная гостиная, опрятная кухня и столовая, лестница вела наверх, к пустым комнатам. Мерсер прошел дальше, через помещение, где хранились лодки, дорогая новомодная шлюпка Робина, груды полуистлевших веревок, и вышел на дощатый помост, уходивший в пруд. Опершись локтями на перила, он смотрел на высокие меловые холмы за прудом.
Черт побери, этот брак Робина становится даже большей пародией, чем он ожидал. Робин все еще лежит в постели после визита в «Корону», и одному Богу известно, где он был и с кем. А у Зоэ такой вид, будто этот брак — ложка мышьяка, которую она стоически решила проглотить. А сам Мерсер — черт побери! — он, словно гвоздем прибит между ними, поскольку сам себя туда поставил.
Правда заключается в том, что Зоэ не желала выходить замуж, даже за Робина, если могла бы этого не делать. За последние годы она дала ясно это понять. Многие мужчины, главным образом негодяи, предлагали ей руку и сердце и получали отказ. И если она ведет себя так с поклонниками, которых, судя по ее поведению, одобряет, какой шанс у того, кого она действительно презирает? Девчонка ужасно капризна и испорчена. Если не считать того, что сегодня она продемонстрировала высокую степень самосознания. И во время их беседы Мерсер понял, что они впервые за долгие годы разговаривают, по-настоящему разговаривают.
А когда они вообще разговаривали? Возможно, он всю жизнь просто осторожно приглядывался к ней, похоже на то.
Когда Зоэ было восемь, он был на грани возмужания. Когда Зоэ исполнилось семнадцать, он был довольно самовлюбленным молодцом и уже не доверял женщинам, особенно Зоэ, которая всегда вызывала у него странице чувство досады. И к тому времени, когда он сообразил, в каком неприятном положении она оказалась, когда понял, что общество смотрит на нее, сморщив нос, и что проделки Зоэ вряд ли победят это отношение, ей было уже все девятнадцать. А он оставался ее строгим родственником, которого она игриво целовала в щеку, впорхнув в бальный зал и в очередное мужское сердце, которое скоро разбитым упадет к ее ногам.
Он быстро решил, что его сердце никогда не будет среди них.
Но было бы ложью утверждать, что он никогда не думал сделать предложение Зоэ. Не раз у него возникал соблазн просто подойти к Рэнноку и предложить себя на роль семейного жертвенного агнца. Он говорил себе, что Зоэ нужен муж, который знает ее достаточно хорошо, чтобы держать в узде. Такой, кто может и сберечь свое сердце, и справиться с ней.
Стань Зоэ маркизой Мерсер, над ней никто бы не глумился. Росчерком пера и произнесенными клятвами он, возможно, устранил бы многие проблемы Зоэ и, вероятно, создал бы новые. Он хотел, и обладать ею, и избежать безнадежной любви. Поскольку он простой смертный, то, как любой мужчина, видевший ее, он желал ее.
Итак, он признал это. Он желал ее даже тогда, когда злился на нее из-за ее сумасбродных авантюр и глупого флирта. И да однажды он даже поцеловал ее, в тот день, когда выудил ее, дрожавшую, из элмвудского пруда. Промокший, охваченный страхом, что она едва не погибла, он притянул Зоэ к себе на колени и приоткрыл языком ее губы, опасаясь, что умрет от наслаждения. Но Зоэ было только пятнадцать, а он был достаточно взрослый, чтобы быть осторожным.
Мерсер нес позор того поцелуя долгие годы. Даже теперь он все еще мечтал о нем. Думал об этом… всякий раз, когда смотрел на ее рот. Жажда никогда не утихала. Казалось, безопаснее излить себя и свои желания в женщин, подобных Клер, и даже думать, что в некоторых он почти влюбился. Вместо этого он стал еще больше опекать Зоэ, сделался ее пастырем, ее нежеланным, нравственным ориентиром.